Ещё две недели назад Ната сказала, что взяла билеты в Музыкальный театр, на «Мистера Икс». Это её любимый спектакль. Конечно же, с Петровским в главной роли. Я удивилась.

– Наташ, ты же сказала, что больше не хочешь видеть его! После той истории, в декабре!

– Маринка, Маринка, – простонала она. – Я не могу! Я скучаю по нему, ужасно скучаю! И просто хочу его увидеть, мне всё равно как. Мне даже всё равно, что со мной будет дальше. И, если он увидит меня и захочет, чтобы… между нами что-то было, Марина… я сделаю всё. Лишь бы хоть немного побыть рядом с ним.

– Но так же нельзя! Надо быть гордой, Ната! – закричала я. И кричала ещё долго. Я говорила подруге какие-то жестокие, обидные слова, суть которых сводилась к тому, что она просто не может идти туда, искать встречи с Петровским, что это бред, блажь, глупость и элементарное неуважение к себе.

Наташка молча выслушала меня, покачала головой и твёрдо сказала:

– Марина, я всё это знаю. Но я хочу его видеть, чувствовать, прикасаться к нему, понимаешь? Хотя бы один раз в жизни поцеловать его. Даже если потом он прогонит меня и навсегда забудет, кто я такая.

В театр мы пошли вместе. Вчера вечером. Наши места (кто бы сомневался?) были в первом ряду. Наташа купила для Петровского огромный букет цветов и после спектакля поднялась на сцену, чтобы подарить их своему «мистеру Икс». Он поцеловал её в щёку, и они обменялись несколькими словами. Когда Наташа спустилась ко мне, в зал, её лицо было пунцового цвета.

– Что такое? – спросила я.

– Он пригласил меня к себе в гримёрку. И я пойду, – сказала Наташа тоном, не допускающим никаких возражений.

– Ната, будь благоразумна, я тебя очень прошу! Не делай глупостей! – воскликнула я.

Она обняла меня и помчалась куда-то прочь из зала, по коридору театра, минуя бабушек-билетёрш. Я смотрела ей вслед, пока она не скрылась из виду. Зрители расходились, а я всё стояла возле своего кресла, в задумчивости теребя ремешок сумки.

Приехав домой, я сама позвонила Наташиной маме и бодро солгала, что она остаётся у меня ночевать. Да-да, завтра ведь суббота. Нет-нет, она никого не стеснит. Нет, не могу дать ей трубку, она в душе, но перезвонит, как только выйдет. К счастью, моих родителей ещё не было дома, так что никто не слышал, как я вру родителям своей лучшей подруги.

За всю ночь я так и не смогла сомкнуть глаз. Что там с Наташей? Где она? Эти мысли не давали мне покоя. С семи утра я дежурила у окна. В восемь к моему подъезду подъехало такси, из которого неуклюже выбралась девушка в красном пальто. Это была Наташка.

Я выбежала в подъезд, привела её в квартиру, сняла с неё пальто, шарф, шапочку и перчатки. Она ничего не говорила, повисая у меня на руках безвольной тряпичной куклой. Ната плюхнулась на мою всё ещё разостланную постель, с головой накрылась одеялом и пролежала так несколько часов. Я пыталась делать уроки, но в голову ничего не лезло.

Опять же к счастью для меня, у родителей с утра пораньше образовались неотложные рабочие дела, и уже в десять они ушли. Погружённые в свои профессиональные заботы, они не заметили ни Наташкиных вещей в коридоре, ни её присутствия в моей комнате. Наверное, впервые в жизни я порадовалась, что работа интересует их больше, чем я.

Около полудня Наташа зашевелилась, села и с удивлением посмотрела на меня.

– Как я к тебе попала?

– Не помнишь?

– Нет… – она попыталась собраться с мыслями. – Помню только, как садилась в такси и говорила водителю твой адрес.

Мы помолчали. Я не знала, что сказать, как задать волновавшие меня вопросы, не обидев подругу и одновременно дав ей понять, что я не одобряю такого поведения.

– Я была у него дома, – заговорила наконец Наташа. – Пили вино, ели шоколад. Я призналась ему, что хочу, чтобы именно он стал моим первым мужчиной.

