— Нет-нет! Вы мне не мешаете. Я ведь не американка! — раздался вдруг рядом чисто московский женский голос, и средних лет невысокая женщина в дешевой синей нейлоновой спортивной курточке, что стояла к нам спиной, вдруг повернулась и посмотрела на нас с усталой улыбкой. Мы разговорились и узнали еще одну невеселую эмигрантскую историю.

Они жили сначала в городке Вулрич севернее Бостона. Но работы не было. Трудности, стрессы. Семья распалась. И вот она с сыном переехала в Бруклин. Старый приятель по Менделеевке — она закончила Химико-технологический институт в Москве — пригласил ее помогать ему в химических исследованиях в небольшой фирме.

— Сейчас мы с ним вдвоем тянем всю работу, а платят немного. И вообще непонятно, зачем мы все сюда приехали. Стали приобретать продукты без очереди, а потеряли жизнь. Да, да, жизнь… Так думают девяносто процентов тех, кто приехал, хотя и не говорят об этом! — горячилась женщина в мальчишеской курточке.

Чувствовалось, что ее разговор не понравился Маше и Толику.

— Ну почему же, конечно, есть трудности, но нельзя же так! — начала было Маша мягко, но я видел, что щеки ее пылали не только от румян.

Я навострил уши, но тут произошло неожиданное:

— Игорь Алексеевич, это уже ваша остановка, вам на пересадку здесь…

И я как дурак вышел из вагона, и двери захлопнулись. Чувствовалось, что все были удивлены таким концом. Мы растерянно помахали друг другу, и поезд ушел. Я даже не узнал, как звать ту женщину…

Фрагмент второй.

— Не ходи слишком свободно по Сорок второй улице, — говорили мне. — Но пройтись по ней хоть раз должен каждый взрослый…

Представьте себе в самом центре города улицу, на которой почти над каждым домом весь день сияют рекламы представлений и картин с пометками: «Сверхгорячее представление», в пьесе «три креста» (один крест — значит «только для взрослых»). «Наши голые девочки — лучшие в городе…» и так далее. Ниже, под объявлениями, все стены этих «театров» покрыты цветными фотографиями голых мужчин и женщин, которые открыто, иногда глядя в объектив, делают друг с другом все, что только возможно себе представить в сексуальных отношениях мужчины и женщины или группы мужчин и женщин. Первый раз я даже стеснялся идти по этой улице, стеснялся людей, которые в одно и то же время видели то же, что и я. А ходить по этой улице мне пришлось часто. Ведь на этой улице, как раз рядом со всеми этими заведениями, помещалась главная автобусная станция города: конечная станция (бас терминал) автобусов — «Порт Авторити», а мне, чтобы ехать в свой Ламонт из города, надо было садиться на этой станции или брать такси тоже отсюда. Именно здесь я сложил в камеру хранения вещи. Сорок вторая улица между «Станцией Порт Авторити» и «Таймс сквером», где она пересеклась с Бродвеем, всегда полна самого разного народу, начиная от накурившихся наркоманов, явных проституток, которые спешили к тебе, если ты вдруг случайно встретился с ними глазами. И в то же время между этими «злачными местами» помещались магазины дорогих фотоаппаратов, электроники, вычислительной техники. В самом конце ее со стороны «Порт Авторити бас терминал» почти всегда стояли два-три негра в пиджаках и галстуках и что-то надрывно кричали. Сначала я думал, что они зазывают в «те места». Но оказалось наоборот:

— Гомосексуализма становится все больше! Лесбиянства становится все больше! Проституция все растет! Ничего не остановит их роста, кроме Христоса, Мохаммеда или Будды. Будьте религиозными! Порвите со своими грехами! — водили негры на улице, залепленной порнографией.

Большинство людей, правда, шло мимо, не обращая внимания ни на проституток, ни на картинки, ни на кричащих негров. Вот что мне рассказал о посещении одного из таких заведений шофер-таксист Миша, русский эмигрант «третьей волны». Он вез меня в аэропорт, откуда мне надо было улетать.

— Однажды, — рассказывал он, — я кончил работать рано и решил пройти по этой улице через все… Жена ушла от меня, а американские девочки не общаются с нами, то есть общаются, но держат дистанцию. И у меня стало накапливаться какое-то неудовлетворение. Комплекс неполноценности, что ли? Вот я и решил попробовать снять его здесь. Да и природа стала требовать своего. Полгода был один. И вот подхожу к открытой двери с объявлением: «Живое представление — три креста», то есть самое-самое. Надпись: «Три доллара». Заплатил в кассу.

