Сунув ноги в туфли, она потрясла волосами, наклонившись, а потом резко выпрямилась. Чёрная грива разметалась по спине.

— Готова, — вздохнула она и вышла за дверь.

В коридоре никого не было. Зато в соседнем номере шли дебаты. Братья снова выясняли отношения. Тоня не собиралась подслушивать, понимая, что ругаются из-за неё. Без стука она распахнула дверь и появилась вовремя. Кулаки уже разрезали воздух.

— Кто-то сказал, что пора, — угрюмо произнесла она. Мужчины обернулись и замерли, в упор глядя на неё. — Чего? Я платье задом наперёд надела?

— Нет, — хором ответили они, но драку прекратили.

Сэм достал телефон и сделал звонок. Гоша отошёл к окну, чтобы остыть. Ему нужна была Васька, чтобы сбросить стресс и думать головой. Она действовала на него безотказно. Спал он отлично, проснулся быстро, а потом снова погрузился в темноту мыслей, и никто не мог оттуда вытащить. Вдобавок в чистых джинсах нашлась вырезка из газеты с великолепной иллюстрацией. В эту минуту лёгкие намотались на сердце, вытравив весь воздух и остановив ток крови. Даже на крик не осталось сил. Пальцы сжали листок позора. Сэму не повезло появиться в самый пиковый момент расчленения души и тела. Гоша хотел убивать всех подряд, включая себя самого. Зверь в его теле метался и лязгал зубами.

— Нас ждут, — тихо сказал Сэм и посмотрел на Тоню. — Сначала тебя. Одну. Номер триста шесть. Пойдём, провожу.

— Я поднимусь через пять минут, — пообещал Гоша, собираясь с мыслями. Ему нужно было настроиться на рабочую волну. Ничего не помогало. Он не знал, с чего начать, будто его ждало первое в жизни интервью. Ни одного вопроса не рождалось в голове.

Коридоры гостиницы пустовали. Постояльцев было немного, а те, кто заселились, предпочитали провести утро в постели. Гоша брёл по мягкому ковровому покрытию, озадаченный тем, что его ждёт. Волновался? Безумно. Неизвестность его бесила всегда. Обычно он знал, что ждать от людей, но не в этот раз.

«Что если опять обман? Кто докажет, что теперь меня ждёт настоящий Лёля? Обжёгся один раз, теперь болит заранее. Васька, не поверишь, если бы не ты, ни фига бы не пошёл на этот подвиг. Как ты там без меня? Почему на сердце неспокойно? Потому что тебе так же плохо, как и мне? Я это точно знаю. Ты веришь в меня. Не могу тебя подвести. Дерьмо. Я мог не уезжать, — думал Гоша, с каждой минутой желая вернуться назад. — Нет, я не разочарую тебя».

Он подошёл к номеру 306 в тот момент, когда из него выходила Тоня в сопровождении высокой и очень знакомой на вид блондинки.

— Вы можете зайти, — сказала она и повела Анаконду в соседний номер.

Гоша и Сэм вошли. Две гориллы ростом под потолок обыскали их в небольшом холле и пропустили в большую гостевую комнату с занавешенными окнами. Номер-люкс отличался роскошью обстановки, но скудность освещения мешала усладить взор.

— День добрый, господа-журналисты. Проходите, — раздался спокойный и немного насмешливый голос, и в тот же момент включился уютный свет настенного бра.

Возле изящного столика в инвалидном кресле сидел крупный мужчина с лицом Лёли Сопельского. На нём был мягкий твидовый пиджак серого цвета в мелкий белый рубчик и тёмно-серая водолазка, ноги укутывал клетчатый плед. Заметив удивление на лицах опешивших гостей, мужчина усмехнулся.

— Не стесняйтесь. Гоша Аристархов… — Лёля поднял со столика свежий номер «MacroNews». — Отличный материал. Я бы с удовольствием посетил такой фестиваль.

Гоша сделал шаг вперёд и взял в руки газету. Дрожь пробежалась по пальцам. В груди забурлили волны. Он не думал, что настолько влюблён в свою работу. На глаза навернулись слёзы. В данную минуту он ничего так сильно не желал, как вернуться в родную редакцию, окунуться в бешеный ритм, снова ощутить тот драйв, который сопутствовал каждому дню. Вечный адреналин на грани. Сквозь муть в глазах он смотрел на первую полосу и видел фотографию, которую сделал на фестивале.

«Шеф всё-таки не разочаровал. Васька, это всё ты. Без тебя нет ничего», — пронеслось в голове. Гоша перевёл взгляд на Лёлю и вернул газету.

— Присаживайся, Гоша Аристархов. Аллигатор, удачно кусающий за одно место. Ладно-ладно, не злись. Присаживайся. Сэм, сделай фотографию и выйди. Мы пообщаемся без свидетелей, — перешёл на командный голос Сопельский. Мужчина дождался, когда Гоша опустится в кресло, и поправил пиджак. — Теперь фотографируй. Мы оба должны попасть в кадр.

— А… — с сомнением в голосе произнёс Сэм, намекая на кресло. Фотоаппарат он прихватил из квартиры Гоши. В пути попробовал пару раз щёлкнуть Тоню. Вроде получилось. Но сейчас напало стеснение.

— Фотографируй так, чтобы мы оба вошли в кадр. Что непонятно? Кресло тоже войдёт. Ничего обрезать не нужно. Всё, как есть, — Лёля замер с газетой на коленях. Цепкий взгляд метнулся в объектив, словно стремился попасть на матрицу. — Теперь сделаем вид, что беседуем.

Сэм нажимал на кнопку, пытаясь поймать хоть что-то. Руки подрагивали. В комнате было душно. На лбу выступили капельки пота.

— Покажи, — попросил Сопельский, требуя фотоаппарат в руки. Заполучив его, он просмотрел кадры, ухмыльнулся при виде Тони. — Выберешь из девятого, пятнадцатого и шестнадцатого кадров. Одобряю. Ты можешь быть свободен.

Забрав фотоаппарат, Сэм взглянул на брата и поразился его рабочей собранности. Даже блокнот с карандашом в руке появился. Диктофон уже работал на телефоне. Ничего не сказав, фотограф вышел.

— Чай, кофе? Думаю, кофе, — Лёля улыбнулся Гоше. — Ты же не завтракал.

— Спасибо.

Какое-то время в комнате висела тишина. Мужчины рассматривали друг друга. Наконец, один из охранников вкатил сервировочный столик и расставил чашки, кофейник, тарталетки с рыбой, сыр, буженину.

— Дальше мы сами. Выйди и закрой дверь, — спокойно сказал Лёля и подождал, когда молодой человек удалится. — Гоша, справишься с кофейником?

— Конечно. Вам со сливками? — Аристархов поднялся с кресла и взялся за кофейник.

— Нет. Люблю чёрный. Моя слабость, — ответил Сопельский, принимая чашку на блюдце. — Угощайся. Это для тебя. Я уже позавтракал. Не стесняйся. У нас примерно три часа. Управимся?

— Конечно, — кивнул Гоша, отправляя в рот тарталетку с божественным жирным куском малосолёной рыбы. От глотка кофе почти закружилась голова. — Вкусно.

— Такой кофе варит только моя жена. У неё свой фирменный рецепт.

— Это та белокурая девушка?

— Да. Моя Вера — лучшее, что Бог дал в этой жизни.

— Давайте определим границы, за которые мне не дозволено заползать, — серьёзно предложил Гоша, включаясь в процесс. Со своим опытом он мог вытянуть из человека любую информацию, но в данном случае не хотел этого делать.

— У тебя нет границ, кроме пошлости. Но эту границу ты уже не хочешь пересекать, да?

— Вы правы. Почему вы согласились на интервью? — не удержался Гоша. Он не хотел задавать этот вопрос, считая его бестактным. Слова вылетели быстрее, чем аромат кофе перестал щекотать нёбо.

— Хм. Знаешь, твоя история задела меня за живое. Нет, не тот всплеск сексуальной энергии, который загнал тебя в ловушку. Это меня мало волнует. Но я посмотрел на работу журналиста иначе. На что ваша братия способна, что достичь чего-то? Десять лет мне удавалось водить вас всех за нос. Как ни удивительно, но ты «спалил» меня, вывел на чистую воду. Нет, всё не то, — Лёля поставил чашку на стол и закрыл глаза, болезненно поморщившись. — Мне осталось немного. Не хочется умирать во лжи. Это первое и последнее интервью. Хочу, чтобы люди узнали меня настоящего. Вера права. Я заслужил открыться миру. Поэтому я здесь, на исторической родине, говорю с тобой. Завтра уже может быть поздно, поэтому мы встречаемся сегодня.

— Всё так плохо? — спросил Гоша.

— Всё хорошо. Я прожил прекрасную жизнь, полную любви, исполнившихся надежд и не только моих. Мне сорок семь лет, из которых двадцать пять лет я прикован к этому креслу, — Лёля похлопал ладонью по подлокотнику ладонью. — Гоша, ты любил когда-нибудь так, что сердце останавливается от мысли о разлуке?