– А ты ещё её не знаешь! Неужели тебе не интересно? Вот смотри, у меня сейчас дело…

Дальше пошёл рассказ об очень запутанном деле, по которому мама как раз вынесла решение. Я не понимала и половины того, что она говорила, да, честно говоря, мне совсем не хотелось добираться до сути. Вечером я попробовала возобновить разговор, но, едва речь зашла о журналистике, папа прочитал мне пятиминутную лекцию о продажности журналистов и о том, что его дочь в этой братии не окажется никогда.

Запретный плод всегда сладок. Какие экзамены сдают на журфак?

Первый день последней школьной четверти. Ещё два месяца, и всё закончится. И не будет ни уроков, ни учителей, ни одноклассников. Их заменят лекции, профессора, однокурсники. Как странно, даже не верится, что я окончу школу так скоро…

Дружок, я не понимаю, что происходит. Такое ощущение, что я медленно теряю Олю. Она уходит всё дальше и дальше, и я ничего не могу сделать, чтобы вернуть её… хотя бы к жизни. Вчера, часов в двенадцать ночи, позвонила Олина мама. Она была очень расстроена. Искала Олю. Я удивилась, ведь и сама не знала, где она. Голос выдал меня, и я не смогла её прикрыть.

– Марина, ты не знаешь, что с ней происходит? Ведь вы же подруги, – допытывалась Ирина Петровна. – Она замкнутая какая-то, всё время ходит где-то, возвращается поздно…

Я пыталась объяснить, что Оля очень переживает из-за смерти Дика, но и сама слабо верила в свои слова.

Утром в школе Оля подошла ко мне:

– Зачем ты теперь лезешь в мою жизнь?

Я удивилась. И испугалась. Чего угодно можно было ожидать, но не этого.

– Оль, я не понимаю… О чём ты?

– Вы помешали мне уйти тогда, так хоть сейчас не лезьте, – резко сказала она и вышла из класса. Я помчалась на второй этаж, к Наталье.

Наташка изумилась не меньше меня. Неделю назад мирно пили чай на моей кухне – и вот пожалуйста. Конечно, имелась в виду Олина попытка самоубийства, но при чём здесь это? Наташа говорит, что остаётся только гадать. Нет, я тихо ждать следующей грозы не буду. Всё должно как-то выясниться, и, если надо, я готова чуть-чуть помочь событиям…

В очередной раз повздорили с мамой. Я рассказала ей, что Стёпа едет в Москву, поступать и учиться. И что я тоже хотела бы попробовать свои силы. Тем более что мы с ним могли бы быть вместе. Мама страшно рассердилась и долго говорила мне, что «уезжать на учёбу так далеко нет никакой необходимости», «закончить юрфак можно и здесь, в Сибирске очень хороший университет и много замечательных преподавателей» и «поступить в Москве самостоятельно невозможно, а денег на платное обучение у нас нет…» А уж идея, что мы могли бы «быть вместе со Стёпой», и вовсе привела её в ярость…

Нет, всё-таки дружить с родителями можно ровно до тех пор, пока с ними соглашаешься…

В университете был день открытых дверей. Я ходила на факультет журналистики. Большая удача – экзамены не совпадают по датам с экзаменами на юрфак! Может, стоит попробовать?

Правда, судя по всему, тайком…

Стёпе я пока ничего об этом не сказала. Он стал много заниматься, его родители наняли ему несколько репетиторов для подготовки к поступлению. Я только сейчас заметила, что он очень отдалился от мальчишек из «антигитлеровской коалиции» и общается в школе со мной, да и… всё?

С Олей – по-прежнему темно и непонятно. Она дёргается, кричит на меня и обижается по любому поводу. Ведёт себя очень неровно. Сегодня вечером, возвращаясь домой, я видела, как она заходила в соседний подъезд с какими-то девушками, явно старше нас. Меня это удивило и испугало.

