Леший посмотрел на часы.

— Собирай группу, Рудин! Где Пыльченко? Уходим

Он окинул взглядом пустые коридоры командного Бункера.

— Надо бы караул, конечно, выставить, по-хороше­му... Но кислорода не хватит, даже если все порошок свой оставим...

— Я могу еще покараулить, — сразу вызвался Башма­кин. — Хоть неделю, хоть год... Мне кислород не нужен.

— Нет, вы свое откараулили. Мы вот Бруно лучше ос­тавим! - Леший кивнул на карлика. - Он парень сме­лый, выносливый. Ему все равно, где сидеть — здесь или в КПЗ. Он везде, как дома,

Бруно мрачно посмотрел исподлобья.

— Это точно! Только нам с Башмаком ордена идти получать! - проворчал он. - Нам некогда!

По мере приближения к поверхности вымотанные до предела «тоннельщики» постепенно оживали. На- конец-таки можно было снять маски регенераторов и дышать в полную грудь - это уже немало. А вот Баш­макин ослабел и подъем перенес плохо. Во время пе­рехода через «Бухенвальд» у него вдруг появилась одышка, руки стали дрожать, сердце колотилось, как овечий хвост. Леший перевязал подземного часового страховочным тросом и практически тянул на себе. Ржавые скобы шахты скрипели и ходили ходуном под двойной тяжестью.

— Может, у него что-то вроде кессонной болезни? — предположил Зарембо, когда они вышли в «Горячий тоннель».

Башмакину на какое-то время стало лучше. Он мог двигаться самостоятельно, но жаловался на резкую боль в глазах.

— Это не кессонка, — Леший покачал головой. — Нет пе­репада давления. Оно примерно одинаковое — что здесь, что там... Не пойму, в чем дело. Надо сообщить наверх.

Он связался с Заржеиким, сказал, что понадобится срочная врачебная помощь.

— А что там у вас стряслось? — обеспокоился дежур­ный.

— С нами все в порядке. Мы человека в «минусе» по­добрали, у него проблемы. Он слишком долго там про­был. Много Дет.

Заржецкий присвистнул, но дальше расспрашивать не стал.

— Понял. Врачи будут на месте.

— Поможешь им спуститься в «залазный» бункер, поведешь нам навстречу. Если что, я свяжусь дополни­тельно...

В «Горячем» сделали привал. Башмакин отхлебнул немного коньяку и сидел, уставившись своим жутким взглядом в пол. Леший присел рядом на корточки.

— А зовут вас как?

— Иван Степанович.

— Как самочувствие, Иван Степанович? Дальше ид­ти сможете?

— Бойцы «семьдесят девятого» не сдаются, — про­бормотал тот, не поднимая головы. — Нас голыми рука­ми не возьмешь...

В свете фонаря Леший обнаружил, что караульный за эти несколько часов обрел-таки возрастные призна­ки. Он постарел. Резко. Теперь он не был похож на вам­пира из сказки или голливудского Горлума. Это был обычный человек. Полуслепой глубокий старик.

— Наверху будут врачи, они помогут вам, — неуве­ренно сказал Леший. В своей насыщенной событиями жизни он повидал всякого, но такого бурного старения никогда не наблюдал.

— Врачи... Таблетки... — Башмакин с трудом воро­чал языком. — Опять таблетки... Инматефам, фено­мин... Нет, с меня хватит. Теперь я понимаю, почему генсеки умирают в семьдесят лет... Они действуют только там, внизу... А здесь... Здесь все возвращается на свои места...

— Ты чего, Башмакин, бредишь, что ли? - гаркнул рядом Бруно. — Кто действует внизу? Генсеки, что ли? Не гони порожняк! Я тебя с такой бабой познакомлю — она в два счета всю хворь из тебя выбьет! Катерина звать! Баба-Ядро!..

Он повернулся к Лешему.

— Выпить взяли? Налейте заслуженному рядовому!

— Отвали, - сказал ему Леший.

Бруно фыркнул и отошел в сторону.

— Майор, слушай... - Башмакин вдруг схватил руку Лешего своей бледной холодной лапой.

— Я не спятил за эти годы... Там, на «Старой Ветке», я видел таких, как этот...

Он кивнул на Бруно.

