Рана на левой икре напомнила о себе, шаги Тоннельника стали короче и медленнее. Он безнадежно отстал от синитов и стал привлекательной целью для всадников. Болты ручных арбалетов были много легче грозных снарядов, которыми огрызались караванщики, а длиной были не больше ладони. В песок они зарывались на пару длин, и борозда конических воронок стремительно приближалась к Нуаркху. Тоннельник воздел щит и прикрыл глаза от осколков. Попадания ощущались как удары ходока. Наконечники вонзались в кипящую древесину, выныривали из досок и разрушали замысловатый узор, напоминающий застывшие клубы дыма. Внезапно Нуаркх увидел, как мускулы предплечья резко вздулись. Спустя мгновенье его пронзила боль от того, что болт пригвоздил щит к руке. Тяжелые удары продолжили рушиться на щит в дюжине мест. Перенапряжение обжигающей болью растеклось по раненной ноге и сковало мускулы спазмом. Очередной снаряд вырвал из кромки щита приличный кусок и развернул Нуаркха влево, обнажая бок. Первый снаряд, миновавший защиту, скользнул по пластинам панциря и поцарапал шею, второй до середины вошел в плечо. Нуаркха отшвырнуло, лопатки утонули в раскаленном песке. Лже-всадники посчитали попадание смертельным и принялись орошать железным дождем караванщиков, которые в спешке не совладали со стременами.

Помимо всадников Хоаксы тащили тяжелые бомбы с каменным маслом, которые им натерпелось скинуть. Отбросив идею бежать к обреченному ходоку, Нуаркх отлип от песка и поспешил прочь от каравана, надеясь, что нападающие не станут тратить бомбы на одинокую цель. Четырехкрылые Хоаксы затмили вытянутый силуэт тоннельника, а в следующую секунду за его спиной начали разрываться снаряды. Грохот взрывов слился в непрерывный пронзительный звон, оглушенный симбионт плотно захлопнул раковину и больно прищемил веко. Ударная волна выбила землю из-под перегруженных ног Нуаркха, которые едва успели затащить его на вершину крутого бархана. Благодаря проявленной расторопности, тоннельник покатился не в пекло, разгоревшееся позади, а в относительно безопасную ложбину между песчаными гребнями.

— Доберусь до Саантира, обязательно раздобуду арбалет, — Нуаркх испустил усталый, посвистывающий выдох. Болезненно громкий звон в голове не позволил разобрать собственный монотонный голос. Тоннельник медленно поднялся, наваливаясь на последнюю уцелевшую конечность. Затем он начал очередное восхождение, оставляя позади капли вязкой черно-зеленой крови и древесные щепки. При этом Нуаркх машинально расшатал застрявший в плече болт и вырвал его с неприятным влажным чавканьем. Когда вершина бархана, отмеченная полоской красноватого песка, оказалась на уровне лица, Нуаркх осознал, что гребень стремительно проседает, будто с него сходит лавина. Вес тоннельника не мог вызвать столь существенных последствий, и он рефлекторно бросился назад. Не успел Нуаркх скатиться в ложбину, как через вершину перекинулась массивная лапа, покрытая растрепанным буро-золотым опереньем. Вслед за когтистой кистью показалась четырехглазая голова. Длинная оскаленная пасть извергла дождь пенящейся слюны, смешанной с ярко-синей кровью. Острый костяной нарост, которым оканчивалась пасть Хоакса, напоминал остатки разбитой бутылки. Шея зверя тонула в пышном воротнике янтарных перьев, обломанных при падении. Загривок оплетали стремена, в которых болталась неестественно вывернутая нога. Небо заслонил веер исполинского крыла, напоминающий растопыренные пальцы. Хоаксы обычно производили впечатление спокойных, умных животных. Но существо, тянувшее к Нуаркху окровавленную пасть, растеряло эти качества. Оно было выброшено далеко за пределы той боли и усталости, которые могло вытерпеть. Мечущиеся, вылезающие из орбит, глаза сочились агонией и отчаянной агрессией. Нуаркх не мог слышать пронзительные вопли, изливающиеся из глотки Хоакса, но когда зверь открывал пасть в глазах тоннельника двоилось, а виски болели, будто в них уже вцепились серпы когтей.

