Мэри протестующе уперлась кулачком ему в грудь – как раз в то место, где в вырезе рубашки проглядывало обнаженное тело, и тут же, словно обжегшись, отдернула руку.

– Лучше уж я умру от голода!

– Тогда возьмите поднос сами.

– Нет.

– Вы ведете себя как ребенок.

– Я веду себя так, как считаю нужным. Это мой дом, капитан, и не забывайте об этом! – Сделав шаг обратно в комнату, Мэри торопливо закрыла дверь и налегла на нее спиной, словно собиралась всю ночь держать оборону.

– Хорошо, тогда я оставлю поднос здесь, – услышала она голос из-за двери. – Возможно, вы еще проголодаетесь до утра.

Руки Мэри Эллен стали липкими от холодного пота, горячая щека прижалась к двери. Она молилась лишь о том, чтобы он поскорее ушел и оставил ее в покое. Сердце ее колотилось как бешеное, дыхание стало сбивчивым.

Он откровенно пугал тем непонятным и опасным, что тянуло ее к нему.

Когда наконец она отошла от двери, плечи ее поникли и она устало опустилась в кресло-качалку.

Она по-прежнему чувствовала страшную усталость и сильнейший голод, а к тому же была еще и расстроена. Сейчас ей больше всего хотелось плакать.

Клей первую ночь проводил под крышей ее дома, а она уже потеряла всякое самообладание. При этом самым ужасным было то, что ее все больше тянуло к нему.

Этот мрачный загадочный незнакомец, так нагло оккупировавший ее дом, уж никак не был нежным и добрым мальчиком из ее прошлого. Капитан Найт представлял собой красивого мужчину, подчеркнуто обходительного, уверенного в себе и... грозного.

В его низком голосе все еще слышался мягкий южный акцент, но говорил он с выверенным спокойствием, а красивые серые глаза его, когда-то светившиеся теплотой и мальчишеским энтузиазмом, теперь излучали льдистый холод: то были глаза человека, все подмечающего и не знающего ни страха, ни пощады.

Мэри Эллен зябко поежилась и, запахнув халат, внезапно почувствовала, как напряглись ее соски. Инстинкт подсказывал ей, что под холодной, надменной оболочкой в новом переменившемся Клее скрывается страстный, с горячей кровью мужчина.

Каждой клеточкой своего тела Мэри Эллен чувствовала, что в эту самую минуту капитан Найт находится совсем рядом. Но что же он делает? Спит или бодрствует? Одет или раздет? Может, он уже в постели или...

От близости Найта по спине у нее поползли мурашки. Стыдясь и пугаясь нежелательных эмоций, Мэри Эллен поднялась с кресла и подошла к двери, чтобы проверить, заперта она или нет.

Вернувшись назад и снова опустившись в кресло, Мэри закрыла глаза, пытаясь отгородиться от тревожащих душу воспоминаний. Разве он не оказался негодяем – бесчувственным, безжалостным, жестоким?

Она должна была его ненавидеть. Она и ненавидела – сегодня ничуть не меньше, чем всегда, а может, даже больше. Никогда не придет тот день, когда она сможет простить его за то, что он с ней сделал.

В это же самое время в комнате напротив объект ненависти Мэри Эллен, растянувшись поверх покрывала на широкой кровати, курил, пуская дым в потолок. Ночь выдалась влажной и жаркой, и капитану не хватало воздуха, а все его длинное мускулистое тело было покрыто влажной испариной.

Однако не погода, а жар совсем иного свойства раздражал его сильнее всего. Он не мог забыть о том, что Мэри Эллен рядом, через холл, и это сознание не давало ему покоя.

Стоило ему увидеть ее, как возродившаяся страсть навалилась на него с неожиданной силой. Теперь Мэри больше не была девочкой – она стала взрослой и выглядела женственной и желанной. Она двигалась с естественной грацией, и, несмотря на жару, от нее веяло прохладой.

В распахнутом халате она не выглядела развязной – только нежной и желанной. Какое это было завораживающее зрелище – копна светлых волос, локоны, падающие на раскрасневшееся миловидное лицо! Он заметил также, что бедра у нее стали по-женски округлыми. И еще, когда полы халата разошлись, Клей успел заметить розовый сосок. У него так и чесались руки залезть под халат. Ни одна женщина в мире так его не возбуждала, а ведь он знал многих красавиц. Но только Мэри Эллен умела зажечь в его крови такой жаркий огонь.

