— Да вы что… — начал было Кисс, но тут кхитаец чуть заметно кому-то кивнул головой, и нас, заломив перед тем руки за спину, грубо сдернули с табуретов, на которых мы сидели, и куда-то потащили. Конечно, мы попытались, было, дернуться, но ничего, кроме удара по почкам, не заработали…
Перед тем нас грубо обыскали, с Кисса сорвали его пояс контрабандиста… Ну, там ничего подозрительного нет, а тот пояс, что был на мне, мы спрятали еще сегодня утром, и не где-нибудь, а на конюшне того постоялого двора, где мы остановились. Там, как сказал Кисс, полно мест, куда вряд ли кто сунется, а если даже тот пояс и найдут, то вряд ли свяжут с нами…
Что касается порошков старого колдуна, то я вытряхнула их в разных местах улицы — с собой нам их никак не взять, а сами мешочки из-под лекарств я спалила в костре, который разложил на дворе постоялого двора кто-то из приезжих… Жалко, конечно, порошки, но ничего не поделаешь — от них надо избавляться. Другого выхода у нас просто нет: эти самые порошки могут навести на верный след. Конечно, можно спрятать эти самые снадобья старого Москита где-то на нашем постоялом дворе, только вот если у нас получится задуманное — вытащить из тюрьмы старую королеву, то нам к этим местам даже близко подходить не стоит — ведь именно там нас и будут искать в первую очередь. И еще нет никакой уверенности в том, что порошки, если мы их спрячем, не попадут в чужие руки. А еще в кармашки того пояса Кисс сунул и свои кожаные браслеты, правда, вытащив перед тем несколько непонятных железок, которые неподалеку от лавки Тритона сунул за подкладку своих сапог. Так что хвостов за собой мы постарались не оставить…
Сейчас у Кисса с шеи сорвали мешочек с донн-ди… Впрочем, заглянув в мешочек, его сразу же вернули Киссу, точнее — повешали назад, парню на шею. Это оберег был, наверное, единственным, который люди старались не брать в руки, и уж тем более такой старый — ясно, что он хранил своего владельца долгие годы, и не выносит чужих рук… Но от жесткого обращения с нами донн-ди, конечно, не спасал…
Еще немного — и мы оказались привязаны к крепким столбам в этой комнатенке, где не было окон, а свет давали два факела, прикрепленные к стене. Пахло землей и затхлым воздухом. Чем-то смахивает на погреб… У нас дома, в Большом Дворе, похоже пахнет в погребах, когда их летом, в жаркие дни, открывают для просушки…
Как я поняла, здесь, в этом помещении, частенько выбывали из людей истину. Что ж, кхитаец сказал верно: замкнутое подземное пространство очень способствует развязыванию языков, если, конечно, языки у допрашиваемых еще останутся к концу беседы…
— Послушайте, в чем дело… — начал было возмущаться Кисс, но тут же замолк, получив очередную зуботычину.
— Молодой человек — встал перед нами кхитаец, — молодой человек, давайте побережем мое время и ваши тела. И потом, мне не очень нравится разговаривать с… потрепанными людьми. Это нарушает духовное равновесие и несколько неэстетично…
Во, блин, какой эстет нашелся! Значит, вытряхивать из людей все, что тебе надо знать — это нормально, но при этом желательно, чтоб все было, так сказать, красиво и на добровольных началах… Не сомневаюсь, что и головы врагам твои люди сворачивают весьма умело, но при том вряд ли придерживаются неких канонов красоты… Н-да… А те инструменты для пыток, что лежат на том столике — тут как насчет эстетики? Слов нет…
— Итак, — продолжал кхитаец, — итак, я жду ответа на свой вопрос: откуда у вас эти камни?
— Да в чем дело? — взвыл Кисс. — Разве я один вам такой товар приношу?! Можно подумать, что кроме меня вам блескунов никто не таскает…
— Дело не в товаре… Дело в самих камнях.
— Да кто мне, наконец, объяснит, в чем дело?! Камни настоящие… Разве не так?!
— Хорошо, поясню, но делаю это лишь для того, чтоб у вас не осталось никаких иллюзий насчет того, будто меня можно обмануть. Так вот: та горсть камней, которую вы мне принесли — все эти камни, все, без исключения, были обработаны не одну сотню лет назад…
— Ну и что?
