— Да, к сожалению, таких людей тут много. Но он не нашего круга. Бог с ним.

16 апреля, среда. Днем освободил номер и переехал жить к Курту Эйве. Курт сейчас живет с Аннетой в двухкомнатной квартире, расположенной в закрытом со всех сторон комплексе из двух четырехэтажных домов, внутри которых — большой бассейн, библиотека, общая гостиная с баром. Весь вечер Курт готовится к приезду из Лос-Анджелеса своей Аннеты, а я готовился к докладу на заседании в Мировом центре данных «А» и Институте полярных и альпийских исследований.

17 апреля, четверг. В 11 часов довольно удачно закончил доклад. Вечером приезжает из Лос-Анджелеса Аннета. Поэтому меня опять переселяют, теперь уже в комнату для гостей, в доме, где живет Курт. Конец дня провел в своей новой комнате, разбирался в бумагах, писал. Курт убирает комнаты, купил цветы, расставил их в вазы.

18 апреля, пятница. Опять переношу вещи. В гостевую комнату приезжает кто-то еще, а я переезжаю вечером к Роджеру Барри, тоже моему хорошему знакомому и директору Мирового центра данных «А». Буду жить у него до отлета из Боулдера. Все эти переезды и житье у друзей связаны с очень высокой стоимостью гостиниц и желанием моих хозяев сделать так, чтобы средняя стоимость моих гостиничных расходов укладывалась бы в 13 долларов. А для этого надо, чтобы я платил в гостинице не чаще двух раз в неделю, а остальное время жил бы бесплатно у друзей.

19 апреля, суббота. Весь день в доме Роджера Барри. Роджер — высокий, худой, застенчивый англичанин, который с женой и детьми живет в Америке уже несколько лет. У него в Боулдере небольшой уютный дом с садом, две дочки — одна маленькая, семи лет, Кристина, вторая — уже взрослая — шестнадцать с половиной лет. Она кончает школу и одновременно учится играть на арфе. Арфа стоит здесь двадцать тысяч, то есть в четыре раза дороже среднего автомобиля. Сейчас Ратчел — так зовут девочку — начала играть за деньги в ресторане в Денвере. Играет днем, по воскресеньям, с одиннадцати до двух часов дня. В это время многие американцы ходят на «бранч», то есть поздний завтрак. Для этого она с папой везет за шестьдесят километров свою арфу, а потом непрерывно играет по 45 минут три раза. Правда, за каждый час ей платят 25 долларов, и вся семья очень гордится этим. И не потому, что она зарабатывает, а потому, что полезна людям. Но устает в этот день она очень. Я ее видел в прошлое воскресенье. Она еле сидела вечером за столом, засыпала. Жена Роджера тоже работает с утра до вечера по дому, они сейчас перестраивают дом.

Ну а я воспользовался свободным днем и нанес визиты Флетчерам и Блейдсам, точнее, их женам и домочадцам. К сожалению, ни Джо, ни Дасти не было в это время в Боулдере. Джо работает по-прежнему в НОАА, но где-то под Вашингтоном, ну а Лин развивает свою (и многих других американцев) идею о том, что надо самоограничиваться и, в частности, не выбрасывать старые вещи, а делать из них что-то новое. Поэтому она купила на пару с одной молодой женщиной изысканный фешенебельный магазин, где продает одеяла, которые она сама делает из старых лоскутков. С женой Дасти Блейдса — Сесиль — я встретился лишь вечером. Поехали перекусить в маленький греческий ресторанчик — заказали по салату и пиву.

— Дасти сейчас где-то в Японии. Он «хичхайкинг» — значит, добирается на попутных машинах.

— Как на попутных? Ведь кругом океан?

— О, Игор, — смеется Сесиль. — Так он называет самолеты. Ведь Дасти всю жизнь служил в авиации, а у них есть правило — отставные летчики имеют право летать куда угодно на военных самолетах, если там есть лишнее место.

Узнал также, что сейчас среди молодежи много республиканцев.

20 апреля, воскресенье. Только что взлетел на самолете из Денвера в Нью-Йорк. Читаю «Тайм» о поражении США во Вьетнаме (10 лет со дня падения Сайгона). Нашел такие слова: «Свобода — это просто другое слово для определения состояния, когда нечего уже больше терять».

