— Мы понимали, что у нас мало времени. Мне было не по силам выкопать сразу девять достаточно глубоких могил в лесу, чтобы всех спрятать. А Кира с раненой рукой не могла мне помочь. Зато мы знали о подземных бункерах. Знали еще с тех пор, как в лагере жили сектанты. Один вход в подземные тоннели они тогда сохранили. Только замаскировали. И как тогда никто его не нашел, так и год назад. Поначалу мы сложили тела в одном из подземных помещений. Кира спряталась в другом, на противоположном конце лагеря.

Вход этот скрывался в казавшемся совсем непригодным для использования строении с надписью «Почта». Как выяснилось, дверь туда только выглядела заколоченной, а на самом деле запиралась на замок. Доски были прибиты только к самой двери, а остальные гвозди подрезаны.

— Когда в лагере все улеглось, мы с Кирой стали постепенно доставать тела, отвозить их по просеке в лес и там закапывать.

Точных мест погребения он, конечно, не смог показать, но собаки нашли. Все останки были извлечены, исследованы, опознаны и после похоронены уже по всем правилам. Это, конечно, заняло какое-то время.

Сегодня Маша пришла навестить свежую могилу мужа в одиночестве. Она понимала, что в холоде ни одни цветы долго не выживут, но все равно принесла букет белых хризантем. Ей почему-то казалось это правильным.

На могильном холмике пока стояли только несколько венков, временный крест да фотография в рамке. С нее молодой красивый Вадим улыбался своей искрящейся открытой улыбкой. Той самой, за которую она когда-то его полюбила.

Маша обломала стебли цветам, чтобы те стали покороче, и сунула их в отрезанную бутылку, закопанную в песок. Воду наливать не стала: минус на дворе, какой смысл? Руки моментально замерзли, и хотя в сумке у нее лежали перчатки, она не стала их доставать. Просто натянула рукава свитера на пальцы и застыла над могилой, глядя на фотографию и прислушиваясь к собственным чувствам.

Их было не разобрать. За этот год Маша успела свыкнуться с мыслью о том, что мужа больше нет в живых. Потерю она пережила еще тогда, а сейчас в истории просто была поставлена жирная точка. Все тайны раскрылись.

В том числе и ее собственная. Ей, конечно, пришлось рассказать о своей поездке в лагерь в прошлом году. О том, что она видела, с кем и о чем говорила. Заодно она выяснила, почему тогда никто об этом не узнал. До сих пор Маша не понимала, как полиция не отследила машину каршеринга: она ведь не путала следы намеренно, не пользовалась чужим аккаунтом.

— Да мы тебя всерьез в качестве подозреваемой не рассматривали, — признался Каменев, когда она спросила об этом, закончив свой рассказ. — Одно дело, если бы пропал или был найден мертвым только твой муж. Или вместе с любовницей. Но тут… Было очень маловероятно, что ты убила еще восемь человек, чтобы разделаться с ними. Поэтому мы не особо под тебя копали. Для галочки просто проверили. Ты сказала тогда, что сидела дома и только в магазин во дворе спускалась, но нужного продукта не нашла, поэтому ничего не купила. А продавщицы это подтвердили. Камера у них уже с месяц не работала, поэтому записи не было, но они были очень уверены, даже чуть ли не по ролям воспроизвели ваш диалог…

— Потому что это было днем раньше, — улыбнулась Маша грустно. — Я часто туда захожу. Они просто перепутали день…

Она была рада тому, что все это вскрылось. Теперь можно было надеяться, что кошмары отпустят, что горькие воспоминания перестанут навязчиво крутиться в голове. Она хотела бы помнить только хорошее о Вадиме. Как он дарил ей цветы, когда ухаживал, как они устраивали друг другу милые сюрпризы и романтические вечера, когда были женаты. Маше не хотелось помнить его резкие слова в день отъезда и те минуты, когда она стояла под дождем и смотрела сквозь грязное окно на то, как ее муж целует и тискает другую женщину. Ей не хотелось помнить весь этот кошмар! Говорят, плохое со временем забывается, остаются только приятные воспоминания. Очень хотелось верить, что так и будет.

