— После фестиваля ты вернёшься домой и разберёшься со своими тараканами. А я — со своими. Наверное, мы не случайно встретились. Мы оба не знаем, как жить дальше. Твой мир рухнул и мой — в руинах. Мы очень похожи. Никому не доверяем. Волки-одиночки. У меня есть крёстный, но это не сильно помогает. Без отца жизнь кончилась. Я тоже бегу от себя. Поэтому мне с тобой тепло, — сказала Васька и уютно уткнулась головой в изгиб его шеи.

— Вась, ты ненормальная? Я только что тебе поведал о своей маниакальной любви к сексу. Ничего не напрягает? Убежать не хочется? Полицию вызвать? Дядю Гену? — искренне изумился Гоша, ощущая щекой шёлковую гладь светло-русых волос.

— А смысл? Ты мог воспользоваться моей беспомощностью много раз. Уверена, что даже не думал об этом. Ты — моё утешение, — тихо ответила Васька и закрыла глаза. Ей было спокойно, особенно сейчас, когда его ладонь гладила её по голове. Очень хотелось укутаться в сильные мужские объятия и не думать ни о чём.

— Странно. Тем местом не думал, — подтвердил мужчина, отчётливо осознавая, что ни за что не хотел бы обидеть девушку. Так может, дело не совсем в нём? Вернее, не только в нём, но и в тех легкодоступных, прыгающих к нему в штаны особях женского пола? Не на всех же он делает стойку.

— Тебе не стыдно было покупать прокладки? — вдруг улыбнулась Васька. Её до сих пор грызли сомнения по этому поводу. Как кстати пришлись женские штучки личной гигиены.

— Подошли? — он всё-таки обнял её. Душа встрепенулась, будто нашла себе собеседницу.

— Бестактно спрашивать, но подошли.

— Глупости. Бестактно делать рекламу по телевидению о прокладках и тампонах. Не переживай. Неловко было, когда я первый раз встречался для интервью с гинекологом, а потом стало всё гораздо проще, — заулыбался Гоша. Та встреча оказалась незабываемой. Заведующим отделением гинекологии был видный мужчина. Очень импозантный и обаятельный. Гоша краснел, как школяр, задавая вопросы, как ему казалось, интимного характера: почему тот выбрал такую профессию, не возбуждает ли его весьма специфический вид женщины на гинекологическом кресле, не стесняются ли врача-мужчину пациентки. На что чудо-доктор ответил: «Кассира в банке не смущают миллионы, почему меня должно что-то смущать».

— Интересная у тебя работа, — улыбнулась Васька.

— Да. Была.

— Глупости. Если журналист сидит внутри тебя, он никуда не денется. Никакая позорная фотография не сможет его изгнать. Вот увидишь, ты ещё вернёшься в свой мир.

— В свой мир не хочу. Слишком продажный. Может, пообедаем?

— Может. Не хочу тебя отпускать. Ты тёплый. Мне хорошо.

— Ты точно не от мира сего…

День покатился дальше. До самого вечера Гоша травил байки из газетной жизни. Васька хохотала, удивлялась, вздыхала и радовалась. Уже стемнело, а они всё сидели на кухне и не собирались расходиться. Васька вытянула из него все мысли без остатка, опустошив сознание. Это был её первый опыт в практике дипломированного психолога и не совсем удачный, потому что она не могла отстранённо думать о Гоше. Чем больше погружалась в его внутреннюю сущность, тем сильнее растворялась в ней. Всё отчётливее Васька понимала, что её затягивает в омут голубых глаз и расставание убьёт окончательно. Никакие знания не помогали настроить себя на отторжение чувств.

— Вась, иди спать. Ты уже носом клюёшь, — улыбнулся Гоша, заметив отсутствующее выражение на лице девушки.

— Да, пора, — кивнула она и потёрла лицо ладонями. — Доброй ночи.

— Доброй ночи…

Спустя полчаса звуки в доме затихли. Два человека смотрели в темноту и мучились от бессонницы. Гоша снова ворочался на раскладушке, Васька вертелась в постели. Им не хватало друг друга. Поврозь обоим было холодно.

Под утро Ваське приснился омерзительный сон, в котором она ехала в лифте вместе с Гошей, а он её не замечал и занимался непристойным делом с другой женщиной. Всё было отчётливо и ярко, включая вздохи и звуки. От боли у Васьки скрутило живот. Критические дни не думали кончаться. Она открыла глаза и поняла, что плачет и, судя по мокрой подушке, уже давно.

