«на холоде». И набирают экстренный номер только (и исключительно) в случае неожиданного провала. Если успеют, конечно...

Связник Слава, один из кураторов московской сети, проходящий в бумагах ЦРУ как агент «Тритон», — ус­пел. В ту же секунду, когда он у себя в Ховрино (с окро­вавленной щекой, в темной ванной комнате, дверь ко­торой сотрясали могучие удары) нажал кнопку соеди­нения на своем телефоне, зазвонил зуммер в кабинете Русского отдела в Лэнгли, штаб-квартире ЦРУ под Ва­шингтоном.

Здесь была глубокая ночь. Дежурный сотрудник, как того требовала инструкция, зафиксировал входя­щий сигнал, записал высветившийся на табло номер и тотчас же позвонил своему начальнику — Алану Фьюжну.

Как крепко ни спал до этого Фьюжн, он быстро по­нял, в чем дело. Ему даже не было надобности сверять поступивший номер по своей картотеке. «Тревожные» номера агентов он помнил наизусть. Через минуту он связался по шифрованной спецсвязи с главой Русского

отдела Мелом Паркинсоном.

— Только что поступил сигнал «три пятерки» из Москвы, сэр, — доложил он. -- Связной под псевдони­мом «Тритон» задержан или убит.

Паркинсон долго молчал на том конце провода.

Фьюжн ясно представил себе, как он сидит на крова­ти — высокий и тощий, с подкрашенными в каштан се­дыми взлохмаченными волосами, — как досадливо мор­щится и пристукивает по краю тумбочки своими длин­ными сухими пальцами.

— Это плохо, Алан, — произнес наконец Паркин­сон. — Хуже не бывает. У него контакты... Проверяйте всю московскую сеть, всех! Связь по срочным каналам!

— Слушаюсь, сэр, — сказал Фьюжн.

— Постарайтесь сберечь то, что осталось, Алан. На «Тритона» завязаны восемь агентов. Это половина на­шей сети в Москве...

По тону главы Русского отдела Фьюжн понял, что это серьезный провал,

— Через двадцать минут в моем кабинете, — глухо сказал Паркинсон и положил трубку.

г. Заозерск

Открыв глаза, Воронов обнаружил, что лежит на по­лу, под фотографиями холодного оружия: финского но­жа, кавказского кинжала и кастета. Руки и ноги на­мертво стянуты скотчем, рот распирает какая-то воню­чая тряпка, сильно болит голова...

«Ну, он меня и уделал, сволочь... Мы же договарива­лись совсем по-другому...».

Хотя... Чем больше ущерб здоровью, тем меньше по­дозрений. Все правильно, правильно. Но... Этот гад не об естественности думал, плевать ему на естествен­ность. В конце концов, и тряпку мог бы подобрать по­чище!

Воронов осторожно приподнял пульсирующую бо­лью голову. Анемичная старая дева, скрученная по ру­кам и ногам, сидела в углу, у стола, и беззвучно плакала. О том, что она плачет, Воронов догадался по трясущим­ся плечам. Во рту у нее тоже торчал кляп, с которого стекали на пол то ли слезы, то ли слюна.

«Сельский интеллигент» лежал на спине посере­дине комнаты — без кляпа и без скотча. Зато почти голый: в одних трусах и носках. И не двигался. Голо­ва была запрокинута далеко назад, словно он пытает­ся рассмотреть противоположную стену лаборато­рии, на которой висят рисунки петель-удавок. Лица следователь не видел, только какую-то серебристо­синюю полоску на шее...

«Это же мой галстук, — с удивлением понял Воро­нов. — Что там делает мой галстук?»

Он повернул голову влево. Какой-то человек в длин­ном синем плаще, надвинутой на глаза шляпе и старо­модных очках возился в имитационной комнате у сер­ванта: открывал ящики, звякал чем-то, потом нашел, что искал, и положил в карман. Неспешно подошел к двери «черного» хода, открыл. Посмотрел на часы, по­стоял несколько секунд, Шагнул вперед, обернулся на пороге, глянул на Воронова.

Человек не был похож на Мигунова. Во всяком случае на того Мигунова, которого Воронов знал: не­винно осужденного советского полковника. Это был хладнокровный, умеющий умело маскироваться про­фессионал, настоящий убийца и шпион. Их взгляды встретились. Лишь на одно мгновение. Затем незна­комый знакомец вышел и осторожно прикрыл за со­бой дверь.

