– Прости, дедушка, – бесстрашно заявила бравому моряку Анна Джо Уиллингем, – но я обещала показать капитану наш сад. – При этом девушка кокетливо улыбнулась Клею и зазывно вспорхнула темными ресницами.

– Дитя мое, уже ночь на дворе, – резонно возразил Джон Уиллингем. – Гость не сможет оценить красоту моих цветов в темноте.

– Сегодня полнолуние, – напомнила деду Анна и, взяв Клея под руку, повела его из столовой под завистливые взгляды трех незамужних леди.

Самым удивительным во всем этом было то, что Клей предпочел бы не отправляться гулять под луной с девушкой, так отчаянно напоминавшей ему женщину, которую он изо всех сил стремился забыть вот уже более десяти лет. Волосы у Анны были того же золотисто-платинового оттенка, и она носила их распущенными, как когда-то носила волосы Мэри. Глаза у Анны были большими, темными и очень выразительными, сама она была высокой и стройной, с красиво очерченными формами.

Клей захотел ее в тот же миг, как увидел. Так он не хотел за все эти годы ни одну женщину и теперь едва удерживался от того, чтобы не заключить Анну в объятия и не закрыть поцелуем рот, лепечущий что-то ребячливое.

Взяв Клея под руку, Анна повела своего спутника по дорожкам утопающего в цветах сада. При этом она флиртовала с ним, прижималась грудью к его руке, рассказывая о разнообразии росших в саду цветов, выращенных в этом земном раю ее дедом.

Неожиданно Анна прекратила говорить и остановилась. С усыпанного соцветьями куста она сорвала снежно-белую прекрасную орхидею и протянула ее Клею:

– Возьмите на память обо мне, капитан. – Клей с улыбкой взял протянутый цветок, и тогда Анна, подойдя к нему вплотную, закинула руки ему на шею: – И это тоже возьмите.

Она поднялась на цыпочки и поцеловала Клея в губы. Руки моряка сами обняли ее, и он тоже поцеловал ее с голодной страстью, которая мгновенно передалась и ей. Дрожа от волнения, Анна жадно прижалась к нему и лишь вздохнула, когда он, сжав в ладонях, притянул ее бедра ближе к себе.

Клей целовал ее жадно, страстно, и вдруг, оторвав горящие губы от ее губ, схватил девушку за обнаженные предплечья, а потом отстранил от себя так грубо и резко, что ее голова откинулась назад.

– Господи, – пробормотал он.

– Что-то случилось? – сконфуженно пробормотала Анна. – Вы на меня сердитесь? Я в чем-то провинилась перед вами?

– Нет, но вы... Вы всего лишь ребенок, и я не должен был... Простите. Нам лучше вернуться в дом.

– Но я не хочу возвращаться, капитан, и я не ребенок. Мне восемнадцать, и я имею право остаться здесь, с вами.

– Вы пойдете домой. – Клей взял ее под руку и потащил к дому.

Едва они вернулись, Клей подошел к хозяину и хозяйке. Объяснив свой уход усталостью после долгого путешествия, он поспешил откланяться.

– Вы еще придете к нам, не так ли? – вежливо спросил гостеприимный хозяин. – Миссис Уиллингем и я всегда с удовольствием принимаем у себя молодых военных из Америки.

– Надеюсь, сэр. – Клей краем глаза взглянул на Анну и увидел, что в глазах ее стоят слезы. Он почувствовал острый укол совести, но ничего не мог с собой поделать. Он целовал ее, он хотел заняться с ней любовью, но лишь потому, что она напомнила ему Мэри. У него не было выбора. Он ушел, оставив ее гадать, что же она сделала не так.

Быстро спустившись вниз по каменным ступеням и убедившись, что белая ограда особняка осталась далеко позади, Клей позволил себе оглянуться, затем раскрыл ладонь, и белая орхидея упала на землю.

Беззаботное настроение, владевшее им в начале вечера, бесследно исчезло, и капитан Клей Найт, надев фуражку, направился в сторону ярко освещенных салунов, тянувшихся вдоль пляжа Ипанема.

– Я считаю несправедливым подвергать мою жену и дочь опасности, – возбужденно проговорил Прес Темплтон, ближайший сосед Преблов, чей особняк находился всего в четверти мили от их дома. – Я продал дом милой юной паре из Нашвилла – Уильяму и Ли Томпсон. Жена – кузина Эндрю Джонсона. Хорошо воспитанные, благородные люди. Отличный народ, просто отличный.

