Наступило молчание. Я только и смогла, что пожать плечами, не представляя, что вариант Ролана возможен. Да кто будет меня куда-то отправлять? Меня? Да я же просто Маша… Обычная девушка, утонувшая в работе и жаждущая отдыха.

Внезапно все изменилось.

Ладонь резко кольнуло, и перед глазами я увидела далеко не Санкт-Петербург…

Лицо Ролана мгновенно осунулось, он сразу понял, что настал его черед…

Мальчик. Мальчик стоял в грязи по колено с щенком в руках. Он плакал горькими слезами, что-то шептал над маленьким тельцем и с невероятной злостью смотрел на мужчину, сжимающего в руках топор.

Я не слышала голосов… Все звуки были приглушенными, да и картинка мира немного смазанной — это то, о чем говорил Ролан? То. Насколько он сам может показывать свои воспоминания?

Мальчик продолжал прижимать к себе щенка, он кричал на мужчину, который спокойно подошел к нему, навис над ним скалой и, на глазах у молодой женщины, вырвал животное из слабых рук мальчика и…

Свернул ему шею.

— Твой пес — труп. Ты не уследил за ним, это твоя вина, — мужчина указал на обвисшее тело, — ты можешь либо освободить его, либо продлить агонию. Ты слабак, Ролан.

— Здесь мне пять лет, — голос Ролана изменился, даже его лицо стало другим. Он не хотел это видеть, не хотел показывать, но почему-то кадры из этой деревне всплывали снова и снова.

Серое тяжелое небо изливало из себя столб дождя. Ноги уже подросшего ребенка утопали в грязи. Он смотрел на мир исподлобья, испытывал злость и ненависть, молча выполнял приказы отца, но все еще с надеждой смотрел на мать, сидящую в углу небольшой комнаты с младенцем на руках.

— Мама, — от звучания голоса женщина дрогнула, — можно мне воды?

— Можно, — сухо отозвалась в ответ, на сына даже не глянула, — глаза спрячь. Держи себя в руках, Ролан.

Мальчик медленно побрел в дальнюю комнату, умылся в грязной воде, довольно долго отмывал землю с ног и из-под ногтей, а тем, обняв отсыревшую подушку руками, тихо заплакал.

Его яркие желтые глаза были полны боли и отчаяния.

— Нам пора его выбросить, на кой леший он тебе сдался? — благодаря волчьему слуху Ролан слышал даже самый тихий шепот, — он не человек, а отродье! Как ты вообще могла родить такого на свет?

— Вот сам его и выбрасывай, — огрызнулась женщина, стараясь делать голос тише, — он нам весь огород вспахал, работает за троих. Хочешь — гони, но я запрягать себя не стану.

Он не хотел это слышать, но из-за своей сути не мог избавиться от волчьего дара…

— Мать заблудилась в лесу, — тихо проговорил Ролан, немного ослабив свою ладонь, — встретила на своем пути наемника… Думаю дальше и так понятно, что было. В итоге родился я… В деревне, где ненавидят нечисть, презирают полукровок, и всех нелюдей считают отродьем беса.

— Ты сбежал? — догадалась я, но в итоге ошиблась.

— Не смог, — картинка перед глазами изменилась, и я видела, как уже юный, повзрослевший Ролан стоит возле Мирграда, смотрит на всех исподлобья, сжимает плечи и боится сделать шаг, — не смог. Потому что в глубине души все еще надеялся, что нужен ей. Я смотрел на мать и думал лишь о ее грубых ладонях, о том, насколько они теплые… Я хотел обнять ее, прижаться к ней, сколько себя помню, но она видела во мне лишь то чудовище, что издевалось над ней в лесу. Я видел, что она из-за этого страдает. Да и мой отец… не настоящий отец… Тоже страдал. Несмотря на грубость и жестокость, он меня воспитывал, многому обучил и не отвернулся, когда увидел в моих руках огонь… В ту ночь он смеялся… Его охватила истерика… А я не мог избавиться от пламени, что разгоралось в моих руках снова и снова.

В огромной комнате стояло множество парт. Абитуриенты ничего не писали, ничего не рассказывали — они показывали. Кто-то с легкостью разжигал огонь, кто-то мог поднять предмет в воздух, кто-то наизусть зачитывал какие-то заклинания…

Комната могла взорваться, могла наполниться туманом, а затем все исчезало.

— Нас проверяют на направление силы. Не всегда та стихия, что проснулась первой, является основной, — маг указал на самого себя, на то, как он застыл напротив Калеба Розенфьерда, пытаясь потушить загоревшийся плащ, — архимаг был в специальной защитной противоогневой одежде… Но мое пламя оказалось сильнее… Я думал, меня не примут в академию, потому что ничего, кроме как поджигать, я не умел. Знаешь, перед тем, как меня отправили в академию, отец дал дельный совет — не показывать своего волка. Тогда я не сразу понял, но потом осознал истину. Волк не проклятье, а преимущество, о котором врагам знать не обязательно. Отец долго подавлял во мне оборотня, я думал, что он ненавидит эту часть меня… в принципе, так оно и было, но в тоже время он научил меня скрывать эту силу. Говорил, что это важно, что в будущем это сделает меня сильнее, но в детстве я думал, что надо мной просто издеваются.

Картинка вновь изменилась. Я видела бесконечные тренировки и кровь, видела ярость в глаза мага, когда что-то не получалось. Я видела, с каким обожанием он смотрел на ведьму с соседнего факультета, как позвал на свидание и поцеловал без капли стеснения.

Почему-то мне было неприятно это видеть… Очень неприятно…

— Не понимаю, — тихо заметил Ролан, глядя на свою первую любовь, — я не хочу это показывать… Почему ты это вытягиваешь? Разве так важна эта часть моей истории?

— Я ничего не вытягиваю, — буркнула я и маг тактично промолчал. Вот же… Позор на мою голову…

— Я был очень популярен в академии, — хмыкнул маг, — грубый, злобный, никого к себе не подпускал. Обычно такие привлекают внимание, жаль я поздно это понял, так бы вел себя иначе.

Я видела сражения… Сражения… и еще раз сражения… Огромные поля, залитые кровью… Ролана… тоже залитого чей-то кровью… Я наблюдала за его сражениями с нежитью, видела в воспоминаниях огромного, невероятных размеров дракона и с ужасом смотрела на их битву.

Я видела, как появился Джастин… Аниморф будто сошел с ума… Он рушил все, что попадалось на его пути, нападал на жителей деревни, грыз скот, был не в себе и…

Ролан не стал его убивать — с силой ударил по голове, затем принес его в Мирград и запер в камере. Он кормил его, слушал бесконечные оскорбления, ловил на попытке побега, но вновь и вновь запирал аниморфа, не произнося при этом ни единого слова.

Джастин не мог без драки… Я видела, что аниморф просто не мог без крови…

Уже тогда для него агрессия и жестокость были чем-то необходимым. Он, словно наркоман, искал битвы, а Ролан это прекратил.

— Калеб был против моей идеи, — тихо заметил Ролан, когда картинка вновь изменилась, — он не хотел оставлять Джастина в живых и отчасти был прав. Мне просто повезло… Джастин оказался все еще силен морально, поэтому после полугода заточения пришел в себя. Он срывается, но редко. В основном свою ярость сбрасывает на врагов, после чего становится невероятной лапочкой.

— А остальной отряд? Вас же не двое…

— Не двое… Еще есть оборотень и ведьма из древнего рода, но если честно, я бы хотел познакомить вас не таким образом… Я не уверен, что они захотят быть с тобой настолько откровенными — вы даже не знакомы.

Картинка вновь изменилась, но… на этот раз удивились мы оба…

Мама… это снова была моя мама…

— Милая моя… — ее голос звучал так близко, а по щекам вновь текли слезы. Она держала меня на руках, укачивала вместе с мягкой игрушкой и не переставала плакать. Ее руки дрожали, а затем… — моя Сэри… Сэриэл…

— Я смотрю, вы оба, мягко говоря, охренели от увиденного, — в глазах аниморфа играло дикое любопытство, но мы с Роланом молчали, — ау, ребятушки… Я вижу, что вы уже в сознании… Какого лешего вы столь бледны, зелены и выглядите так, будто увидели оргию одуванчиков?

— Ч… Что мы увидели? — не сразу поняла я.

— Живые! — Джастин захлопал в ладоши, — я уж думал, что на одуванчики вы точно среагируете… ну так как? Наша ведьма зло во плоти или милая лапочка?