- Едем, - чуть настойчивее произнес он, но Лера бесшабашно тряхнула волосами.

- Черта с два! - ответила она зло и весело. - Ни за что! А тронешь меня - я скажу дяде Мише, что ты его ни во что не ставишь! Он мне разрешил! Ты кто такой, чтобы его не слушаться! И вообще, - она еще страстнее обняла парня, прижалась к нему, - у нас сегодня вечеринка, а ты нас отвлекаешь. Уходи!

У Миши дома было тихо и темно.

Лассе с немногочисленными пожитками встретила Анька, кутающаяся в большую белую шаль.

- Что?! Не пошла с тобой?! - зашипела она, выслушав быстрый рассказ Лассе. Она говорила шепотом, словно боялась  резкими словами потревожить чей-то покой, и Лассе стрельнул глазами в сторону двери, из-под которой пробивался золотистой полоской свет. - Вот же засранка! И мне на звонки не отвечает…

- Что Михаил Александрович? - поинтересовался Лассе. В вечерней тишине было слышно только как топают детские ножки, и скоро дверь раскрылась, и в темноту прихожей выкатилась Мишель.

- Плохо, - кратко бросила Анька, наблюдая как дочь с тихим радостным писком карабкается Лассе на руки, как чмокает его с обожанием в нос.- Ой, блин, он так орал, так орал… Он звонил Люси, и, кажется, она попыталась ему наврать. Что, мол, все отлично. А сама даже адреса не знает, где Лерка жить должна, опекунша, блин. Начала что-то блеять про Фреда, мол, жених с ней, он о ней позаботится… Словом, папу давно так на наеб… не обманывали. Проорался, лежит в кабинете с головной болью. Сказал - весь город на уши поставит и сожрет без соли, если что. А эта вертихвостка…

Анька скривилась. Видимо, позабыла, как сама вертела хвостом совсем недавно.

- Вот, смотри, - мрачно продолжила она, копаясь в своем телефоне. - Веселится она. С какими-то мажорами… вот же засранка!

Старый добрый Инстаграм Леры пестрел свежими фотографиями. Веселящаяся компания распивала напитки - судя по веселым огонькам, пляшущим на поверхности жидкости, вполне серьезный алкоголь, - танцевала и вела себя в точности так, как ведут вчерашние дети, сегодня вступившие во взрослую жизнь.

Перебирая яркие снимки с улыбками, с чужим счастьем и весельем, Лассе ощутил, как у него предательски защипало в глазах, и поспешил отдать телефон Аньке. Его рука, обнимающая прижавшуюся к нему малышку Мишель, чуть дрожала, и девочка, почуяв его дрожь, обхватив его ручонками за шею, снова чмокнула его в нос, теплыми ладошками отерла щеки, серьезно заявив:

- Лассе хороший. Не плачь!

Лассе рассмеялся, качая ребенка на руках, хотя больше всего ему сейчас хотелось выпустить пар, выместить свое разочарование и боль, колотя во что-нибудь кулаками, снося кожу еще больше, до тех пор, пока адреналин не в состоянии будет заливать боль. Развеселая жизнь Леры, куда ему был вход закрыт, почему-то показалась ему последней каплей, сокрушительным пинком, которым девушка выкидывала его за двери. Там, среди близких ей людей, среди ее смеющихся счастливых друзей, ему места нет. Да и вообще нет ему места в ее жизни.

«Дурак-то, - подумал Лассе с усмешкой.- Ну, как же меня угораздило?! Вроде, стольких баб перевидал, а тут попался как мальчишка… и все ради чего? Чтоб надо мной посмеялись?»

Вслух он ничего, конечно, не сказал. Поцеловав Мишель, он передал ее матери, отступил к дверям.

- Устал я, Ань, - произнес он совершенно искренне. - Поеду домой…

- Давай, - уныло отозвалась Анька. - Если что…

- Я на связи, - машинально ответил он.

Город зажигал ночные огни, когда Лассе, наконец-то, добрался до своего авто и привычно опустился на водительское сидение. В голове и теле была какая-то странная, пугающая легкость и пустота, словно часть его души вырвали, и он еще не привык к этой легкости, как калеки не сразу привыкают к тому, что ноги или руки нет.