– Значит, ты уезжаешь из Мемфиса, Прес? – бесцветным голосом спросил Джон.

Разговор между этими двумя господами проходил в кабинете Джона Томаса холодным январским днем.

Мэри Эллен была в восторге от того, что ее отец наконец снизошел до того, чтобы принять у себя соседа и старого друга.

Последние несколько дней Джон Томас стал периодически спускаться в свой кабинет, начал за завтраком читать местную газету. Мэри знала, в чем причина такой перемены. Слухи о приближающейся войне будоражили отца, как ничто другое, с того дня, как умерла Джулия.

Словно невзначай прохаживаясь возле дверей кабинета, Мэри Эллен услышала, как Прес Темплтон сказал:

– Если война начнется, а этого, кажется, не избежать, я не смогу позволить своим женщинам оставаться в городе.

– Так почему бы тебе не отослать их? – В голосе Джона Томаса слышались отзвуки былой властности.

Темплтон хмыкнул:

– Я так и собирался поступить, но миссис Темплтон даже слышать об этом не желает. Она настаивает на том, чтобы я вместе с ними отправился в Европу. Ты ведь знаешь, что за бестия наша Брэнди. Моя жена одна с ней не справится.

– Послушай, Прес, сколько лет твоей дочери? Двадцать восемь? Тридцать?

– Тридцать два.

– И она дважды была замужем, насколько мне помнится.

– Да, но оба ее мужа оказались негодяями. Они плохо с ней обращались и сделали ее несчастной. – Темплтон вздохнул. – Брэнди очень ранима, она вообще как ребенок. Нам ничего не остается, как только постоянно присматривать за ней.

Мэри Эллен не могла удержаться от улыбки. Брэнди, хитрая и коварная, как змея, ранима и беззащитна. Ничего ребяческого в ней не было и в помине. Брэнди стала женщиной еще в тринадцать. Добрая половина женского населения Мемфиса с облегчением вздохнет, узнав, что она покинула город. К тому же оба «негодяя», имевших несчастье жениться на Брэнди, были прекрасными людьми, весьма состоятельными, и не пожалели оставить миссис Темплтон значительную часть своего состояния, лишь бы положить конец кошмару супружества с этой дамой.

Да уж, не зря говорят, что родительская любовь слепа.

Через полчаса Прес Темплтон уехал. Мэри Эллен ожидала, что теперь отец вернется к себе в спальню, но этого не случилось.

– Мэри Эллен, – произнес Джон Томас, заглянув в гостиную, – вели Тайтусу приготовить карету. Я хочу съездить в город и послушать, что говорит народ на улицах. – Он задумчиво потер подбородок: – Не удивлюсь, если еще несколько южных штатов выйдут из Союза. – При этих словах в темных глазах Джона Томаса появился живой огонек, и он снова стал напоминать прежнего Пребла.

– Почему бы тебе самому не попросить Тайтуса? – предложила Мэри Эллен, зная, как обижался старик на то, что хозяин вот уже больше года с ним не разговаривает.

– Верно, я так и поступлю. – Джон Томас кивнул и, выйдя в коридор, громко позвал: – Тайтус, где ты? Мне нужна твоя помощь.

Улыбаясь, Тайтус тут же появился на пороге:

– Мистер Пребл, я к вашим услугам.

Джон Томас положил ладонь на худое плечо старика:

– Не мог бы ты распорядиться, чтобы к дому подали карету? Я хочу поехать в город.

Тайтус с готовностью закивал головой:

– Уже иду. – Он торопливо повернулся, но Джон Томас вновь окликнул его:

– Тайтус!

– Да, сэр?

– Прошу прощения за то, что... – Джон Томас смущенно закашлялся. – Не знаю, что бы я без тебя делал, дружище.

– Но ведь я по-прежнему с вами, мистер Пребл, разве не так? – Тайтус счастливо засмеялся глухим старческим смехом.

Холодно поблескивая серыми глазами, напряженный и неулыбчивый, капитан Клей Найт в одиночестве пил виски в маленьком шумном баре на задворках Рио.

Нахмурившись, он заглянул в стопку. Это была уже пятая за вечер. Он очень хотел довести себя до бесчувствия, но до сих пор его усилия не привели к желаемому результату.