«Я схожу с ума. Гоша не мой и никогда не будет моим», — девушка поднялась с постели, накинула халат, взяла чистые вещи и тихонько выскользнула из комнаты. Взгляд как нарочно примагнитился к раскладушке, где спал мужчина, как всегда, на животе, свесив руку и ногу на пол. Одеяло валялось на лестнице. Васька не пошла его подбирать. Она стояла и смотрела на широкие плечи, длинную спину и на то самое, обтянутое боксёрами место, которое испортило сон. Мысли приняли неправильное направление. Злость росла. Васька скрылась в ванной комнате, заперла дверь на задвижку и пустила воду. Слёзы продолжали течь. Жёлтые глаза опять опутала кровавая паутина лопнувших сосудов, веки припухли.

Шум воды разбудил Гошу. Он открыл глаза, посмотрел на своё одеяло и вернул ногу на раскладушку, а потом похолодел от ужаса. Пробуждение было полным. Абсолютно. Он не помнил, что ему снилось, но желание просто убивало. Слетев с постели, Гоша оделся за пару секунд, сложил раскладушку и умчался в дворовый туалет. Это был его второй залёт в старенькую, сквозящую щелями постройку. Запах там присутствовал специфический и мужчина надеялся, что он поможет избавиться от зашкаливающего напряжения ниже пояса.

— Буду спать в машине, — решил Гоша, закрывая скрипучую дверь на жалкий крючок.

Любое прикосновение приносило боль, и никакие ароматы не помогали. Унизительный дедовский метод спасения подействовал безотказно, а заодно мучительно постыдно и безжалостно до дрожи под коленками и мерзкого стона облегчения. Как он ненавидел себя в эту минуту, сильнее стократно, чем в ситуации с лифтом. Никакие уговоры, что это природный утренний «подъём», не помогали. К собственным мыслям присоединились язвительные намёки Джорджии, которая продолжала существовать, как элемент совести.

«Мальчик не сдержался. Слабак. Рохлик», — стучало в голове, пинало под дых. До чего противно было смотреть на свою руку, словно она вымазана нечистотами из выгребной ямы.

— Слышь, Гоша, ты это… не бери в голову, — послышался сочувствующий голос Феди. Туалет стоял возле забора.

Аллигатор лязгнул зубами, поняв, что его стон был отчётливо слышен за пределами огородного нужника.

— У всех бывает. Ты же не железный. Я вот как Джорджию представлю, так вообще удержаться не могу. А её может, и в помине не существует, — не унимался Федя.

— И тебе с добрым утром, — откликнулся Гоша, понимая, что отмалчиваться глупо.

— Я сегодня за газетой в город поеду. Я же ей написал. Вдруг ответила…

Федя пустился фантазировать, а Гоша застегнул молнию на джинсах и вышел под солнечные лучи. Чистый утренний воздух бодрил. Август медленно катился на закат.

— Дяде Гене всё докладываешь? — усмехнувшись, спросил Аллигатор, пролезая сквозь высокую траву к забору.

— Кому? А, Мизинчику? Ну так… частично, — откашлялся Федя, заметив недобрый взгляд соседа. — Не переживай, это чисто между нами. Сам грешен.

— Чего мне переживать? Можешь и доложить. Я здесь ещё пару дней побуду и свалю. Хочу фестиваль посмотреть.

— Тебе понравится. Это батя Васьки придумал. Он же повёрнутый был на развалюхах. Сколько их починил, уйма. Васька в него пошла. А как помер, так она тоже как померла. С тобой вроде ожила. Ты… это… поосторожнее с ней. Мизинчик голову снесёт, не заметишь как. Я уж попал под горячую руку один раз, так до сих пор стороной обхожу. Всё, пора в город. Скоро автобус, — засобирался Вася.

— Не забудь рассказать, чего там Джорджия ответила, — кивнул Гоша, провожая взглядом сутулого Федьку.

В дом идти не хотелось, как и встречаться с Васькой. Теперь Аллигатор боялся за непредсказуемость своей части тела. Ополоснув руки в летнем душе, он уселся на пень и подставил лицо солнцу. Как ни странно, но после разговора с соседом мысли поутихли. Васька наблюдала за Гошей из окна спальни и не знала, что делать. Он отдалялся, словно заранее приучал к тому, что скоро исчезнет. Прошёл час, как постоялец прилип к грязному пню и не собирался с него подниматься. Между тем на кухне остывал кофе, черствели бутерброды. Васька вспомнила про телефон и написала сообщение: