На первом этаже он сперва открыл дверь в комнату Олеси: она находилась ближе к лестнице. Морозов специально заходил ко всем без стука, чтобы застать врасплох, увидеть реакцию на лице неподготовленного человека. Столяровы, например, оба испугались, когда он появился.

Однако в случае с Олесей маневр ничего ему не дал. Она сидела на узкой одноместной кровати, глядя прямо перед собой, и лишь спокойно повернула голову к двери, когда он вошел. На ее лице не было написано никаких эмоций. Полная отрешенность. Ему даже стало немного не по себе.

– Какие у вас будут вопросы? – поинтересовалась Олеся, равнодушно глядя на него. – Полагаю, хотите знать, где я была, когда убили Марка?

– Мне нужно знать все о ваших занятиях и перемещениях с того момента, как закончился обед, и до обнаружения тела.

Морозов не стал просить разрешения присесть на кровать рядом с ней, но в комнате стояли небольшой столик и стул, на который он и опустился, прежде чем начать разговор.

Олеся вздохнула, но взгляд ее не метнулся в сторону, как у любого человека, пытающегося что‑то вспомнить. Она все так же смотрела на него, даже почти не моргая.

– Мы с Вероникой убрали со стола, составили посуду в посудомойку, а потом я пошла к себе. Тут и оставалась до тех пор, пока Женя не позвала пойти с ними в гостиную.

– То есть вы находились в своей комнате почти три часа?

– Полагаю, что примерно столько, хотя на часы я не смотрела. Предупреждая ваш вопрос: нет, подтвердить это некому, ко мне никто не заходил.

– Что вы делали все это время?

– Ничего. Отдыхала.

– И никуда не выходили? Ни попить воды, ни в туалет, ни подышать воздухом на улице?

– Пить я не хотела, в туалет зашла, прежде чем прийти в комнату, для воздуха достаточно открыть окно.

Она смотрела на него все так же спокойно, не отводя взгляда. Сам Морозов несколько раз опускал глаза и смотрел в ежедневник, делая вид, что сверяется с пометками и добавляет к ним новые. На самом деле ему просто оказалось непривычно нелегко выдерживать этот визуальный контакт.

– Вы слышали других людей? Может, кто‑то разговаривал рядом с вашей дверью? Или на лестнице?

– Когда дверь закрыта, почти ничего не слышно. А моя была все время закрыта. Я слышала только, как Марк с первого этажа позвал Григория и сказал, что пора идти в баню, мол, она уже протопилась.

– Когда это было?

– Понятия не имею. Как я уже сказала, я не смотрела на часы.

– Других разговоров не слышали?

– Внятно – нет. Конечно, время от времени где‑то звучали голоса, хлопали двери… Я не особо обращала внимание.

– Откуда вы знали, что сегодня что‑то случится?

Он задал этот вопрос быстро, в том же тоне, что и предыдущий, надеясь сбить ее с толку, немного расшевелить. И на этот раз ему удалось: каменная маска на лице Олеси дрогнула, в глазах промелькнуло что‑то, отдаленно напоминающее испуг, брови сдвинулись к переносице.

– Простите?

– Утром за завтраком вы сказали, мол, если что‑то случится или нам понадобится срочно уехать, из‑за заваленных снегом дорог этого не удастся сделать.

– О… – кажется, она с облегчением выдохнула и впервые отвернулась от него. – Я ничего такого не знала. Просто предположила. Знаете, невозможность откуда‑то выбраться всегда меня немного душит. И заставляет нервничать.

– Вы говорили с Марком о некоем видео?

Ее взгляд вновь метнулся к нему: удивленный, растерянный, несколько обреченный.

– О каком видео?

– Неважно. О каком‑нибудь?

И снова Олеся заметно расслабилась, отвернулась и пожала плечами.

– Нет, не припоминаю такого. Да и когда я могла с ним об этом говорить? Я же почти все время была со всеми. Не считая тех часов, что оставалась одна в комнате. Но, как я уже сказала, ко мне никто не заходил. В том числе и Марк.

– Что вы делали после того, как я ушел замывать джинсы?

Он нарочно задавал вопросы в хаотичном порядке, заставляя ее мысленно перемещаться в разные временные отрезки. Олеся явно успела морально подготовиться к разговору с ним, продумала свой рассказ – простой до безобразия, поэтому только так можно было получить естественные реакции.

– Эм… Ничего. Прибиралась, потом помогала Веронике размещать заготовки в холодильник. Потом Даша вернулась. И Женя. Мы еще что‑то успели сделать, хотя Женя все же не стала больше готовить, просто сидела с нами. Потом вы вернулись.

– Кто‑то еще заходил на кухню?

– Да. Павел заходил, сразу после Даши пришел. Пить хотел. И Григорий тоже заглянул. Пытался в салат залезть. Мы их выгнали, чтобы не крутились под ногами и не хватали все подряд.

– Вы убирали нож, которым я резал мясо? Может, помыли его?

Олеся задумалась и после продолжительной паузы кивнула.

– Я положила его в мойку и помыла доску, чтобы убрать ее. Нож, наверное, потом Вероника помыла, уже после обеда. Она мыла какие‑то ножи, сказала, их только руками можно.

– Вы уверены, что он был среди них? Вы его видели?

Ее брови удивленно скользнули вверх, она мотнула головой.

– Честно говоря, не обратила внимания.

Морозов добавил в ежедневник еще несколько пометок, захлопнул его и улыбнулся.

– Благодарю за содействие. Если еще что‑то вспомните, дайте знать.

Олеся рассеянно кивнула. Он встал и направился к двери, уже на пороге как бы невзначай обернулся, чтобы посмотреть на нее. Она так и сидела на кровати, положив руки на бедра, словно приличная ученица в школе. Только судорожно сжатые в кулак пальцы выдавали внутреннее напряжение. Смотрела Олеся куда‑то в угол, но, скорее всего, видела что‑то свое.

Морозов закрыл дверь и заглянул в соседнюю комнату, вообще‑то служившую кабинетом, но сейчас приютившую дополнительного гостя в лице Павла Гордеева. Однако того внутри не оказалось.

Павел обнаружился в гостиной: его выдал звон стекла, когда он наливал в бокал виски, отправившийся на его поиски Морозов сразу услышал это. Очень уж тихо было сейчас во всем доме.

– Почему ты не в своей комнате? – строго спросил у Павла Морозов, входя в гостиную.

Усаживаясь в кресло, тот лишь поднял повыше бокал и лаконично пояснил:

– Нервы не выдерживают. Как глаза закрываю, сразу Марка вижу… с ножом… кровь эту… Но мы же и здесь поговорить можем, правда?

Морозов кивнул и сел на диван, открыл ежедневник и принялся задавать все те же вопросы. Рассказ Павла в целом подтверждал предыдущие показания. После обеда пошел курить, Григорий составил ему компанию, хоть сам и не курит. Вот только, по словам Григория, Павел потом пошел чистить мангал, а сам он заявил, что отправился растапливать баню.

– Нет, мангал я тоже почистил, – спохватился Павел, когда Морозов указал на это несоответствие. – Просто сначала растопкой занялся. Мы договорились заранее, что эта задача будет на мне. А я, когда пошел, сказал Гришке, мол, заодно мангал почищу. Наверное, поэтому и он сказал про мангал.

– Ясно. Ладно, ты затопил баню, почистил мангал, а дальше что?

Павел задумался, катая стакан между ладоней. У Морозова мелькнула мысль, что неразбавленный теплый виски, должно быть, еще большая гадость, чем поданный по правилам.

– Вернулся в дом, погреться захотелось…

– А в бане было холодно?

– Ну как… Значительно теплее, чем на улице, конечно. В комнате отдыха и в санузле есть конвекторы, там температура невысокая по умолчанию стоит, но все ж таки плюсовая. Но я же мангал чистил. Руки замерзли адово.

– Пока грелся, с кем ты виделся?

– Да ни с кем, в общем‑то. Я у себя в комнате был. Хотя… С Марком же! Но это уже было, когда мы в баню пошли. В смысле, я решил, что уже можно идти и ему об этом сказал. Он как раз внизу в тот момент был. Я сразу в баню пошел, а он – наверх за Гришкой.

– Ты говорил с ним о видео?

Ладони замерли, а вместе с ними и стакан. Павел поднял на него растерянный взгляд.

– О видео? Нет, мы же не собирались ничего смотреть. В бане и телека‑то нет. Ты же сам видел.