— Не стоит меня перебивать — это сбивает с мысли и мешает логике… Так вот, бриллианты, все, до одного, огранены, как сейчас говорят ювелиры, «старой розой», в которой наличествует самый минимум граней. Так алмазы не гранят уже лет двести пятьдесят, и то и больше… К тому же никто не назовет принесенные вами камни мелкими, а обрабатывать хороший камень «старой розой» сейчас никто не станет. Вы же разом приносите мне такую гору камней, ограненных именно таким образом… Вам это не кажется странным?
— А чего тут странного? Мало ли кто…
— Теперь что касается рубинов… — продолжал кхитаец, не слушая Кисса. — Тут тоже весьма интересная история. Часть из тех камней, что вы мне принесли еще в прошлый раз, имеет очень редкий сине-фиолетовый оттенок. Увы, но сейчас подобные камни практически не встречаются. Было всего лишь одно месторождение, где добывались такие камни, но оно было полностью выбрано еще лет двести назад: то месторождение, хотя и было очень богатым, но само по себе совсем небольшое. Так что с той поры подобные камни на рынок почти не поступают. Иногда бывают единичные экземпляры, и то весьма небольшого размера. А вы мне одним разом притащили столько… Удивительно, не так ли?
— Ну, в жизни всякое бывает…
— Могу сказать больше — продолжал Тритон, по-прежнему не обращая внимания на слова Кисса. — Причем тоже очень интересная подробность: среди тех камней, что вы принесли мне сегодня… Там находится десятка полтора рубинов насыщенного темно-красного цвета, но, опять-таки, с необычным ярко-розовым оттенком. С ними история еще интересней: подобные рубины добывали только в пещерах на Южных горах, неподалеку от моря. Около трехсот лет назад там произошло сильнейшее землетрясение, обвалившее все пещеры и, более того — сейчас на месте тех пещер находится морской залив… Естественно, ни о каком поступлении рубинов из Южных гор с той поры и речи не было. Вопрос: откуда вы взяли эти камни? Молчите? А ведь сейчас вам самое время разговориться… Могу сообщить вам еще одну деталь: все принесенные вами рубины имеют одну и ту же квадратную форму, а только так и обрабатывали эти благородные камни в старину. Опять не поняли? Поясняю: все те камни, что вы мне принесли, все, без исключения — старой огранки. Очень старой и довольно простой. Сейчас так камни не гранят — эта форма не очень интересна…
— Я вас не понимаю…
— Разве? Поясняю: тот очень уважаемый человек, что только что осмотрел все принесенные вами камни, сказал одно: все камни были обработаны не менее трехсот лет назад, а то и гораздо раньше. Более того, он назвал примерные сроки того, когда именно была проведена огранка: от трехсот двадцати до трехсот семидесяти лет.
Да, подумалось мне, а у этого старика хороший глаз. Довольно точно определил сроки… Все верно. Надо признать — своими познаниями настоящие мастера вызывают подлинное уважение.
А мы немного ошиблись. Если честно, то весь наш расчет был выстроен прежде всего на том, что Тритон должен клюнуть на большое количество камней, которое мы ему принесли для продажи в этот раз, а это немало — вывалили на стол перед кхитайцем почти все, что у нас было. Но, как видно, Тритон обратил внимание на другое… Что ж, это даже лучше, и больше играет на ту историю, что мы придумали…
— Так вот, — продолжал кхитаец, — тот ювелир не только назвал предполагаемые сроки огранки, но даже предположил, в чьих именно мастерских гранились те самые камни…
— Он что, при этом присутствовал? — съехидничал Кисс.
— Не надо острить, это у вас плохо получается. Но тот старый человек, которого вы имели честь видеть — это лучший из всех мастеров-ювелиров, на сегодня живущих под солнцем. Пусть его руки потеряли прежнюю ловкость и мастерство, но глаз этого достойного господина по-прежнему зорок. Еще он сказал, что эти камни после огранки не вставлялись в оправы… Более того: все это время они где-то лежали без движения. Проще говоря — в тайнике.
— И что?
— Тогда я продолжу, раз вы усиленно делаете вид, что до вас не доходит то, что дошло бы до любого кретина, будь у того в голове хоть толика мозгов. Такое немалое количество камней старой огранки, да еще и лежащих долгий срок без движения, можно взять лишь в одном месте… Вы нашли старинный клад? Где именно и когда это было? Находилось ли там что-либо еще? Отвечайте! Молчите? Напрасно… Что ж, мне искренне жаль, но…