Из-за пульсирующих судорог в раненной ноге Нуаркх не мог сбежать, поэтому он потянулся за одной из слез, которую зарядил за время борьбы с лихорадкой Паартака. Угрожающе выпятив грудь, Хоакс заскользил по склону, подталкивая вытянутую тушу мощными движениями здоровых крыльев. Нуаркх выхватил пурпурный кристалл и почувствовал обжигающее прикосновение острых граней. Тоннельник ударил камень об искореженную кромку щита, оставив на поверхности слезы растущую трещину. Воздух вокруг кристалла задрожал от жара. С силой, какую могло развить простреленное плечо, Нуаркх метнул поврежденный камень в зверя. Молниеносные рефлексы сыграли с хоаксом злую шутку и подсказали отбить кристалл ударом лапы. Мощный взрыв поднял в воздух песок и обугленные частички плоти, оставшиеся от лапы. Обрывки светлых перьев занялись от опаляющего жара, хоакс взметнулся на задние лапы, расправил дымящиеся крылья и протянул к небу искалеченные культю. Нога лже-всадника кулоном свисала на раздувшуюся грудь. Крик поставил Нуаркха на колени и почти погасил искру сознания. Сквозь непроницаемые кляксы, заполнявшие взор, Нуаркх рассмотрел второго всадника, который был еще жив и сжимал арбалет. Агония животного трепала наездника, но он смог навести оружие на затылок обезумившего зверя. Три метких болта и Красный Карлик подарил животному покой. Создатель двигался слишком быстро, но Нуаркх был уверен, что размытое пятно ему не померещилось.

Стойкая уверенность в том, что выживший наездник всадит кассету болтов ему в спину, помешала Нуаркху просто уйти. Тоннельник принялся в который раз форсировать бархан, держась по другую сторону павшего гиганта. Песок собрался липкими комками, его выстилали куски перьев, хлопья сажи и тлеющие обрывки пуха. Хоакс еще не остыл и мешал очнувшемуся «глазу ткача» разглядеть лже-всадника, оставляя тоннельника без слуха и зрения. Нуаркха в тени распластанной туши, подволакивая ногу и цепляясь за грязный подшерсток. Нуаркх воздел лицо остатками щита, и резко перешагнул через оперенный хвост. По другую сторону туши его ожидали два болта. Один увяз в Синской древесине, второй — оставил глубокую борозду на панцире ноги. Новая порция боли не выделялась на фоне воющих от перенапряжения мускулов, испепеляющего жары и оглушающего звона в голове. Нуаркх с трудом поборол тошноту.

Хинаринец растратил последнюю кассету и остался абсолютно беззащитным. Его ногу придавливала огромная туша, а клубок заклинивших ремней почти не давал двигаться. Единственным оружием стрелка был арбалетный болт, которым он безуспешно пытался перерезать кожаные путы. Обтекаемый шлем, подражавший голове хоакса, медленно скатывался к дну впадины. Голубоватая кожа морщинистого лица блестела на пота. Бледный был в хорошей форме и действительно напоминал армейского офицера. Когда Нуаркх подобрался ближе, в глаза бросились подозрительные детали. Седые волосы в кудрявой каштановой шевелюре были в пору командующему, но никак не боевому офицеру. Стеганый китель, обшитый кожей и стальной чешуей, сливался со шкурой Хоакса и явно был настоящим. Начищенные пряжки и отсутствие пятен были следствием аккуратного обращения, свойственного солдатам надоблачной армии. Некоторые застежки выделялись неправильной формой, а отдельные чешуйки отливали голубизной Нар'дринской стали. Броню часто ремонтировали подручными материалами, что было немыслимо для снаряжение легендарного небесного всадника. Подтверждали догадки Нуаркха и обыкновенные рабочие штаны, выглядывавшие из-под пол кителя.

Чем ближе оказывался Нуаркх, тем ожесточеннее хинаринец пилил ремни и тем чаще косился. Нуаркх, хромавший на обе ноги, приближался медленно и неотвратимо. Когда до рвущегося наездника осталось три метра, Нуаркх извлек изогнутый кинжал. Хинаринца испуганно вытаращиться на блестящий месяц лезвия и осыпал тоннельника грязными ругательствами.

— Тихо… тихо. Ты не подумай, я на вашей стороне. Просто хочу помочь освободиться, — из-за маски голос тоннельника звучал монотонно и неубедительно. Скиталец поспешил стянуть капюшон и продемонстрировать сострадание, читающееся во взгляде желтого глаза. Тоннельник даже попытался примирительно вскинуть руку, но боль в простреленном плече его остановила, — Если вы проложите воздушные маршруты до Саантира, мне не придётся больше мотаться по мерзкой пустыне! Упертые пепельные, удави их Урб!