— Поднимайтесь на второй этаж, — сказал кассир.

Узкая, хотя и освещенная лестница. Никого нет. Дошел до второго этажа — дверь. Закрыта. Набрал воздуха. Открыл дверь, ожидая увидеть темный зрительный зал, и попал… в комнату, полную девиц в купальниках и трусиках, в странных, из редкой сетки, черных чулках. Все смотрели на него, он тоже оторопел. Но уже кто-то взял его под локти с обеих сторон. Мягко, но упорно потянул вперед:

— Хорошо, что ты пришел к нам. Ты будешь иметь время со мной и моей подружкой. Меня зовут Даун, а мою подружку — Черри. Скажи, мы тебе нравимся? — мягко, вкрадчиво-нежно, но как-то со стороны, как-то по-медицински, как с больным, которого надо утешить, разговаривали они со мной. Ласково глядели большими коричневыми глазами. Кожа девушек была того же цвета, что и глаза.

Ему бы вырваться, сказать «нет», но язык стал плохо повиноваться ему.

— Ты только должен еще заплатить нам. Нам обеим, дай нам еще по полсотни. Ведь мы хотим, чтобы тебе было хорошо!

И пока он соображал, тонкие пальчики уже вытащили из бумажника деньги, а его потянули дальше.

— Мы попали в небольшой зал, типа кинотеатра, — рассказывал Миша. — Стояли ряды кресел, и сидели люди. Впереди была освещенная, хотя и пустая сцена, а от нее внутрь зрительного зала шел неширокий помост, подсвечиваемый снизу лампами. По помосту под звуки музыки гуляла голая девица. Но меня тянули все дальше.

— Сюда! Сюда!

И вдруг они очутились в маленькой чуть освещенной комнатке с нетолстой, дощатой дверью. Два кресла, туалетный столик с большим зеркалом. Вешалка для одежды, через открытую дверь видны душ и ванная. На туалетном столике — странно выглядевший здесь букет цветов. И опять этот обволакивающий, ласково-осторожный голос — с хорошим английским произношением:

— Ты не забыл, как звать нас? Я — Даун, она — Черри. Мы сделаем так, что тебе будет хорошо. Только расслабься. Доверься нам. Ты весь дрожишь. Ты бывал у нас раньше?

— Нет, никогда.

— А в других таких местах?

— Нет, никогда…

— Ну, ничего. Только доверься нам, и тебе будет хорошо. Мы уйдем сейчас на несколько минут. Но к тебе никто не придет. За это время ты постарайся сделать себе удобно. Ты видишь, здесь есть вешалки. Сними хотя бы плащ, пиджак. И приготовь то, что мы у тебя просим. Приготовь деньги. Еще деньги.

— Послушайте, но я уже дал достаточно…

Они исчезли, как привидения, и он остался один.

«О-о! Бежать надо отсюда!» — мелькнула мысль. Подошел к двери — она оказалась запертой… Ну что ж. Назад пути нет. Значит, только вперед. И вдруг стало совсем спокойно. Снял плащ, пиджак, сел в одно из кресел у вешалки. Опять щелкнул замок. Вошла та же парочка.

— Ну, вот видишь, тебе уже лучше. А теперь давай деньги.

— Но, девочки, у меня нет таких денег, — соврал Михаил.

—; Ничего, мы видели, что у тебя в кошельке есть деньги. Доставай их.

— А если я передумал… — начал Миша. — Вы мне не по карману.

— Как не по карману! — возмутилась Черри. — Уже поздно. Мы работаем с тобой.

И он понял, что действительно поздно. Достал кошелек.

— Берите, что есть. Все ваше. Откройте дверь, я уйду…

Темные руки быстро, умело, как карты, пересчитали бумажки, посмотрели на него опять внимательно.

— Это тебе на дорогу, двадцать, нет, пожалуй, мало тебе, возьми тридцать… — удивили они его тем, что вернули чуть не половину того, что у него еще было. — А теперь расслабься. Да что ты сидишь в кресле, ложись на матрас. Ложись на спину и доверься нам…

И он вдруг увидел, что, пока он воевал с Даун, Черри откуда-то достала и положила на пол большой матрас и накрыла его простыней. Он еще пытался сопротивляться: