Мишка быстро убрал следы пиршества.

Надели телогрейки, взяли котомки — Владькину и Мишкину, крадучись приблизились к поляне.

Владька оглянулся.

Петька жестом подозвал его.

— Едят! — сказал Владька. — Выпили по целой кружке. Молчат. Проня обошел все «а двести метров вокруг, искал следы. Чуть не напоролся… Я б ему… — Владька шевельнул дротиком. — Потом веревку смотрел, говорит: «Откуда у них нож?» — «Карманы проверял?» — «Нет…» И сразу начали быстро есть. Молча.

Петька сказал:

— Вот что… Надо одному пробираться в деревню.

Небо над их головами блекло, и уже легко можно было разглядеть вытянутую руку. Но бежать в такой темноте было все же рискованно.

— Один бежит, остальные остаются, — сказал Петька. — Давайте жребий.

— Вы не в счет, — поколебавшись, сказал Владька. Бежать в деревню он не хотел, но понимал, что Петька с Никитой — не бегуны пока.

Никита хотел возразить, Мишка предупредил его.

— Жребий будет несправедливо… — вздохнув, сказал Мишка. — Я сейчас самый крепкий и знаю лес лучше Владьки. Ты оставайся, — сказал он Владьке. Снял свою котомку и отдал ее Никите. Все виновато промолчали: Мишка был прав — идти лучше всего ему.

— Ладно… — сказал Петька. — Вот возьми… — И, вытащив из кармана с еще одной трещинкой компас, нацепил его Мишке на руку. Хорошо, что Петька предусмотрительно сунул компас в карман, остерегаясь его светящегося циферблата.

Мишка сразу, прицелившись, определил местоположение поляны по отношению к Лысухе.

— Ну, держитесь тут! Случай чего — лучше убегайте.

— Они сейчас уходят! — шепотом сказал Владька, что-то разглядев на поляне за деревьями.

— Мы будем оставлять следы, — сказал Петька.

— Я быстро!

И, махнув рукой, Мишка скользнул между деревьями в сторону Засуль.

Силуэт его раза два еще мелькнул в туманном мраке медленно растворяющейся ночи и исчез.

— Я — в засаду, — шепнул Владька и, пригнувшись, неслышно скрылся за кустами.

Это лишь в первые минуты показалось друзьям, что они могут своротить горы. Несмотря на хороший завтрак и отдых, пережитое давало о себе знать.

Все тело заныло опять. Но Петька сделал несколько гимнастических движений руками: в стороны — вместе, в стороны — вместе… — и шагнул вслед за Владькой. А Никита за ним.

Оказывается, все, что происходило раньше в деревне, должно было расцениваться как небольшое волнение. Настоящий переполох наступил утром следующего дня, после того как засмущались Мишка и Владька.

Владька и Мишка исчезли, не оставив после себя даже записки.

Владькина мать плакала.

Светка, немножко испуганная, немножко радостная, бегала — с Димкой за одну руку, с кучерявой Кравченко за другую — по берегу Туры, вглядывалась в окружающий деревню лес и все повторяла:

— Ах, как нечестно! Как нечестно! Мама плачет!.. А сами ушли — мне не сказали!..

Мать Семки Нефедова застала Семку, когда он, тужась, вытаскивал из погреба полмешка розовой скороспелой картошки.

Председатель Назар Власович разогнал на своем Нептуне гвардию Борьки конопатого, зачем-то притаившуюся в овраге.

— О то ж вражье племя! О то ж вражье племя! — восклицал Назар Власович. И тем же часом самолично отвез Валентине Сергеевне выпрошенную у эмтеэсовцев палатку военного образца, человек на сорок вместимостью.

А после обеда километрах в двух за Рагозинкой возвращавшиеся с работы изыскатели поймали Кольку тетки Татьянина, упрямо вышагивавшего по дорожке между зреющими овсами с буханкой теплого хлеба под мышкой.

Колька тетки Татьянин ударился бежать через поле. Пришлось еще с километр гнаться за ним, ловить. Теперь Колька сидел в «кладовке под замком и, стуча в дверь, клялся:

— Все равно буду путешествовать! Не имеешь права держать под замком! Тебе не при капитализме!

Это он на мать.

Но Колькина тетка Татьяна Конституции не читала, в правах и обязанностях советских граждан разбиралась слабо, поэтому не открывала замок, лишь время от времени отвечая на Колькины требования хлестким постукиванием длинной ивовой хворостины о дверь кладовки.

