А по дороге мимо нас семенит по крайней мере уже тридцатый поросенок. За ним крестьянка; она то и дело нагибается, шлепает неторопливого путника по спинке и подгоняет его: «Ц-ц-ц, хуш, хуш!» И поросенок пробегает еще немного вперед, навстречу своей участи.

На пути из югославской Крива-Паланки до болгарского Гюешево приходится лезть через гору, напоминающую колокольню. Дощечка, воткнутая в кювет, угрожает семнадцатиградусным подъемом, но можно дать голову на отсечение, что еще несколько градусов тут явно скрыли. С трудом преодолеваем этот путь на пониженной второй скорости. За пограничным шлагбаумом оживленно, среди людей в военной форме мы видим двух девушек с цветами, несколько фоторепортеров и кинооператора.

— Коста Петров, репортер еженедельника, — отрывисто говорит один и не успевает подать руки, так как уже приник глазом к видоискателю. Документальный снимок должен быть непосредственным, ненаигранным. Друзья из посольства, журналисты, представители Союза болгарско-чехословацкой дружбы.

— Хоть я и последняя, — с лукавой улыбкой говорит молодая черноглазая журналистка, — интервью хотела бы взять первой. Рейна Врингова, «Вечерняя газета», София.

Мирек занят таможенными и паспортными формальностями, Иржи уже сидит у радиостанции, которая два дня была немой. Югославы даже не потрудились срезать свинцовые пломбы. Здесь, на вершине Деве Бари, слышимость идеальная: через минуту мы связались со Швецией, через две минуты — с Канадой, вслед за тем — с Новой Зеландией.

— Гайде, гайде! — торопит Рейна своих коллег. — Едем, мне нужно из Кюстендила передать по телефону материал в Софию, там оставлено три столбца!

Уже затемно въезжаем в Софию; горы затянуты сплошной черной пеленой дождя, улицы безлюдны, ветер гонит по мокрым мостовым косые струи воды. Грозовой ливень хлынул, как горох из мешка, а когда мы подъезжали к центру, в лужи шлепались лишь отдельные крупные капли.

— Это определенно вы, — сказал регулировщик на перекрестке, вытащив из-под прозрачного плаща газеты, и попросил нас открыть окошко.

— Вот здесь, посмотрите!

И он сунул нам в машину два экземпляра «Вечерней газеты». В синей рамке был снимок наших «татр-805» и свежий репортаж о пересечении югославско-болгарской границы.

Значит, мы на самом деле в Софии. Три страны за три дня!

— Разве вы никогда не слышали, что здешние горячие источники были известны еще римлянам? На месте Кюстендила стоял фракийский город Панталия. Император Траян лечил здесь свой ревматизм.

Николо Захариев из редакции газеты «Отечествен фронт» наполовину чехословак: он учился в Праге. Он хорошо знал, что если человек после двух жарких дней сядет за накрытый стол, то болгарские блюда станут для него вдвойне вкусными.

Знакомство с болгарской кухней мы начали с салата. Огурцы, нарезанные крупными ломтями, кружочки помидоров, щепотка соли, немножко подсолнечного или оливкового масла — и жаркий день сразу же становится прохладнее.

Затем был подан таратор — болгарский летний суп. Хотите попробовать? Тарелка простокваши или кислого молока, туда несколько кусочков огурца, немножко соли, укропа и чеснока, а чтобы таратор был совсем хорошим, надо добавить в него ложку мелко накрошенных грецких орехов. Теперь поставьте это блюдо на часок в холодильник, и получится настоящий болгарский таратор. Такой, как в Кюстендиле.

После таратора Николо принялся обрабатывать нас психологически. Мы еще и не подозревали, что речь идет об экзамене на крепость нервов.

— К жаркому, разумеется, подходят люты чушки.

— А что это такое?

— Подождите, сейчас принесут. Знаете, кому понравился наш таратор, того мы любим. Но кто ест вместе с нами люты чушки, того мы считаем своим человеком.

Ну конечно! Это небольшие стручки перца.

— Не бойтесь, не всякий стручок действует как динамит. Вот тот, гладенький, например, жжет совсем слабо. А этот, с полосками, по крайней мере пятидесятикилометровый.

— Что?!