Будь она проклята!

Она всего лишь красивая обманщица – вампирша, высосавшая из него жизнь, и он не допустит, чтобы эта коварная женщина снова причинила ему боль.

Другое дело – воспользоваться ее телом. Она явно не против, чтобы он ее соблазнил, – это явственно видно из ее взглядов, которые он сумел перехватить. В них Клей уловил знакомую ему по многим таким же взглядам характерную смесь страха и желания.

Если она не понимала, к чему это ведет, то он отлично понимал. Не то чтобы он не был ей безразличен, но Мэри была женщиной страстной от природы, и к тому же разведенной – ей, вероятно, недоставало того удовольствия и комфорта, которые дарят плотские утехи.

Он мужчина, она женщина. Он хотел ее, и она хотела его. Все просто.

Затушив сигару, Клей бросил ее в хрустальную пепельницу, уголком шелковой простыни промокнул выступивший на груди пот. Он даже зубами заскрежетал, взглянув на собственную эрекцию. Будь неладна та, что не дает ему покоя. Что ж, в следующий раз, когда это случится, ответ придется держать ей.

Каждый день Мэри Эллен со страхом ожидала вечера, а ночью лежала без сна, остро ощущая присутствие капитана-янки в спальне напротив. Каждую ночь она ожидала услышать стук в дверь и настойчивое требование впустить его.

Но время шло, а никаких перемен в их отношениях не происходило.

Ночь за ночью проходила без всяких волнующих событий. Вскоре Мэри начала чувствовать себя глупо из-за своих страхов. На самом деле капитан пока не сделал ничего такого, что бы заставило ее подозревать, что он вообще хочет оказаться у нее в спальне. Когда бы она с ним ни столкнулась, он вел себя с подчеркнуто холодной вежливостью и ни разу не попытался ее удержать, не сделал ни одной попытки оказаться с ней наедине. Он вообще едва ее замечал. Часто Мэри чувствовала на себе мимолетный взгляд его льдисто-серых холодных глаз, но он быстро отводил глаза.

Особенно досаждало Мэри Эллен то, что загадочный капитан был неизменно добр и терпелив в общении с кухаркой и дворецким. Они тоже относились к нему с теплотой и участием, словно этот янки все еще оставался тем самым обходительным мальчуганом, который столько времени проводил в Лонгвуде.

Впрочем, Мэри Эллен не могла их за это винить: ни Тайтус, ни Мэтти не знали о том, что на самом деле случилось многие годы назад. К тому же теперь оба были стариками и почти впали в детство. Не так уж и удивительно, что парочка старых негров не испытывала к капитану Найту никакой неприязни.

Весть о том, что постоялец Лонгвуда является командующим оккупационными силами, распространилась по городу почти мгновенно. Поддерживавшая юнионистов газета «Пресс симитар» даже напечатала «Гимн герою-победителю» в воскресном выпуске.

Мэри Эллен страшно раздражало то, что пожилые знакомые дамы, приносившие в госпиталь корзинки с едой для раненых и перевязочные материалы, считали своим долгом спросить у нее, как поживает капитан-янки, и при этом глаза их блестели от любопытства.

Как-то вечером, заскочив к своей подруге Ли Томпсон, Мэри узнала о том, что по городу ходят довольно неприятные для нее слухи о смуглом красавце капитане.

– Что? Что они говорят? – с тревогой спросила Мэри.

– Ладно, ты, главное, не переживай, – успокоила ее Ли. – Тебя никто не осуждает. Все понимают, что ты была бессильна запретить ему занять Лонгвуд. – Ли кивнула в сторону заднего флигеля: – Разве в моем доме их нет? Они везде, чуть ли не в каждом особняке по Ривер-роуд, и даже старый Мэсси-Хаус заняли. В Мемфисе не осталось ни одного приличного дома, который юнионисты не прибрали бы к рукам. Бетси Грэм сказала мне, что им уже и Мемфиса мало, и теперь они разбрелись по близлежащим плантациям. Лоутонов, правда, не тронули...

– Ли, – перебила подругу Мэри Эллен, – ты собиралась мне рассказать кое о чем другом.