Нох и Малыш медленно разъезжали на плоту по озеру, собирая всё, что растолкали поднятые нами волны.

Понемногу мы приходили в себя. Надев сухую одежду, мои спутники жадно разглядывали место, где предстояло жить. Алис принялась было хлопотать у верёвок с развешенными на них одеялами, но из компании моих новых друзей был подан ей знак, она поспешно подошла и после этого все повернулись ко мне.

– Мистер Том, скажите, что нужно делать, – серьёзным тоном произнесла Эвелин.

Так вот и получилось, что они стояли и смотрели на меня, а я должен был начальствовать над ними. Утешая себя тем, что того требуют обстоятельства, я поборол смущение и неловкость и принялся распоряжаться.

– Мисс Алис, – сказал я. – Сухие вещи нужно разложить по сундукам. Мужскую одежду, женскую, затем одеяла и всё остальное. Мистер Бэнсон, вас попрошу подобрать подходящие для этого сундуки – из самых больших.

По-детски радостно взглянув друг на друга и улыбнувшись, они быстро покинули нас, а я продолжил:

– Мисс Эвелин, миссис Бигль, попробуйте из того, что у нас есть, приготовить ужин. И хорошо бы все продукты собрать и посмотреть, на сколько их хватит.

– Но на чём же, мистер Том, – воскликнула старушка, – готовить на чём, у нас нет огня, совсем нет!

– Огонь будет, – заверил я её и добавил: – А вы, мистер Бигль, соберите, какие найдёте, палки, обломки досок, сухие веточки. Но не заходите слишком далеко в заросли!

Выполнив эту не совсем приятную обязанность, я повернулся к озеру. Нох и Малыш лежали на плоту и смотрели в воду. Я крикнул и помахал рукой. Они приплыли, возбуждённые, с заговорщицкими лицами.

– Мистер Том, – задорно поблёскивая маленькими синими глазками, проговорил Нох, – просим дать нам полную свободу действий. Уж мы знаем, как постараться на пользу общего дела!

Я охотно кивнул, и парочка, выразительно переглядываясь, устремилась к бесформенной куче вещей. Старик на какое-то время зарылся в неё, и стук, треск и шорох то и дело дополняли его ликующий голос. Он громко восклицал:

– Сокровище! Сокровище!..

Затем они шмыгнули на плот и отплыли.

Бигль принёс травы и сухого дерева. Немного волнуясь, я достал увеличительное стекло, поймал солнечный луч и поместил его яркую точку на жгут сухих былинок. Не прошло и пяти секунд, как они потемнели, скорчились, испуская дымок, и вдруг вспыхнули. Огонёк быстро съел их и, перекинувшись на веточки, вырос.

Событие оказалось столь значительным, что все побросали работу, собрались вокруг пляшущего и потрескивающего огня и обращали то к нему, то друг к другу умилённые, наполненные счастьем лица.

Но и это радостное потрясение было не последним в тот день.

С озера вернулся плот. Нох и Малыш вынесли на берег чем-то наполненный бочонок и встали возле него с преувеличенно равнодушными лицами. Первой заинтересовалась непоседа Алис; она подбежала к ним, вскрикнула и замерла. Я поспешил вместе со всеми и, заглянув, увидел, что в бочонок налита вода, а в ней снуют пять или шесть рыбок, с ладонь величиной, и шевелится толстая рыба длиной в добрых два фута.

– Как это вы сумели?! – воскликнула Алис, запуская обе руки в бочонок.

В ответ Малыш и Нох просто пустились в пляс, размахивая куском мокрой рыболовной сети. Ухватила её краешек и Алис, и вся троица принялась прыгать, выбрасывая из-под босых ног фонтанчики песка. Миссис Бигль, однако, не разделила этого веселья. Заглянув в бочонок, она взмахнула зажатой в кулачке ложкой:

– Это нужно почистить! И быстро! У нас вода закипает.

Ужинали поздно вечером. Рыбы едва хватило, чтобы слегка утолить голод, хотя миссис Бигль и выдала всем по четыре больших сухаря. Зато горячий, жирный, подсоленный бульон, в который к тому же была покрошена луковица, пили вдоволь.

Когда совсем стемнело, на песке расстелили одеяла и сели в кружок. Наша милая кухарка вымыла котелок Бэнсона, снова вскипятила воду и раздала всем по две кружки: одну с кипятком, другую – с ложечкой мёда.

