Но Мустафа Кемаль был солдатом. И в Анкару его привела стратегия. Он решил, что столица должна находиться посреди Турции, чтобы в будущем неприятельские войска не смогли вступить в столицу прямо со своих боевых кораблей.

Итак, в 1920 году в Анкаре проживало двадцать тысяч человек. Ныне их живет здесь полмиллиона. Мировая столица ангорских кошек переросла в столицу Турции, в молодой, современный город… По крайней мере цо сведениям министерства печати, радио и туризма.

Но мы тоже были в Анкаре.

Так ли уж молода Анкара? Современна?

И действительно ли это крупный город?

Как благовоспитанные гости мы сказали бы «да», а вечером, когда над мостовой начинают светить все лампы, все неоновые трубки, окна и витрины, мы бы установили штатив где-нибудь посреди широкого проспекта Ататюрка и щелкнули бы пяток снимков. Вечером, да еще на бульваре, Анкара кажется действительно современным крупным городом. Но возьмите эти снимки и ступайте с ними на то же самое место днем. Современного крупного города вы не обнаружите, потому что чего нет, того нет: города здесь нет. Есть один лишь великолепный проспект с двухсторонним движением, с зеленым газоном посредине, идущий с юга на север, прямой как стрела: до ближайшего плавного поворота — километр. А по сторонам — то безликие доходные дома, то пятиметровые груды земли, то огромное здание, в котором не счесть этажей, так как вместо окон у него снизу доверху и от угла до угла идут этакие акульи жабры — настоящая фантазия двадцать первого века, защищенная от солнца бетонными жабрами.

Впрочем, давайте лучше знакомиться с городом по порядку и начнем с южной части Анкары, где берет начало бульвар Ататюрка. Этот район называется Чанкая. Он как красивая картинка, на которой совершенно забыли о людях. Улицы спрятаны в аллеях, из садов выглядывают террасы, балконы и жалюзи великолепных вилл, построенных в самом современном стиле, слышится плеск фонтанов, а мимо оград, шурша, проносятся по асфальту шесть метров лака, хрома и стекла на шинах с белой каймой — американские автомобили последних моделей. Здесь, в районе Чанкая, пешком не ходят, здесь только ездят, ибо это район дипломатов и фабрикантов, банковских воротил и крупнейших турецких помещиков. Район величественный, но совершенно не турецкий. Здесь процветает международная, или, вернее сказать, космополитическая роскошь. Район Чанкая кончается у подножия холма, где открывается анкарская долина. Вместо пограничного столба тут воздвигли здание парламента из желтых, как мед, плит. Оно уже почти готово, как и большинство построек в Анкаре.

Вдоль бульвара Ататюрка на два километра к северу тянутся небольшие, в три-четыре этажа, дома, как бы подпертые снизу витринами магазинов. Типично турецким явлением выглядят здесь лишь пары полицейских патрулей в белых портупеях, белых гетрах и с револьверами в белых кобурах. Хотя эта форма представляет собой точную копию формы американской военной полиции, тем не менее это действительно единственное, что можно найти в каждом уголке Анкары. Характеристику турецкой столицы следовало бы всегда начинать с униформы с белой портупеей.

А дальше к северу идут самые странные два километра Анкары — ни деревни, ни города. Кубы и призмы бетона расставлены редко и беспланово и отделены друг от друга огромными пустырями. Когда-нибудь здесь будет современная Анкара — как только эти островки футуристической архитектуры соединятся в сплошную застроенную площадь. А пока здесь выделяются скучного вида угловатые здания министерств и дорогостоящие сооружения с надписями «Банкаси». А в Турции это означает все, ибо на банках держится вся экономика. Банки играют роль планирующих органов, решают вопросы о государственных капиталовложениях и финансируют их, держат в руках внутреннюю и внешнюю торговлю. Они стоят здесь, словно крепости государственного капитализма, и возле каждого из них, у входа, знакомые белые портупеи и широко — по-американски — расставленные ноги в белых гетрах. И так же, как и в районе Чанкая, жизнь несется тут, шурша шинами.

