1. «Карта морская похода из Архипелага до Константинополя». Исправлена во время плавания фрегата «Григорий» (1776–1777). Очертания берегов нанесены «с виду» и сделаны в некоторых местах измерения глубин. С примечанием о течениях.

2. Карта Мраморного моря от Дарданелл до Константинополя, «сочиненная по довольным плаваниям некоторым венецианским купцом». Эта карта во время плавания фрегата «Наталия» (1776–1777) была исправлена, дополнена измерениями глубин, на нее нанесены очертания «Румелийского» (северного) берега от Дарданелл до Константинополя, показаны течения.

3. «Карта морская аккуратная Мраморного моря, с проливами Дарданельским и Константинопольским, снята с последних описей карт и поправлена с виду и пеленгов, а особливо Дарданельский пролив». Эта карта, а также краткая лоция были сделаны во время плавания фрегата «Северный Орел» в 1777 году.

Карты эти были лучшими из тогда существовавших.

С 1791 г. начали появляться печатные карты Мраморного моря, издаваемые на разных языках. Все они были очень неточны.

В 40-х гг. XIX в. адмирал М. П. Лазарев, в то время главный командир Черноморского флота и портов, считал необходимым связать съемку Черного моря с последними съемками Архипелага и Средиземного моря. По его представлению между русским и турецким правительствами было достигнуто соглашение, разрешавшее русским морским офицерам произвести съемку Мраморного моря на турецких военных судах при условии участия в работе нескольких турецких офицеров. В распоряжение экспедиции предоставили корвет «Гюль-Сефит» и небольшую двухмачтовую шхуну «Мистика». Начальство экспедицией было поручено капитану 1-го ранга Михаилу Павловичу Манганари, уже известному своими точными гидрографическими работами на Черном и Азовском морях.

В результате проделанной в 1845–1847 гг. работы были составлены точные карты Мраморного моря и собраны материалы для лоции, изданной в Николаеве в 1850 году[339].

Эти карты основывались на 10 астрономических пунктах, отстоящих один от другого почти на 40 морских миль. Триангуляцией первого разряда было покрыто все море, мензульной съемкой были засняты все берега. Шлюпочный промер вдоль берегов был произведен до глубины 200 метров.

Таким образом, русские военные моряки составили первое точное гидрографическое описание Мраморного моря. Позднее русскими же моряками был обследован и океанологический режим как Мраморного моря, так и Босфора – пролива, соединяющего это море с Черным.

Деятельность Геннадия Ивановича Невельского на Дальнем Востоке занимает совершенно особое место среди плаваний и исследований русских военных моряков первой половины XIX века.

Невельской был не только прекрасным моряком и крупным исследователем, он прежде всего был человеком ума государственного и из всех русских деятелей на Дальнем Востоке только имя Григория Ивановича Шелихова может быть поставлено рядом с именем Невельского.

Имя Невельского неразрывно связано с освоением великой русской реки Амур, с окончательным доказательством того, что Сахалин – остров, отделенный от материка судоходным проливом, и с присоединением к России огромных пространств Приамурского и Приуссурийского краев. Шелихову удалось объединить усилия многих предпринимателей и промышленников, направленные к созданию Русской Америки. Невельскому пришлось действовать, опираясь только на коллектив своих подчиненных, на свой страх и риск, вопреки установившимся мнениям, вопреки прямым приказаниям из Петербурга.

До исследований Невельского многие ошибочно представляли, что Амур в своем устье несудоходен, а Сахалин не остров, а полуостров. Забыты были «сказы» первых русских плавателей по Амуру. Не обращалось внимания на то, что на изданной в 1755 г. карте Крашенинникова и на изданной в 1802 г. карте Сарычева Сахалин был показан островом. Больше доверяли иностранным мореплавателям Лаперузу и Броутону, которые – первый в 1787 и второй в 1796 г. – не смогли из-за встреченных ими малых глубин пройти на север Татарским проливом и потому посчитали Сахалин полуостровом. К этой географической ошибке присоединился и Крузенштерн, который в 1805 г. также из-за встреченных им малых глубин не смог ни найти устья Амура, ни пройти Татарским проливом с севера на юг.

