В общем, такая картина предо мной предстала. Ос­корбительная, можно сказать, до полного безобразия. За что же, говорю я этому, в халате, за что вы меня, бойца Красной Армии, страшилищем перед всеми вы­ставили и трупы здесь швыряете, жертвоприношения устраиваете? Как вам только не стыдно, говорю, ведь я советский человек, комсомолец, боец прославленного подразделения, я ведь сколько вам тушенки скормил и свеклы маринованной. Он прыгает, лопочет, граблями своими машет передо мной. Что-то объясняет. Я по­вернулся и пошел обратно. Не оглянулся ни разу, хотя он там верещал, будто его самого в жертву приносят. Не ожидал я такого к себе отношения, если честно.

Оскорбился до самой глубины души Нашел ту нору, полез обратно, вышел в пещеру. А там уже пляски во­всю, бабы и мужики папуасские срамом своим трясут, и стол как бы накрыт, только никакого стола нет, ко­нечно, а прямо на земле свалены какие-то продукты питания, от вида которых меня едва не стошнило на месте. А тут еще они догадались — вывели девчонку какую-то маломерную, голую, она меня за руку — хвать! А командиры ихние показывают: «Бери, мол, это тебе!» Ну, и она скалится, прижимается, короче — стыд и срам сплошные...

Дал я длинную очередь поверх голов, чтобы народ расступился, и ушел оттуда той же дорогой, какой и пришел. Хотя дорогу я нашел не сразу, а какое-то время блукал, потому что там все норами изрыто, очень слож­ная система, и я думал даже, что останусь в норах этих навеки. Вот тогда я впервые за все время пребывания ощутил в себе возможность не только видеть в темноте, но и как бы щупать пространство на далеком расстоя­нии, безразлично, воздух там или глина с камнем впе­ремежку, или еще что-нибудь. Я пришел к выводу, что это тоже такое тайное знание, которое появилось во мне благодаря «Феномину» и прочим лекарственным препаратам, и оно никак не проявляло себя, пока очень сильно не понадобилось. Тогда я смог определить свое местонахождение и вышел точнехонько к Разлому. В котором, кстати сказать, имеется немало нор папуас­ских.

На «Старой Ветке» все было спокойно, и не могу сказать, как я обрадовался, когда увидел свой родной пост. Так соскучился. Даже попади я в Башмакина, от­куда родом, даже тогда мне не было бы так приятно. Особенно после всей дряни, что я увидел в папуасской деревне, и как они отстало там живут.

А девчонка та за мной пришла. Ну, что с ней будешь делать? Поселил отдельно, в старой палатке — пусть жи­вет, будет посуду мыть да по хозяйству помогать... На­звал Верой, как соседку у меня в деревне.

3      декабря 1974 г.

Передали, что в Нигере военный переворот, Опять буча, опять какой-то полковник пришел к власти. В Эфиопии начинается гражданская война. И в Гане тоже переворот. А король Свазиленда Собхуза Второй отменил конституцию и распустил Народное собра­ние. Грустно это. Ведь совсем недавно негры эти полу­чили независимость, как им не стыдно. Я помню, как десять лет назад что ни день, то по радио передают со­общение о новой африканской республике, которая свергла иго поработителей и объявила курс на социа­лизм. И я радовался за них, и даже пересмотрел свое отношение к подземным папуасам, которые сожрали Борисенко. А теперь я послушал все это и понял, что глупо иметь с ними дело. С папуасами в смысле. Уби­вать их не стану, но все контакты надобно прекратить. И еду им давать не буду. Пусть друг друга жрут, если очень захочется. Расстроился я очень. Но девчонка их­няя правильная оказалась, сообразительная, я с ней политзанятия каждый день провожу, русскому языку учу. Вроде получается.

30 декабря 1974 г.

Сдох генератор, который я подключил в феврале 1956-го. Он был рассчитан на 10 лет непрерывной рабо­ты, а проработал 18 без единой поломки. Подключил запасной. Надеюсь, проработает столько же. На хоз- складе остался еще один, восьмикиловаттный, это на подмену, если что случится. Посмотрел на маркировку: произведено 06.09.1949. При Сталине еще. Сделано на совесть, что тут еще скажешь.

4 мая 1975 г.

Очень хочется обычной жареной картошки. Или картофельных блинов со сметаной. Даже снятся ино­гда. Вот ведь как бывает: продуктовый склад забит всякими полезными продуктами, лучшими деликате­сами, и картошка - единственное, чего там нет.