21 апреля, понедельник. Три часа дня, работаю. За окном частокол старых, еще почти без листьев, дубов и вязов, а за ними далеко внизу — голубая, в дымке, река Гудзон. «Хадсон», как говорят здесь.

Прилетел в Нью-Йорк вчера в 6 часов вечера. На аэродроме встречал Стен Джекобс, к которому я, собственно, и летел. Выяснилось, что жить буду в общежитии — гостинице обсерватории. Это прекрасно прежде всего потому, что дешево — всего 300–350 долларов в месяц, а ведь в городе дешевле чем за 1500 в месяц не проживешь.

По дороге остановились пообедать в доме у Джекобса. Он женился года четыре назад и купил дом на самом берегу реки Гудзон, в маленькой деревне милях в двадцати от Нью-Йорка и в трех милях от обсерватории. Кругом — необозримые леса из могучих вековых деревьев, и к Стену из обсерватории можно пройти пешком, но это будет почти час ходьбы через лес, похожий на лес на южном склоне нашей крымской яйлы. Дом Джекобса напоминает корабль: фасадная сторона его выходит на реку и обнесена открытой террасой, нависающей над водой. Даже вечером было так тепло, что сидели на террасе, слушали шум волн, смотрели на далекие огни на той стороне могучей реки. Почему-то по ней совсем не плывут пароходы. Разговор шел о жизни, о детях. Ведь у Стена уже двое детей: мальчику три года, девочке десять месяцев. Я уже понял за эту неделю, что отношение ко мне в этой стране — вполне нормальное, спокойное, без подковырок.

Поздно вечером Стен привез меня наконец к себе домой, в двухэтажный особняк среди парка. Под ковриком лежал запечатанный конверт «Доктору Зотикову». В нем — ключи и инструкция, как ими пользоваться и где помещается моя комната.

Живу на втором этаже изысканного, похожего на музей здания, где жила когда-то та самая госпожа Ламонт. На втором этаже этого здания есть большая квартира — пять комнат и кухня с плитой и набором посуды. Одна из комнат с телефоном и телевизором с кабельным вводом — моя. Утром проснулся — запах цветов в открытые окна, щебечут птицы.

«Побольше ешь сыра на вечеринке». Чернорабочий Попов. Странные цветы. Рыба «шед», которая заходит в Гудзон раз в год. Как представляет тайгу американец. Об экономии продуктов. Немного Нью-Йорка. Разговор с Москвой…

21 апреля, понедельник. Уже половина первого ночи, закончился десятый день моего приезда в Америку. С утра до вечера сидел за рабочим столом — читал отчеты, звонил в разные места: в Вашингтон — Дику Камеруну (он в отпуске и вернется через неделю); Чету Лангвею — в Буффало (его нет на месте, не оказалось на месте и его секретаря — Су).

Вокруг — сплошной лес, а у меня не оказалось продуктов ни на завтрак, ни на обед. Да и бритву свою я забыл в Боулдере. Поэтому надо срочно ехать в универсам. Но, как нарочно, у Стена сломалась машина. Он сдал ее в ремонт, а сам ездит на работу вместе с соседом. В обед Стен еще надеялся, что кто-нибудь отвезет меня в торговый центр, который отсюда милях в семи. Но «кто-нибудь» не подвернулся, зато мы со Стеном были приглашены на «парти», то есть небольшой вечер в одном из залов обсерватории. Ребята все незнакомые, еды на столах — только сыр и хрустящие хлебцы. Но Стен оптимистически посоветовал:

— Побольше ешь сыра на вечеринке, тогда можно не ужинать.

Я так и сделал. Весь вечер после вечеринки сидел дома, смотрел телевизор. Решил на будущее смотреть телевизор поменьше. Несмотря на «комершиал», то есть рекламу, которая досадно перебивает передачи, все было интересно: за один вечер видел и посадку «Шатла», и войну в Никарагуа, и кадры отступления американской армии из Вьетнама, и кадры, показывающие наше Ленинградское шоссе, то место, где мы остановили немцев (очень доброжелательно), и певцов, таких, как Френк Синатра, Кони Френсис, Пол Маккартни. Буквально силой заставил себя выключить телевизор, ведь завтра на работу.