К вечеру в Петькиной избе, которая теперь стала вроде штаба, собралась добрая половина белоглинских женщин. Сначала спорили и ругались, так что даже Валентина Сергеевна не могла никого унять. Ругались и спорили все, кроме Петькиной матери, поскольку, не сговариваясь, все считали ее главной виновницей происходящего. Петькина мать сидела в углу и только виновато и испуганно поглядывала на шумевших гостей.

Единственным грустным союзником ее была бабка Алена, второй день уже безнадежно мявшая в руках тонкую сыромятину и периодически взывающая к богу о благополучном возвращении к этой сыромятине заблудшего внука.

— Нет, это все ваш, ваш… — сквозь слезы внушала Владькина мать Петькиной матери, завладевая инициативой в споре. Бабы с изумлением убедились, что городские женщины умеют переговорить любого почище деревенских. Деревенские кричат, кричат — никто никого не перекричит. А городская потихоньку, помаленьку, не останавливаясь, волынит, волынит свое, и вот уже одна за другой все умолкли, а она говорит как бы от имени всех.

— Играли мальчики, все было хорошо: футбол, рыбалка, механизировали разное… А этот выставил какой-то сумасшедший флаг — и вот, пожалуйста. Поиски, странствия, победы! Ну, какой в этом смысл? Вот и, пожалуйста, странствия!.. Где теперь искать их? Что с ними будет? Владик даже теплого белья не взял… Странствия! Утонут в каком-нибудь болоте — вот и будут странствия!..

Петькина мать, глядя на слезы желтоволосой Владькиной матери, уже готова была полезть на крышу и сорвать злополучное знамя адмирал-генералиссимуса, чтобы предать его публичному поруганию. Но дверь распахнулась, и в комнату вошел Владькин отец. С появлением мужчины разговор прервался.

— Что за шум? — спросил Владькин отец. — По какому поводу слезы? Мужчины отправились искать бриллианты? Ну, что ж… Мы все что-нибудь ищем! Я вот всю жизнь в поисках! Исключая войну. Стране нужны драгоценные камни, уголь нужен, железные дороги. И закаленная смена нужна! Смена путешественников, изыскателей, солдат. Так или не так?

Лица женщин чуть повеселели в улыбках.

Владькин отец прошел на середину комнаты, снял и положил на стол фуражку.

— Ребята — спортсмены, я вам скажу. Отличные спортсмены. Я сегодня целый час гнался за этим Колькой. И что самое удивительное — ведь хлеба не бросил! Задыхается уже, деваться некуда, а хлеб под мышкой! Я ему говорю потом: что же ты буханку-то не швырнул? А он: ты ее заработай сначала, потом швыряйся! Слыхали, товарищ учительница? Простите, не знаю, как вас зовут.

Валентина Сергеевна улыбнулась.

— Валентина Сергеевна.

Кольки тетки Татьянина мать гордо выпрямилась было на стуле, но вспомнила о затворнике, который, наверное, опять барабанил в дверь с требованием социалистической законности, и посуровела снова.

— Вот, товарищи… — делаясь серьезным, проговорил Владькин отец. — Дело, конечно, не такое приятное… И ремня показать каждому надо будет… Но раз уж мы собрались вместе, давайте обсудим, что и когда проглядели мы с вами. Правильно я говорю, Валентина Сергеевна?

Валентина Сергеевна с удовольствием подтвердила. И теперь уже в абсолютной тишине стала говорить одна она.

Беседа, таким образом, превратилась в родительское собрание.

Выступали по очереди, спорили, но уже не горячились.

— Я думаю, — сказал Владькин отец, — надо, Валентина Сергеевна, организовать мальчишек при вас, коли уж школа в основном отстранилась от этого дела и коли уж вы берете на себя эту трудную обязанность. Но надо организовать интересно, чтобы все это — естественно, как бы само собой, чтобы не разучивать одни и те же песни.

— Мой все про черного ворона поет… — неожиданно вставила бабка Алена.

— Вот именно, — обрадовался Владькин отец. — Надо и «Черного ворона» петь иногда! Потому что человек любит и порадоваться, и погрустить вовремя, и помечтать под настроение. А если по графику, по пунктам: сегодня то-то, завтра то-то… А может, на реке паводок, и мальчишки хотят льдины от берега отталкивать, а не книгу читать! Льдины-то раз в году плывут, а книга подождать может.