Но куда же подевались в Анкаре пятьсот тысяч людей? Ведь мы прошли уже четыре километра по этому «инкубатору», который так старается быть крупным городом! Ага, вот на пятом километре за железнодорожным виадуком на площади десяти кварталов как бы скопилась вся жизнь из всех анкарских артерий. Здесь уже машины не пролетают, шурша, по асфальту. Они сбились в овечье стадо и блеют клаксонами, а целая бригада регулировщиков на перекрестке старается пропустить их поскорее. Тротуары забиты людьми, как во время демонстрации. По одежде — как будто они с Вацлавской площади, по лицам — неподдельная Турция с легкой примесью Америки. Дело в том, что в Анкаре живет несколько тысяч семей из Соединенных Штатов. По службе — в рамках военной миссии, разведывательной миссии, Атлантического пакта, Багдадского пакта, дипломатической миссии, миссии экономической помощи и бог весть каких еще миссий.

А на этот городской бедлам, втиснутый на территорию провинциального городка, взирают в окаменевшем спокойствии два холма — один с востока, другой с запада. На каждом из них, подобно диадеме, красуется огромное сооружение, и каждое из них взирает на анкарскую долину из иной эпохи.

Восточный холм Расат Тепе всего лишь семь лет назад турки увенчали монументальным сооружением из золотистобурых блоков туфа. Строгое, прямоугольное, несмотря на огромные размеры, пропорциональное сооружение — творение турецкого архитектора Эмина Оната. Сюда турки приходят, как к святыне. Это мавзолей основателя Турецкой республики Мустафы Кемаля Ататюрка.

Монументальность зданию придают именно простота и архитектоническая строгость. Турист, только что вернувшийся из Хаттушаша, жалких развалин бывшей хеттской столицы, благодарен Онату за то, что он попытался вознаградить его за разочарование в Хаттушаше. По крайней мере хочется верить, что примерно так строили хетты, что они тоже любили применять различных оттенков желтый туф, что им импонировала чистота стиля, гармонирующая со строгим анатолийским пейзажем.

Дорога, ведущая к мавзолею, длиной почти триста метров, сплошь покрыта зеленью, хотя она и мощеная. Дело в том, что между камнями оставлены большие щели, проросшие травой. Человек ступает по камням, но перед ним и за ним непрерывно стелется зеленая дорожка. Ему не до того, чтобы считать хеттских львов, с обеих сторон охраняющих эту необычную дорожку, и даже не до величественных размеров внутреннего двора перед мавзолеем. Его охватило ощущение глубокого, безграничного покоя, созданного Онатом из благородного материала и пространства.

И вдруг — трах! И — раз-два-три-четыре — в бравом ритме марша, так что звонкое эхо разлетается из-под аркады перед входом в мавзолей по внутреннему двору. Солдат с винтовкой на плече прошагал от угла к углу, и снова — трах! Гулко приставил ногу к ноге, щелкнул каблуками, виртуозно повернулся кругом, словно это не военный поворот, а па менуэта. Глядишь на все это с каким-то испугом и недоумением. А солдат почетного караула тем временем поднимает вытянутую ногу все выше и выше, вот она уже над головой у него — и вдруг со всего размаху припечатывает сапогом по каменной плите, да так, что все гудит кругом… Трах! И — раз-два-три.

Архитектор Онат, строя мавзолей, думал, каким образом воплотить уважение нации к великому человеку. Но ему и в голову не приходило, что в то же время он строит… учебный плац. И зрелище для туристов.

И вот мы снова на холме, на том, за которым заходит анкарское солнце. И — не скроем — наконец-то чувствуем себя в Турции. На самой вершине темнеет старая крепость, вокруг нее сгрудились домики, чайные и лотки с арбузами, по косогору карабкаются крутые улочки, где автомобиль — редкий гость. Здесь действительно наиболее турецкий уголок Анкары, но это отнюдь не столица. Тут доживает свои дни Анкара тех времен, которые кончились приходом Ататюрка. Тут сохранился дух спокойной провинциальной жизни, законсервированной крепостными стенами и крутизной холма. Старые каменные домишки высовывают свои резные балконы над кривыми улочками, а жизнь сосредоточена вокруг общего колодца.