«Да в самом деле, - думал он, вздыхая, встряхиваясь от гнетущих мыслей, - что между нами могло быть общего? Ну, серьезно - она и я? Надо было с самого начала  понять, что это все несерьезно. Да и мне… мне это совсем не нужно. Любовь, чувства - это все делает уязвимым, беспомощным. Раскисаю, делаюсь сентиментальным».

Мимо неспешно проплывали расцвеченные ночными огнями дома, витрины, и Лассе заглядывал в них с каким-то изумлением. Всюду были люди, кипела ночная жизнь, в ночных клубах веселье только начиналось, а он был один, отрезанный от шума, веселья и ритма большого города. Странно; раньше он не замечал этого одиночества, этой гнетущей ненужности. Отчего же заметил сейчас, вдруг?

Он почти подъехал к дому, когда завозился в кармане телефон. Кое-как выловив его, Лассе ответил не глядя, и из трубки раздались сдерживаемые рыдания.

- Лассе,- выла Анька, - эта малолетка укуренная доигралась! Лассе!

На миг ему показалось, что он ослеп, дорога перед глазами потемнела, и машину заметно тряхнуло, когда он едва не наехал на бордюр.

- Аня, - стараясь дышать спокойно и глубоко, произнес он, обретая способность видеть, понимать. Волна адреналина схлынула с его разума, и Лассе понял, что вместо того, чтобы свернуть во дворы, он сворачивает по кольцу, и нажимает на газ, несется, летит обратно, хотя еще не знает, куда надо ехать! - Что произошло?!

- Лассе, она звонила, - шмыгая носом, ответила Анька. - Господи… они там напились, начали приставать… порвали на ней одежду… Она сидит в комнате, заперлась, воет… Забери ее!

- Анри не может этого сделать? - машинально спросил Лассе. Сейчас ему не хотелось встречаться с Лерой; не хотелось видеть страх в ее глазах, не хотелось объятьями ее успокаивать - и вместе с тем хотелось этого до дрожи, до боли, почти до собачьего скулежа! Позабыв о своей гордости,  о правильных мыслях, обо всем, просто прижать ее к себе и стать хотя бы на десять минут самым близким  ее человеком.

- Лось в Хельсинки! - заорала Анька. - Утром проводила! Ты сам ему билеты!.. Черт… папа узнает - он нас всех убьет!

- Хорошо, - так же спокойно, преувеличенно спокойно, ответил Лассе. - Не волнуйся. Диктуй адрес, я ее заберу.

Несмотря на то, что он сейчас собирался делать, Лассе все же включил диктофон и положил его в карман на груди - так, чтобы все происходящее записывалось. Ему не впервой было говорить и одновременно бить морды; более того - работающий диктофон делал его одновременно осторожнее и злее. Он начинал говорить очень правильные вещи и делать - совсем не правильные. То, что нужно. Из нарезки этих разговоров потом можно будет сделать компромат, если что. Судя по обстоятельствам. У дверей квартиры, за которой ритмично гремела, пульсировала  музыка, он, не долго думая, натянул перчатки снова - и порванную тоже. Позвонил - долго, настойчиво, - прислушиваясь к шагам за дверью. Ему открыли не сразу, но все же открыли, и он протиснулся в квартиру прежде, чем нетрезвый мальчишка, видимо, хозяин хаты, сообразил, что этого чужака он не знает.

- Э, - промычал он нетрезво, покачиваясь на длинных худых ногах. - Чо надо?

- Мне нужно забрать Леру,- очень вежливо и отчетливо произнес Лассе. За дверями  комнаты слышалась  музыка, хохот, но его обострившийся слух не вычленял среди прочих голосов голоса Леры.- Она звонила и просила ее увезти домой. Могу я пройти и забрать ее?

- Да пошел ты, - ругнулся пьяный юнец. У него были омерзительно пьяные глаза, бессмысленные, почти безумные, как у умалишенного. - Это моя квартира! Делаю тут что хочу! Я тебя не звал! Пошел ты нах!..

Мальчишка выблевал  пьяным ртом это ругательство и расхохотался.

- Я эту Леру поимею, - бормотал он, - во все дырки. Она мне должна, понял?

- Сколько она должна вам денег? - все так же отчетливо произнес Лассе, несмотря на то, что ярость уже затопила его по самую макушку. Но время спускать своих демонов еще не пришло. - Я все возмещу. Только назовите сумму.

- Затолкай свои деньги себе в зад! - выкрикнул юнец, пошатываясь. - Она расплатится своей писькой, понял?