— Пятидесятикилометровый. Пятьдесят километров в час. Так уж у нас принято оценивать перец. Чем сильнее он жжет, тем быстрее нужно бегать с открытым ртом, чтобы он остыл!

Недавно в Лондоне вышла «Книга рекордов». Почитать ее занятно. Из нее можно узнать, например, что мировым рекордсменом в поглощении вареных яиц считается бельгиец Жорж Грионь. Тридцать первого мая 1956 года за тридцать минут он съел сорок четыре яйца.

Самое длинное в мире письмо написала (в 1954 году) девица Луиза Гордон из Бруклина ефрейтору Дону Рейссу. Длина письма равнялась девятистам семидесяти пяти метрам и тридцати шести сантиметрам. Оно было написано на ленте счетной машины в общей сложности за месяц.

Самый выносливый глотатель монет попал на операционный стол пятого января 1958 года в Дургаме. Ему было пятьдесят четыре года, а в его желудке нашли триста шестьдесят шесть полупенсовых монет, двадцать шесть шестипенсовых, семнадцать трехпенсовых, одиннадцать пенсовых и четыре шиллинга. Общая ценность коллекции составила фунт стерлингов семнадцать шиллингов и пять пенсов.

Но ни слова нет в этой книге о мировом рекорде Софии как столицы, ближе всех расположенной к высокогорному лесу. Лесу великолепному и — надо прибавить — дикому, неподдельному, пахнущему еловой хвоей и можжевельником, лесу, куда приходят люди, чтобы вдоволь надышаться крепким горным воздухом, побродить в дымке утреннего тумана, отыскать в палой листве шляпку боровика или подосиновика.

Каждый рекорд должен быть подтвержден цифрами. Вот они, пожалуйста; София расположена на высоте пятисот пятидесяти метров над уровнем моря. От центра города до Черной вершины на уровне две тысячи двести восемьдесят пять метров ровно пятнадцать километров. Другой столицы с такими данными не найдется во всей Европе, да и, пожалуй, во всем мире.

Черная вершина — высшая точка Витоши, могучего горного массива, поднимающегося над долиною реки Искыр. Это гора вулканического происхождения с долиной, заваленной огромными гладкими валунами — «Витошской каменной рекой».

Захотелось вам совершить однодневную прогулку в настоящие горы — пожалуйста, достаточно лишь трамвайного билета до конечной станции. У вас мало времени? Машина или автобус доставят вас почти на самую вершину и привезут обратно за два часа.

Во время войны Витоша спасла тысячи жизней. Здесь постоянно жила в палатках и временных домиках большая часть Софии. Американские и английские авиабомбы разрушали внизу пустой город.

Ныне София переселяется на Витошу каждый праздник и каждое воскресенье. Черная вершина — это не только потухший вулкан, еловый лес, каменные реки, поросшие желтым лишайником. Здесь не только рай для грибников и место для тренировки альпинистов. Черная вершина — это здоровье Софии.

Нам не много удалось увидеть: в то утро почти вся гора была окутана тучами. Холодный ветер швырял нам в стекло мелкие капли дождя. А на полдороге, где-то в тысяче двухстах метрах над уровнем моря, шоссе поглотил туман. В такую сырую погоду вряд ли кто-нибудь полезет в горы ради своего удовольствия. Однако мокрое шоссе, ведущее на Витошу, снизу доверху было полно жизни. Молодежь шла парами, папаши тащили малолеток на спине. А пожилые, седовласые, те шли в гору в коротких брюках, без рубашек, словно день выдался на редкость чудесным.

Да, вся София в возрасте от года до восьмидесяти ходит на Витошу, несмотря на то, идет ли дождь, или сыплет снег, или сияет солнце. Ибо Витоша не только красивая гора. Витоша — это страсть и любовь болгар.

Император Траян даже и не подозревал, насколько «легкой» была его рука в тот момент, когда он повелел заложить город Ульпия Сердика на месте древнего селения фракийского племени сардов, селения, расположенного в самом сердце гор. В то время им, вероятно, руководила стратегия Римской империи. Но если бы градостроители, работники здравоохранения и энергетики решили сегодня найти наиболее удобное место для столицы Болгарии, они наверняка поместили бы Софию там, где она и расположена, на руинах города Траяна.