Татьяна, видя наше с Олей охлаждение, усиленно предлагает мне свою дружбу. По-прежнему часто звонит, подсаживается ко мне на переменах и буквально не даёт побыть наедине со Стёпой. У него сейчас совсем нет времени. Собственно, как и у меня. Усиленно готовимся к выпускным и вступительным. На свидания – тридцать минут до репетитора. Звучит смешно. Выглядит обидно. Этого времени хватает только на «привет» и «пока» между двумя поцелуями…

Наташа тоже помногу занимается. Вчера она сказала мне, что будет пытаться поступить в Гнесинское училище. У меня был шок. Второй друг говорит мне о своём скором отъезде… Это чудо, что она смогла убедить родителей, что ей всё-таки нужно заниматься музыкой, а не строительством мостов. Ната рассказала, что Василевский, очень известный дирижёр, приходится её маме двоюродным братом. Две недели назад он былунихв гостях. И сам слышал, как Наташа играла на скрипке и на фортепиано и, главное, как она пела. После этого он несколько дней втолковывал её родителям, что такой талант нельзя зарывать в землю. Втолковал. Они сдались. Василевский сам будет готовить её к поступлению.

Оля окончательно замкнулась. Её новых приятелей, этих тёмных личностей, я вижу каждый день…

Быть не может! Случайно встретила Олиных знакомых в автобусе. Они вполголоса обсуждали наркотики. Кажется, речь шла о чём-то слабом, вроде марихуаны. Мы вышли на одной остановке. Они стали звонить кому-то из автомата. Похоже, Ольге. Я не могла долго смотреть на них и, чтобы не привлекать внимания, забежала в соседний киоск, притворившись, что страшно интересуюсь шоколадками.

Через десять минут к ним присоединилась Оля. У неё был немного растерянный вид. Они сели вместе в автобус и укатили в неизвестном направлении.

А вечером Оля пришла ко мне. Она сидела на диване, словно чужая, и её холодные глаза, казалось, смотрели куда-то в прошлое. Она пришла просить денег.

– Марин, прости меня… Я… знаешь, мне очень нужны деньги.

Я опешила. Потом, немного собравшись с мыслями, спросила:

– Для чего? На наркотики?

Оля подняла на меня тёмные глаза, дерзкие и в то же время испуганные.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю.

Оля замолчала. Да и что она могла сказать?

– Что ты употребляешь?

– Марихуану. Это не наркотик даже, так, баловство.

Я едва не вздохнула с облегчением. Всё-таки не героин… Хотя хорошего мало.

– Ну и… Кокаин пару раз.

Я на минуту лишилась дара речи.

– Ты хоть знаешь, как это страшно?

– Ты что, учить меня будешь?

Неожиданно Оля вскочила и забегала по комнате.

– Вы с Наташей мне помешали. Вы и виноваты. Если б вы не появились тогда, я была бы уже с Диком!

И тут она расплакалась. Я молча усадила её обратно на диван и обняла за плечи.

– Прости, Марин, я не знаю… не понимаю, что происходит… Совсем ничего не могу с собой поделать… – говорила Оля сквозь слёзы. – Я не могу без него жить!

– А при чём тут наркотики?

Она не отстранились.

– Мне девчонки с танцев сказали, что марихуана – не наркотик и что её легко бросить. Как сигареты.

Я вздохнула. Ну как объяснить человеку, что наркотик, как бы он ни назывался и в какой бы форме ни предлагался, всё равно остаётся наркотиком? И тут же мне в сердце впился червячок вины – ведь именно я уговаривала Олю вернуться к танцам…

– Ядам тебе денег. Завтра. Только обещай, что ты пойдёшь покупать дозу вместе со мной. И что это – в последний раз.

Оля согласилась. Когда она ушла, я рассказала обо всём Димке. Из Олиных слов я поняла, что то место, куда нам предстояло ехать, – не что иное, как один из разбросанных по городу наркопритонов. Мне стало страшно.

Ну и день… Такое ощущение, что у меня не жизнь, а бесконечный приключенческий роман…

Ещё рано утром, перед занятиями, Димка дал мне маленькую рацию и газовый пистолет. Первое для связи, второе – на всякий пожарный. Он и ещё один рубоповец должны были осторожно проследить, куда направимся мы с Ольгой, и в момент передачи наркотиков ворваться в здание. По словам Оли, это была какая-то «избушка на курьих ножках» на окраине города. Родителям мы ничего не сказали.