Однако в 1826 г. беглый ссыльный Гурий Васильев спустился по Амуру и прошел на лодке Татарским проливом на юг. Он перезимовал там, снова поднялся на север и в 1828 г. добрался до Удского острога.

Поручик Козьмин, описывавший в 1829–1831 гг. Удский берег Охотского моря и Шантарские острова, разработал проект исследования устья Амура, основанный на расспросах местных жителей.

Как утверждает Тихменев, «доказательства Козьмина и Гурия Васильева в возможности плавания из устья р. Амура тем были важнее, что окончательно разрушали всякое предположение о существовании перешейка между о. Сахалином и рекою и о недоступности устья последней с моря»[340].

Между тем вопрос о судоходности Амура привлекал к себе внимание в связи с торговлей с Китаем. Наконец, это дело было поручено Российско-американской * компании, главным правителем которой в то время был Ф. П. Врангель.

В 1846 г. для исследования устья Амура был послан компанейский бриг «Константин» под командой подпоручика корпуса флотских штурманов Александра Гаврилова.

Гаврилов, выйдя 21 апреля 1846 г. из Ново-Архангельска, 18 июля подошел к Сахалину. Отсюда он направился в залив (Байкал), принятый им в тумане за вход в Амурский лиман. Этот залив Гаврилов поэтому назвал бухтой Обмана. (Теперешнее название – залив Байкал – дано Г. И. Невельским).

К Амурскому лиману Гаврилов подошел только 26 июля. 29 июля «Константин» стал на мель, с которой ему, однако, удалось быстро сойти. Гаврилов пробыл в устье и лимане Амура до 20 августа. За это время он поднимался с промером на 70 верст по Амуру, а по Татарскому проливу спускался до 52°49,2' с. ш. Обследование устья Амура Гаврилов производил на шлюпке и двух байдарах.

Как отмечает Тихменев, Гаврилов, несмотря на краткость времени и неблагоприятную погоду, правильно наметил глубоководный фарватер вдоль западных берегов Сахалина приблизительно от 53°30? до 52°50? с. ш. Он верно нанес положение банки (местами осыхающей) перед устьем Амура, а также глубоких каналов между обоими берегами реки и этой банкой[341].

Сам Гаврилов в письме Ф. П. Врангелю доносил, что из его наблюдений нельзя делать каких-либо выводов о доступности с моря устья и лимана Амура. Однако на карте, приложенной к рапорту, Гаврилов показал отмели, якобы протянувшиеся от материка к Сахалину.

Врангель, получив донесение Гаврилова, рапортовал министру иностранных дел графу Нессельроде о том, что устье Амура доступно только для мелкосидящих шлюпок.

Нессельроде в свою очередь доложил Николаю I об обнаруженных Гавриловым недостаточных для мореплавания глубинах Амурского лимана, о том, что Сахалин полуостров и что поэтому Амур не имеет никакого значения для России. Николай I наложил резолюцию: «весьма сожалею, вопрос об Амуре, как реке бесполезной, оставить»[342]. Правительство совершенно перестало интересоваться проблемами Амура и Сахалина.

Маршруты экспедиции Невельского; опись Амурского лимана и открытие пролива Невельского (1849).

Но на Дальнем Востоке был еще один неразрешенный вопрос, а именно вопрос о нашей границе с Китаем. Особый комитет под председательством того же Нессельроде, на основании сведений, сообщенных академиком Александром Федоровичем Миддендорфом, о якобы виденных им китайских пограничных знаках, постановил считать южную границу России проходящей по южным склонам Станового и Хинганского хребтов до Тугурской губы Охотского моря и отдать «навсегда Китаю весь Амурский бассейн».