— Они похожи на людей, только маленькие. Их мно­го. Они приносили мне всякие вещи, чтобы я их кор­мил. Часть ты видел. А еще золото, книги какие-то ста­ринные... Я особо ценное все спрятал на «третьем скла­де», за этой стенкой кирпичной, вроде как в тайнике. Только я не хочу, чтобы это попало в руки каких-нибудь сволочей, ты понимаешь меня? Отложи ключ отдельно, держи при себе...

Он посмотрел Лешему в глаза. Даже у опытного диг­гера по Спине пробежали мурашки. Между веками не было белка, не было радужки, не было зрачка — ничего не было из того, что должно там быть. Только глубоко внутри, за прозрачной белесой пленкой, если присмот­реться, виднелось что-то, напоминающее кровеносные сосуды. Возможно, это был мозг...

От такой догадки Леший содрогнулся.

— Я ведь на самом деле не знаю, что у вас наверху творится... И никогда не узнаю, наверное. Товарищ

Бруно много говорил, только мне кажется, он как бы не совсем...

Башмакин замолчал на некоторое время.

— Ты, майор, хороший мужик, порядочный. Зря не болтаешь, в подразделении у тебя порядок, и человеч­ный... Ты ведь единственный меня по имени-отчеству назвал, уважительно. Я чувствую, на тебя можно поло­житься... Ты особо на «третий склад» внимание обрати. Чтобы не разворовали там все...

— А что за книги? Старинные, говоришь? - пере­спросил Леший. Сердце его ёкнуло.

— Да. Очень старинные. Только я не смог прочитать, ничего не*понятно. Не по-нашему написано... Я не знаю, откуда они все это взяли. Это не их. Они же...

Башмакин мучительно сглотнул.

— Они совсем дикие, идолопоклонники... Я ходил к ним, видел их главного, он водил меня на какое-то под­земное кладбище... Оказалось, что они мне поклоняют­ся, я у них что-то вроде божка. Они идола вырезали, на меня похожего, и жертвы ему приносят. Такие безобра­зия творят, а меня и не спросили...

Вот оно что! Теперь Леший понял, что означали пента­граммы, вырезанные на столбах опор и на лбу у деревян­ного истукана. И что теперь у него есть шанс доказать не­причастность Пули и ее приятелей к «делу сатанистов».

— Вот что, Иван Степанович, — задушевно сказал он. — Все у вас будет хорошо, не берите ничего в голову. Вы еще долго будете жить. Вы сейчас не просто солдат-герой, вы еще ценный свидетель. Так что держитесь, понятно?

— А чего не понять-то? - через силу улыбнулся Баш­макин. — Мне и самому пожить еще охота. Увидеть хо­чу, все увидеть. И картошки жареной... У вас еще жарят картошку-то?

— Еще как жарят, - уверил его Леший. - И даже с са­лом.

— Только про «третий склад» не забудь, - снова на­помнил старик. — Он с самого начала пустой. Но запи­рался на три замка, да под печать... И считался самым ценным, хотя я туда ценности гораздо позже загрузил. И за кирпичами этими спрятал.

— А кирпичи сразу были? - поинтересовался Леший.

Башмакин кивнул.

— Сразу. Они вдоль правой стенки лежали, штабе­лем. Желтые такие, тяжелые... Я их потом в черный цвет выкрасил, чтобы внимания к тайнику не привле­кать...

Лешего будто молния ударила.

— Иван Степанович, а это не золотые слитки?!

Башмакин обессилено хихикнул.

— Золотые кольца бывают, браслеты, оказалось, даже дубинки... А вот кирпичей золотых я отродясь не виды­вал...

— Ладно, разберемся! — Леший вскочил.

Неужели он нашел Хранилище? Хотелось развер­нуться и двинуться в обратный путь, чтобы проверить догадку. Но это было нереально. Даже его бойцы не дойдут.

— Заканчиваем привал! - скомандовал он. - Иван Степанович, вы как, отдохнули?

— Да если тихонько топать и по веревкам не лазить, то все нормально будет, - с преувеличенной бодростью отозвался Башмакин. - Дойду, силенок хватит!

Рядовой Башмакин скончался в реанимационном отделении спецбольницы ФСБ через два часа сорок ми­нут после подъема на поверхность. Он так и не смог увидеть новую Москву — врачи еще в бункере надели ему светонепроницаемую повязку на глаза, чтобы убе­речь сетчатку от дневного света. Лицо его покрылось сеткой глубоких морщин, кожа на щеках и шее обвис­ла, голос прерывался. Он еще говорил и мог передви­гаться, хотя каждое движение, похоже, причиняло ему сильнейшую боль.