– И?..

Нет, нет, нет! Наташка, зачем ты это сделала? Мне хотелось закричать на неё, встряхнуть хорошенько, чтобы выбить из Наты всю эту дурацкую влюблённость в Петровского.

– Он не заставил себя уговаривать.

Я села рядом с ней на краешек дивана и обняла её.

– Наташка… Тебе… тебе плохо сейчас? Больно?

Ведь я не знаю, как это бывает и что чувствует девушка, когда это происходит…

Она обхватила себя руками и задрожала всем телом.

– Не больно. Гадко.

Я обняла её крепче. Наташка положила голову мне на плечо, и я почувствовала, как моя футболка становится мокрой от её слез.

– Понимаешь, я хотела, чтобы в первый раз это было именно с ним… Не с кем-то там другим, а именно с ним. Думала, что это как-то свяжет нас, что он… не знаю…

– Полюбит тебя?

Она не ответила.

…Ната обещала мне, что больше никогда не пойдёт в Музыкальный театр и не будет искать встреч с Петровским. Но, уже уходя домой, она сказала, что ни о чём не жалеет.

– Понимаешь, я хотела, чтобы это случилось у меня именно с ним. Да, глупо, но когда мы это делали, мне казалось, что он только мой и больше ничей… Но я не знала, что мне будет так больно – нет, не физически, а… где-то в душе. Я теперь поняла, что это значит, когда говорят: «Душа болит».

Бедная моя Ната…

Дневничок, похоже, я влюбилась. Не могу даже описать это состояние. Я думаю о Стёпке постоянно. Мне хочется видеть его, держать за руку, перебирать его вьющиеся волосы, слышать его голос в трубке. Твержу себе: «Не время!» Помогает слабо. Тем более что…

Сегодня Стёпа признался мне в любви. Да, Валентинов день. Я знаю, как тяжело быть одиноким именно в этот праздник. Собственно, 14 февраля праздником никто не объявлял. Пока это просто дата, которую отмечают. Повсюду разбросаны валентинки, яркие, разноцветные шарики, красивые мягкие игрушки. Так хочется подарить это любимому человеку. И когда такого человека нет, сердце просто разрывается на части. Я всегда ждала этого дня с тайной надеждой на чудо. И вдруг… чудо произошло. Оно позвонило в дверь, подарило мне огромный букет роз и хрустальную валентинку. Потом встало на колени и поцеловало мою руку. Мне казалось, я расплачусь от счастья.

…Весь день мы бродили по городу. Пили обжигающе горячий кофе в «Легенде» и смотрели из огромных окон кафе на вечерние, принарядившиеся фонарями улицы. Потом ходили по парку. Слушали, как скрипит под ногами снег… Я всё время боялась, что Стёпа меня поцелует. Точнее, даже не боялась – просто безумно хотела, чтобы его губы коснулись моих, и дрожала от мысли, что это может произойти. Он так меня и не поцеловал. Но даже от его прикосновений к моим ладоням ток шёл по коже…

Влюбляюсь в него всё больше. Скучаю, когда он выходит из класса. Пишу глупые стихи на листочках для черновиков и совсем не слежу за объяснениями учителей. Дома не могу сосредоточиться на уроках и трачу на домашнее задание в два раза больше времени, чем раньше… Влюбляюсь… И от этого чувствую себя необыкновенно, волшебно счастливой. Как будто солнце сияет только для меня. Нет, для нас двоих…

И не могу не думать о подругах. Радуюсь за Олю и Дика. У Оли такие счастливые глаза. Она говорит, что они точно поженятся, как только Оля закончит школу. И не могу не грустить о Наташе. Она очень спокойная, сосредоточенная и какая-то… тихая. С того дня, когда она приехала ко мне ранним субботним утром, мы больше ни разу не говорили о Петровском. Наташа всё так же приветлива, мы бегаем друг к другу на переменах, созваниваемся вечерами и даже о чём-то говорим, пока в трубке не повисает тяжёлая тишина. Честное слово, я боюсь за неё. Боюсь, как бы она не сделала с собой какой-нибудь глупости.