Я только сейчас обратила внимание на положение скелета. Такое впечатление, что человек, умирая, из последних сил протягивал к сумкам свою руку, но так и не дотянулся до них. Что ж там такое спрятано, какое сокровище? А может, там просто лекарство, до которого умирающий не смог добраться?

Протянула руку к сумкам, и тут же отдернула назад. Ничего себе!

— Лия, что там такое? — Варин, как всегда, очень наблюдательна.

— Варин, ты не поверишь! На эти сумки, и на их содержание наложено заклятие нетленности! Причем заклятие настолько мощное, что я могу только удивляться! Все еще действует в полную силу! Потрясающе!

— То есть…

— Погоди, сейчас сниму это заклятие, и посмотрим, что там внутри.

— Что это у вас такое? Чем занимаетесь? — к нам подошел Кисс.

— Сейчас… Вот, все снято.

Распахнула одну из сумок. Ничего себе! Дорожная сумка до половины была наполнена плитками пемкана, сушеным мясом, сухарями… Быстро просмотрела продукты. Невероятно, но вся эта еда вполне годится в пищу! У меня нет слов! Если это не подарок судьбы, то не знаю, как еще можно назвать подобное стечение обстоятельств! Но, тем не менее, у меня не укладывается в голове: как могло получиться, что еда сколько лет пролежала в сумке, но при том оставалась годной в пищу?! Ее даже время не тронуло… Потрясающе! Не знаю насчет завтра, но сегодня голодными мы точно не останемся.

Распахнула вторую сумку, заглянула внутрь. А это еще что такое? Какие-то мешочки, лично мне очень знакомые по внешнему виду. Можно даже не заглядывать внутрь: и так понятно, что в одних — деньги, в других — драгоценные камни. Развязала один, другой… Ого, какие крупные камни! Можно сказать, целая пригоршня отборных бриллиантов, на редкость больших, чистых и хорошо ограненных! В другом — такая же пригоршня прекрасных рубинов. Развязала еще несколько мешочков. Два из них под завязку набиты золотыми монетами, причем в одном были монеты немалого достоинства, по внешнему виду напоминающие наши империалы, а в другом — обычные золотые. Еще в одном мешочке — разменная серебряная мелочь, в последнем — потертые от старости мелкие медные деньги. Странное сочетание. Кажется, кто-то хотел иметь при себе деньги на все случаи жизни: с кем-то расплачиваться жалкой медяшкой, а кому-то предлагать полновесное золото. Что ж, следует признать: некто был очень предусмотрительным человеком.

Что там еще? Завернутые в тонкую кожу десятка два пергаментов, чуть ли не сплошь покрытыми печатями, сургучом, подписями… Очень напоминает долговые бумаги. Надо же, на каждой из них стоит даже некая магическая метка! Нужно будет показать их Казначею, может, он в них что поймет.

Шкатулка, доверху заполненная небольшими пакетиками, мешочками, узелками с завязанными в них порошками… Это что, лекарства? Возможно… Наверное, умирающий тянулся именно за этой шкатулкой… Интересно, что тут лежит? Э, да тут не только лекарства! Н-да, с этой шкатулкой и с ее содержимым следует разбираться отдельно.

Несколько листов пергамента. Я посмотрела — хорошие, чистые листы, на которых еще никто и никогда не писал. Видимо, их, эти самые чистые листы, взяли для каких-то важных писем.

Что там еще, в этой старой сумке? Заглянув внутрь, в первый момент я даже не поняла, что это такое. Потом вытащила оттуда деревянный цилиндр, покрытый затейливым орнаментом, открыла его. Старинный свиток тонкого пергамента с начертанными на нем непонятными письменами замечательно сохранился. В растерянности вновь заглянула в сумку, и достала оттуда толстую книгу в тяжелом деревянном футляре, который был сплошь разукрашен тяжелыми золотыми завитушками. Мне даже не понадобилось ее раскрывать — я и без того поняла, в чем дело. Вот уж чего-чего, а подобного я ожидала меньше всего! Рядом тихо ругнулся Кисс — он тоже все понял…

Распахнула сумку пошире. Там лежит еще одна книга, еще более толстая, и в таком же деревянном футляре, только вот на том футляре, кроме золота, еще и драгоценных камней хватает — фуляр из красного дерева чуть ли не целиком обложен хорошо гранеными изумрудами. Рядом с лежащей в сумке книгой находится еще пять деревянных цилиндров, все из добротного черного дерева, и украшенные затейливой резьбой…

Это были они, часть из тех манускриптов, которые много лет назад были похищены из главного хранилища колдунов Нерга. Те рукописи, за которыми мы будто бы и пришли сюда…

Я растерянно посмотрела на Варин. Ну, а та, в свою очередь, глянув на книгу в моих руках, не менее растерянно уставилась на меня.

— Нет… Не может быть…

— Да, Варин, да, это они и есть… Две толстенные книги и пять свитков…

Длинная фраза, которую затем Варин произнесла в пространство, удивила меня ничуть не меньше, чем та невероятная находка, что сейчас лежала перед нами в потрепанных дорожных сумках. Надо же, а мне еще недавно и в голову не могло придти, что Варин знает такие слова, да к тому же умеет так разнообразно и затейливо их применять…

Да, вдобавок ко всем нашим радостям и для наступления полного счастья единственное, что нам не хватало — так только этой находки. И без того дела идут далеко не блестяще, а сейчас вообще — полная… Не буду уточнять, что именно.

Если коротко: мы совершенно случайно набрели именно на то, или, вернее, на те самые колдовские книги, за которыми нас, по придуманной Вояром легенде, и послали в Нерг. Древние книги и свитки из главного хранилища тайных знаний Нерга, точнее, некоторые из тех самых похищенных оттуда манускриптов, которые уже не одну сотню лет разыскивают колдуны.

Сразу стало все понятным, в правильный рисунок сложились все кусочки головоломки. Кое- что из того, о чем мы не знали, порассказал и Койен, который дал знать о себе через какое-то время. Правда, объявился он ненадолго, но и краткого общения с ним мне хватило, чтоб понять многое…

Так вот, тот человек, чей скелет находится на лежанке в пещере, при жизни являлся одним из главных членов конклава колдунов. Сколько колдунов входило в конклав — точно неизвестно, их число постоянно менялось, но, тем не менее, численность тех избранных никогда не превышала сотни: слишком высокие требования предъявлялись тем, кто хотел войти в число особых, возвышающихся над всеми и достигших подлинных высот в своем деле. Но всегда, еще с древних времен, было одно незыблемое правило: во главе конклава стоял не один человек, а трое, примерно равных по знаниям, силе, уровню мастерства. Считалось, что подобный триумвират в правлении страной куда более эффектен, чем безраздельная власть одного человека. Этих троих избирали общим голосованием все те, кто состоял в конклаве. Так вот, тот, чьи останки сейчас лежат перед нами на грубо сколоченной лежанке — он как раз и был одним из той троицы, что в свое время вершила судьбы не только Нерга, но и многих подвластных ему стран.

Рин-Дор Д'Хорр был одним из тех, кого боялись, и до высокого колдовского мастерства которых только мечтали дорасти. Человек маленького роста и большого ума, которому молодежь меж собой дала немного язвительную кличку — Москит. Пусть он не задался ростом, но зато власть приобрел большую, обидчиков «кусал» больно, и надо признать, этот человек был одним из тех, кого много позже назовут «великим, но недальновидным». Умный, жесткий, волевой, и притом весьма злопамятный. Довольно опасное сочетание…

Вместе со своими давними товарищами Москит крепко держал конклав твердой рукой, с неприязнью относился к непонятным фантазиям и ненужным, на его взгляд, экспериментам честолюбивой молодежи — незачем, мол, портить невесть какими выдумками то, что уже и без того проверено веками. Нерг, мол, стоял на крепких древних традициях, и на них же будет стоять дальше, так что не стоит расшатывать крепкие устои новомодными веяниями для ублажения горячей молодежи — мало ли что им в голову может придти!.. На то она и безголовая юность, чтоб жить невесть какими фантазиями… Дескать, вырастут, с годами наберутся ума, и только тогда поймут, что можно делать, а о чем и думать не стоит. В колдовском искусстве Москит придерживался старинных патриархальных устоев, и, разумеется, требовал того же от других. Постепенно его приверженность старине стала притчей во языцех, а позже многие чуть ли не в открытую стали упрекать Рин-Дор Д'Хорра в том, что он стал выживать из ума. Что ж, справедливости ради следует признать, что к тому времени Москит, и верно, был уже очень стар.