Очень хотелось сделать фотографии в нью-йоркском метро: и как сидят люди, и как выглядят разрисованные стены (они и внутри разрисованные), и как непривычно то, что здесь можно на ходу поезда ходить из вагона в вагон. Люди, особенно молодые девушки, зачем-то все время деловито идут куда-то, и одежда… К одежде людей здесь, в сабвее, я до сих пор не могу привыкнуть. Интересно, что очень многие женщины здесь, в Нью-Йорке, ходят сейчас в черном. Черный летний легкий комбинезон, черная шляпка, черное платье или покрывало встречается тоже часто, как в глухих уголках Грузии.

На пятой авеню нашел магазинчик, в котором торгует странный человек с грузинским носом по имени Тимур. Он уже много лет имеет постоянными покупателями советских людей и прекрасно говорит по-русски. Рассказывает, что тринадцать лет назад приехал сюда из Тбилиси и уже семь лет, как купил на паях этот магазин. Но, рассказывая, Тимур зорко следит за всем, что делается внутри, и все время на кого-то покрикивает на разных языках: русском, английском, испанском, хибру, грузинском, немецком. Это так помогает в торговле.

Вдруг он забывает все и куда-то бежит, крича:

— Никто не хочет работать, все только ждут предлога, чтобы увильнуть от дела и куда-нибудь смотаться.

Правда, все продавцы у него цветные или негры, которые — даже я заметил — только улыбаются весело и почти ничего не делают, хотя и бросаются куда-то радостно, когда на них рявкает Тимур. Но тут же возвращаются назад.

Домой уже ехал на рейсовом автобусе. Чуть перепутал поезда метро, поэтому к автобусной станции пришлось идти через несколько кварталов, населенных испаноязычными людьми с темной кожей. Грязь, бумажки и сор на улицах. Тут и там выбитые окна, но кругом веселье, гитары, песни, хохот, шныряют детские стайки. Почему-то я всегда чувствую себя в таких кварталах более «дома», чем на фешенебельных улицах. К роскоши почему-то быстро привыкаешь, и становится так одиноко и скучно.

Вечером устроил себе маленький банкет — обмыть покупки, а потом начал готовиться к разговору с домом, с Москвой. Утром позвонил оператору, он тут же связал меня с «международным» оператором, и оказалось, что в три часа ночи на первое мая можно заказать разговор с Москвой. Три ночи — это уже около десяти утра в Москве. И ведь это будет утро 1 Мая! В 11 часов вечера я решил все проверить: вдруг добавочный номер не работает! Предчувствие не обмануло меня. Ночной охранник в обсерватории, которого я попросил проверить мой телефон, пришел ко мне и выяснил, что мой телефон не в порядке. Оказалось, короткое замыкание звонка. Берт — так представился охранник — нашел мне комнату рядом, где был исправный телефон, и уже там я сидел до трех утра, ждал звонка. Потом были какие-то неполадки на линии, думал, сердце выскочит из груди, — так был взволнован. Но, в конце концов, разговор состоялся!

Распорядок дня моей жизни. Получение денег в банке. Стен делает свой причал. Десять лет с окончания — войны во Вьетнаме. Пикник на Аппалачской тропе. Новые приключения Питера — альпиниста Ламонт. Узнаю о судьбе старых друзей с ледника Росса. «Если бы Герц был черным — он давно бы сидел за решеткой». Посещение в Манхеттене магазина художественных принадлежностей. «Никто никогда не побеждает»…

Утром отправил несколько деловых писем: Эйве, в Вашингтон — Диане с благодарностью, что она прислала мне конверт с чеком — «зарплатой» за второй месяц. Кроме того, надо было отправить письма в Москву, в международный центр данных с просьбой ускорить присылку книг в Боулдер. Это я обещал Роджеру Бари.

Потом Стен дал журнал Американского геофизического союза («ЭОС») с программой ежегодного весеннего собрания этого союза, которое через две недели будет проходить в Балтиморе. Стен хочет узнать, есть ли желание у меня поехать туда. Пока просмотрел тезисы докладов — прошел час. Решил не ехать. Дорого — вступительный взнос 110 долларов. Незаметно подошел ланч.