Свет костра освещал наши лица, мы с любовью смотрели друг на друга и неторопливо беседовали. Вспоминали, что пришлось пережить за последние дни, размышляли, как будем существовать дальше.

Остаток ночи посвятили обустройству. Костёр развели такой, что он освещал весь берег. Вкопали в песок четыре бревна и из кусков паруса, натянутых между ними с трёх сторон, сделали некое подобие стен. Внутри я сколотил два длинных настила: справа – для мужчин, слева – для женщин; между ними устроили занавес из одеял, – уж одеял-то и матрасов у нас было без счёта. Снаружи стены обставили сундуками и бочками, оружие внесли внутрь, инструменты и порох спрятали под “кровати” и только к утру улеглись спать.

Проснулся я рано, а, открыв глаза, очень удивился. Все постели аккуратно заправлены, в “доме” – никого. Я поднялся и вышел.

Плот стоит посреди озера. На берегу составлены в ровные ряды сундуки, мебель. Невысоким штабелем сложены брёвна, отдельно – доски. К ближайшему дереву протянута проволока, на ней нанизаны рыбки – десятка два или три. Тихо.

У костра склонилась над чем-то Эвелин. Она обернулась на звук моих шагов, и чистая улыбка на миг осветила её лицо.

– Доброе утро, – негромко произнесла она.

– Доброе утро, – ответил я и спросил: – Почему никто не спит, и вообще, где люди?

– Бэнсон, Алис и Бигли – в лесу, собирают дрова. Малыш с Нохом наловили столько рыбы, что миссис Бигль перестала давать им соль. Они засолили почти целый бочонок рыбёшек. Мелкую повесили вялить, а крупную будут коптить. Вон они на плоту, везут камни, чтобы соорудить коптилку.

– Когда же всё успели? – искренне удивился я. – И брёвна вот сложили…

– Мистер Том, – она снова улыбнулась. – Вы спали утро, день и ещё ночь, а сейчас – уже следующее утро…

Она была так мила под этим невысоким ещё солнцем и так сердечно улыбалась мне, как никто, наверное, в моей жизни. О, как хотелось в тот миг, чтобы эта чарующая минута не уходила! И она, словно повинуясь моему желанию, длилась и длилась, и Эвелин смотрела и улыбалась мне непозволительно долго, так долго, что сама смутилась, покраснела даже, но взгляда не отвела, лишь улыбка её утратила свой беззаботно-счастливый облик и стала чуточку виноватой. Наверное, мы оба были близки к тому, чтобы ощущение тихой и чистой радости сменилось чувством неловкости, но нас спасли. Из зарослей донеслись голоса и показались Алис, Бэнсон и мистер Бигль с большими охапками сучьев и веток. Шествие замыкала миссис Бигль. Она несла маленькую веточку и, размахивая ею, поучала, какие дрова горят лучше.

Приплыли и наши рыболовы, и стало шумно и весело.

Меня усадили за настоящий стол, сделанный из двух широких досок, и на тарелке передо мной появился кусок рыбьей тушки, вернее, целая рыбина, но без головы и хвоста. Брюшной и хребтовой частями выступая за края тарелки, она высилась белой башней. Пластины мягкого мяса посверкивали зеленовато-жёлтыми фосфорическими краями, легко отслаивались друг от друга и были неправдоподобно вкусны. Отметив, что каждому из нас достался кусок, с которым не так-то просто управиться, я набросился на свой с безобразной жадностью. (Со стыдом вспоминаю, что я не съел эту рыбу. Я её сожрал.)

Пока я таким образом завтракал, мои сотрапезники, добродушно посмеиваясь над моим аппетитом, рассказывали, что было, пока я спал. Как удалось наловить столько рыбы, кто сделал стол, у кого и под каким замком хранится теперь соль.

Когда закончили есть, разговоры смолкли, и я опять почувствовал неловкость от того, что все смотрят на меня и ждут каких-то решений.

– Нужно отправиться к кораблю, – на минуту задумавшись, сказал я, – и поднять из носовой части, из трюмов бочки с провиантом.

– Из-под воды? – с сомнением произнесла Эвелин.

– Придётся понырять, – ответил я как можно беззаботнее.