Воронов хотел посмотреть на часы — сколько же вре­мени прошло? Но скрученные руки не повиновались. К тому же часы забрал Мигунов.

Он опустил голову на пол, закрыл глаза и стал ждать, когда придет конвой. Его часть операции за­кончена, он может отдохнуть. Если бы еще не этот вонючий кляп... Ну, неужели трудно было найти тряпку почище?

США, Лэнгли, штаб-квакртира ЦРУ

В кабинете Паркинсона ярко горит свет. Включе­ны даже бра над кожаным диваном, где, по слу­хам, нередко ночевал прежний босс Рйчард Фоук, и обе настольные лампы. Несмотря на поздний — ско­рее даже ранний - час, здесь собралось все начальст­во Русского отдела: Барнс, Фьюжн, Канарис и, ко­нечно, сам старина Парк. Сна — ни в одном глазу. Ни у кого.

— В Москву сегодня утренним рейсом прибыл «Зе- нит»-младший. В 8-30 по московскому времени у него была назначена важная встреча с представителем мос­ковской сети, но он на нее не явился. А в 8-00 в Центр поступил сигнал тревоги от агента «Тритон». Это зна­чит, что «Тритон» задержан. В 9-00 «Зенит»-младший должен был явиться в пресс-центр на Зубовском буль­варе, что напрямую связано с формальной целью его поездки. На встречу он тоже не явился. Никаких звон­ков или других сигналов от него не поступало...

Фьюжн замолчал. Паркинсон с хмурым видом раз­глядывал свои пальцы.

— Что по остальным?

— Все на месте, за исключением агента «Близнец», — сказал Фьюжн. - Он не отозвался на вызов - ни по срочному, ни по обычному каналам.

— Возможные причины?

— Причина может быть одна, сэр. Если даже он па­рится в своей русской бане с девочками, он все равно должен ответить. И он ответил бы. «Близнец» подробно инструктирован...

— Значит, все трое арестованы?

— Боюсь, что вероятность этого достаточно высока, сэр.

Паркинсон выразительно посмотрел на шефа анали­тического отдела Канариса.

— Три агента за одну ночь, — сказал он. — «Близнец», «Тритон», «Зенит»-младший. И это только начало. Что вы скажете на это, Канарис? Это ведь вы, кажется, аги­тировали за вербовку Семаго — «алкоголика», как вы тогда метко выразились, и «невротика»?

Канарис упрямо тряхнул своим белым хохолком на голове.

— Я не думаю, что провал спровоцировал именно «Близнец», — быстро отозвался он.

— А почему тогда рухнули в первую очередь «Зенит»- младший и «Тритон», которые были напрямую с ним связаны? Почему именно эти трое?

— Я считаю, причин может быть несколько... Исчез­новение Близнеца может быть связано с ликвидацией его сожительницы, Колодинской. Возможно, это была ошибка, он очень тяжело перенес ее гибель...

— Не надо искать оправданий, Канарис! - жестко произнес Паркинсон. - Будем исходить из наиболее вероятного развития событий. А они таковы, что в Москве произошел тройной провал. Не исключено, что алкоголик и невротик Семаго на почве личных пережи­ваний из-за наших не до конца продуманных действий добровольно сдался русской контрразведке! Значит, нам надо резко снизить свою активность в России, что­бы избежать дальнейших потерь!

Фьюжн пошевелился в своем кресле.

— Как раз сейчас в Заозерске проводится операция «Рок-н-ролл» по освобождению «Зенита»-старше- го, — тихо сказал он. — Там находятся Лернер Грант и Анна Халева. С учетом сложившейся обстановки они подвергаются повышенному риску. Как и другие на­ши агенты, которых они привлекли к организации побега...

— Эта операция тоже является звеном цепочки «Близнец»—«Тритон»—«Зенит»-младший, — сказал Паркинсон. - Это ведь условие, которое поставил сын «Зенита», чтобы наладить сотрудничество с Семаго. Я правильно понимаю?

Русский отдел молчал. Все помнили условия сделки, предложенной Родионом Мигуновым.

— Правильно, — наконец, сказал Фьюжн.

— А имеет ли смысл освобождение «Зенита» после ареста его сына и Семаго? — медленно проговорил Пар­кинсон. - Ради чего мы должны рисковать и подстав­лять наших людей?