Иду к кофеварке, наливаю кружку, возвращаюсь в свою комнату и ем, гляжу через деревья на реку далеко внизу. Я уже выяснил, почему здесь нет пароходов. Оказывается, она судоходна всего миль на 150 вверх и все грузы на этом участке забирают в основном грузовики. Даже железная дорога почти не работает.

После работы Стен предложил мне поехать в банк, получить по чеку деньги. Я не мог это сделать один, потому что, во-первых, до банка (любого) я бы пешком не дошел, во-вторых, мне одному по чеку деньги бы не дали, не поверили бы. Нужно, чтобы с тобой в банке был бы кто-нибудь, у кого в этом банке счет и кого здесь знают. Поэтому мы поехали в банк Стена. Там я расписался на чеке, а потом на нем расписался и Стен. Только после этого, когда стало ясно, что у Стена на счету достаточно денег, я получил свою тысячу. Но носить тысячу долларов в кармане опасно. Потеряю или вытащат — и все. Поэтому я попросил поменять мои доллары на травелс-чеки.

Потом мы поехали к Стену домой посмотреть, привезли ли ему рабочие-строители четыре машины камней. Дело в том, что Стен делает у своего дома причальную стенку, выступающую в реку, и теперь забрасывает отгороженное досками пространство камнями. Но так же, как и у нас, рабочие каждый вечер обещают ему привезти камни и не привозят. «Кто-то им заплатил больше», — возмущается Стен. И на этот раз рабочих кто-то перехватил. Стен пошел звонить в контору. Сегодня они отговорились тем, что прошлой ночью шел дождь и поэтому не могли нагрузить машины камнями: грунт был слишком сырой.

— Могли бы и позвонить, — ворчал Стен, пока мы ехали в супермаркет, купить мне продукты.

Думал, что быстро управлюсь в магазине, но застрял на двадцать минут и купил много всего. Когда вышел — увидел, что и у Стена огромный пакет. Оказывается, что он от скуки зашел за мной и незаметно для себя увлекся покупками.

В 19.00, уже последним, пошел домой. Хотя нет, не последним. Многие еще и после ужина снова возвращались на работу. Кругом сновали машины, хотя официальный конец работы в 5 вечера. Я тоже взял с собой бумаги, но сначала решил поужинать и сварить борщ, который так любит Стен и хотят попробовать остальные ребята. До десяти вечера варил мясо, резал капусту, жарил свеклу…

Среда, 8 мая. Весь вечер и сегодняшнее утро смотрел ТВ. Вчера были, наверное, последние передачи, посвященные годовщине войны во Вьетнаме: парад ветеранов, рыдания, гневные слова…

А сегодня — передачи, посвященные победе по второй мировой войне. И ни слова о том, что Россия «тоже внесла свой вклад». А перед этим несколько дней всех трясло, вся общественность мира была взволнована, когда Рейган возлагал цветы на кладбище, где были похоронены эсэсовцы…

В субботу был на «субботнике». Называется он «День сохранения тропы». Оказывается, вдоль самого обрыва к Гудзону идет малозаметная дорога, знаменитая Аппалачская тропа, начинающаяся от самого Нью-Йорка, прямо от моста имени Джорджа Вашингтона, и идущая вверх по Гудзону до Аппалачских гор. Она — часть основной тропы, идущей к Монреалю на севере и до самой Флориды — на юге. Сначала думал, что это тропа пионеров времен Купера, которая и сейчас сохраняется в первозданном виде, так что многие идут по ней с рюкзаками и палатками. Во многих местах крутые скалистые спуски и подъемы тропы представляли как бы ступени из огромных плоских камней, как будто сделанных когда-то человеком. Оказалось, что они действительно сделаны человеком. Мне рассказали, что Аппалачская тропа, идущая с севера на юг через всю страну вдоль Аппалачских гор и имеющая ответвления к большим городам, была построена совсем недавно, в начале тридцатых годов, во время Великой депрессии, когда десятки миллионов людей были безработными. В это время президент Рузвельт предложил план гигантских работ по строительству дорог, благоустройству ландшафта, то есть таких работ, которые требовали огромное количество неквалифицированных рук и никаких дополнительных затрат: только ломы, лопаты и тачки. Таким образом он сумел дать работу многим. В нескольких местах встретил я, как старых знакомых, цветы нашей полевой гвоздики и много цветущей сирени.