И уже наплевать на икру всякую, и на пироги и шо­колад. Картошки хочется. Думаю, и при коммунизме так может случиться, что не будет хватать одной ка­кой-нибудь ничтожной мелочи, и все примутся ду­мать о ней и хотеть именно ее. А ведь это неправиль­но, я считаю. Хотя все равно снится, ничего поделать не могу. Уж чего проще, кажется: поджарили карто­шечку и в консерву ее закатали, чтоб и солдату про­стому тоже радость была.

9 мая 1975 г.

Тридцатилетие Победы, большой праздник. Вечером выпил спирту, слушал концерт по радио. Ни одной пес­ни, посвященной И.В. Сталину, который вел наш народ к победе. Расстроился.

2 фераля 1979 г.

Совершенно случайно обнаружил, что вентиляцион­ная шахта не работает. И не работает, видимо, давно. По­ворошил там лопатой — створ забит синей плесенью. Она плодится в местах, где нет кислорода, он для нее как яд. На открытых площадках в «Старой Ветке», к примеру, ни­где нет синей плесени. И в шахте ее точно быть не долж­но. Шахта раньше работала, в этом можно не сомневать­ся. Она не попала под обвал, потому что створ находится как раз над Контрольным пунктом. И воздух там раньше шел. Не пойму, в чем дело. Видимо, на поверхности что- то сделали. Может, стройку затеяли да снесли вентиляци­онный киоск, а трубу выводную засыпали, или замурова­ли бетоном. Как это могло случиться — ума не приложу: все, что к спецобъектам относится - под особой охраной государства! Наверное, виновного прораба лет на двад­цать пять на Колыму отправили...

Ну да ладно с прорабом. Тут другое главное. Выхо­дит, последнее время я жил вообще без воздуха. Как ры­ба. И ничего не почувствовал. Разве такое может быть? Наверное, может. Папуасы ведь как-то живут, и ничего. Правда, они не принимают «Адаптин», как я. Может, они вообще не люди? В смысле, что они какая-то раз­новидность рыб или червей? Хотя Вера, в обтцем-то, ба­ба нормальная. Даже говорить по-нашему выучилась, только неразборчиво так...

12   ноября 1982 г.

Позавчера передали, что умер товарищ Брежнев. Ис­пытываю странное чувство. Я ведь его и не видел ни ра­зу даже. Товарища Сталина видел. Троцкиста Хруще­ва - видел, помню. Брежнев восемнадцать лет правил страной, это очень много. Столько же работал мой ди­зель-генератор. А вот попади этот Брежнев ко мне сю­да, в преисподнею, так я и не буду знать, что это он. По голосу узнаю только разве. Голос у него особенный, не очень приятный, с каким-то дефектом.

Если опять буду встречаться с папуасами, надо обра­тить внимание. Сдается мне, что троцкисты после смерти оказываются здесь, в подземной деревне, мыка­ются, роют свои норы и приносят друг друга в жертву, как это у них и там, на поверхности, нередко происхо­дит. Так им и надо, я считаю.

11   марта 1985 г.

Что творится наверху, трудно представить. Какой-то парад мертвецов. Черненко умер, а передним умер Ан­дропов. Одному 74 года было, другому вообще 69. Не такие уж и старые, чтобы помирать. Наверняка же их пичкали всеми этими чудо-препаратами, и питались они не консервами, и дышали не соляркой, как я, а на­стоящим воздухом. И все равно умерли. Склоняюсь к мысли, что после троцкистского переворота в СССР наука пришла в упадок и разучились делать правильные медпрепараты. А те, что были - инматефам. феномин, адаптин и прочее, — те просто закончились.

Что ж, мне в таком случае повезло.

Через две недели мне исполнится 49. Я чувствую се­бя даже гораздо лучше, чем когда сюда пришел. Мне не нужен свет и воздух, я легко передвигаюсь как на двух ногах, так и на четвереньках, Вижу через стены (это «щупанцы», как я их называю). Могу спать на голом по­лу. Могу вообще не спать. Я повысил свой умственный и идеологический уровень — чего нельзя сказать про этих покойников. Судя по их радиовыступлениям, ко­нечно. Только вот Вера тоже умерла - карлики рано старятся и живут недолго. Они мне другую привели, на­звал тоже Верой, чтоб привычно. Вначале хотел ей «ста­линские таблетки» давать, но потом передумал. Они ведь секретные, я ими и то незаконно пользуюсь.