Но пока этого не произошло. Пока Маша еще чувствовала себя виноватой. Перед Вадимом за то, что сказала Беркуту про него и Смолину. Перед остальными, кто погиб тогда из-за того, что Кира сорвалась и пошла вразнос. Перед Милой, Родионом и даже Крюковым, который был не очень приятным человеком, но определенно не заслуживал того, что с ним произошло.

— Это глупо, Маш, — заметил Стас, когда она навещала его в больнице и поделилась этими переживаниями. — Закрутить роман с подружкой неадекватного Беркута было выбором Вадима. Они могли попасться и без твоего участия. В том, какой выросла Кира, уж точно нет твоей вины, все вопросы к ее отцу. Сорвалась она из-за того, что Беркут не умел решать конфликтные ситуации цивилизованно, а сразу бросался бить морду, да так сильно, что дело дошло до случайного убийства. А всех нас в лагерь отправило руководство, это не было твоей идеей. Ты не несешь ответственность за то, что случилось. Это… трагическое стечение обстоятельств. И одна психопатка. Хотя я никогда не заподозрил бы Мельник в подобном. Она всегда казалась обычной, нормальной…

— Ты ведь сам сказал тогда, что убийцы часто непохожи на убийц, — заметила тогда Маша.

— Да. Но кто бы знал, что в ней к тому же столько физической силы?..

Оставалось радоваться тому, что жертв не оказалось больше. Тому, что Климов не застрелил Иванова, а только ранил, и совсем не попал в убегающую Киру. Благодаря этому его теперь ждал лишь условный срок, тогда как самому Иванову предстояло провести остаток жизни за решеткой.

Особенно радовало то, что выжил Никита. Оказалось, Иванов ранил его, но тому удалось вырваться и затеряться в лесу. Иванов торопился на помощь дочери, а потому не стал искать его и добивать. Когда он вернулся в лагерь, на смартфоне Никиты восстановилась связь, потому что Иванов унес глушилку с собой. Это позволило наконец вызвать полицию и скорую. Когда те появились, Никита выполз из леса им навстречу и попал к врачам раньше всех.

Они с Лизой и Ильей добрались по подземному тоннелю до административного здания как раз тогда, когда один за другим прогремели два выстрела. Там вход в убежище оказался в подсобке под лестницей, куда и Каменев, и Илья не раз заглядывали. Ивановы сделали его неприметным: надрезали линолеум вдоль стен и приклеили его к крышке люка в полу. Когда та поднималась, поднимался и линолеум, а когда опускалась — он снова все скрывал под собой.

— В том здании время от времени бывали посторонние, — объяснил это Иванов. — Мы не хотели, чтобы люк случайно кто-то заметил.

Каменев очень обрадовался, когда увидел их всех живыми. Позже он признался Маше, что чувствовал вину за Лизу и Илью, за то, что даже не попытался им помочь. Но ей показалось, что выживание Лизы обрадовало его еще и потому, что та была ему крайне симпатична. Впрочем, у него с ней не было ни единого шанса. И он сам это прекрасно понимал.

Сразу после этих трагических событий, когда все они оказались в больнице и в безопасности, они обменялись друг с другом кусочками истории, сложив из них полную картину. Илья тогда признался:

— А я где-то понимаю этого Иванова. На его месте я поступил бы так же.

— А если я кого-нибудь случайно убью, ты поможешь мне избавиться от тела? — мрачно пошутила Лиза.

— Да ну… — отмахнулся Илья. — Зачем тебе мараться? Сразу зови меня, я сам грохну кого надо…

Все нервно рассмеялись, услышав это, но в глубине души каждый понимал: в этой шутке лишь доля шутки. Все-таки родители бывают разные, а родительские чувства не всегда пробуждает общая кровь.

Звонок смартфона вырвал Машу из задумчивости. Первым порывом было его сбросить, но потом она увидела имя звонившего и решила ответить. В конце концов, все, что хотела, она уже сделала. Мерзнуть здесь и дальше, пытаясь разобраться в ворохе чувств, не было смысла. Это можно сделать и дома. Поэтому Маша ответила и медленно побрела к выходу с кладбища.

Разговора хватило на весь обратный путь. Кнопку отбоя она нажала, уже выйдя за ворота и почти дойдя до оставленного на обочине автомобиля, рядом с которым ее ждал Стас. Его левую руку пока поддерживал бандаж: ранение еще не зажило до конца.