Походу Брайан затошнило, просто наблюдая за мной.

- Э-э, ты можешь прийти, если хочешь, Мэгги, - говорит кузина.

Из жалости можно пригласить любого, но даже официантка в “Посетителе” тети Мэй понял бы это. Я не пойду на вечеринку. Я просто не представляю, как разрушить планы мамы, и в то же время снять с крючка моих экс-друзей.

Я решила еще подумать над этим.

До аварии я уже два года играла в университетской теннисной команде. Но сейчас, будучи почти как старуха, я не смогла бы даже сыграть подобно первогодке. Не то, чтобы я хотела, потому что тогда мне пришлось бы носить эти короткие теннисные юбки. Я никогда не надену теннисную юбку снова, потому что я никогда никому не покажу уродливые шрамы на моей ноге. К тому же, ты не можешь играть в теннис, когда даже не можешь ходить прямо. Когда я проглатываю последний кусок говядины, я понимаю, что все они ждут ответа.

Умм…

Выражение надежды на лице моей матери дает мне понять, что она сочувствует мне. Как будто меня волнует то, что я больше не дружу с ними. А вот маму волнует. Она оплачивает половину медицинских счетов, которые не покрывает страховка. Мои родители в разводе и я ненавижу чувство того, что я, несомненно, добавляю ей еще стресса. Вина, словно большой комок жареной говядины, оседает в моем заполненном французским соусом желудке.

Я хочу поморщиться, когда слышу свои слова:

- Конечно, звучит круто.

Мама выдыхает, когда девчонки шумно вдыхают.

- Можешь взбодрить ее? - спрашивает мама у моей кузины.

- Конечно, тетя Линда, - говорит Сабрина.

Серьезно, я чувствую себе ребенком, когда моя мама устраивает детский праздник для меня. А именно, когда я слышу, как моя мама спрашивает:

- Время?

- Я, полагаю, что около восьми.

- Превосходно! - сказала мама, словно тигр в рекламе овсянки.

Как я собираюсь сбежать отсюда без своей матери и ее обнаружения этого? Другого способа нет, я собираюсь на вечеринку, а люди пусть глазеют на меня. Этого уже достаточно для того, чтобы в понедельник терпеть насмешки в школе.

После того, как мама приносит им их салаты и оставляет нас наедине на две минуты, Брайан подмигивает мне с хитрой улыбкой:

- Ты знаешь о большой новости?

Новости? Ум, в последнее время я не следила за сплетнями.

- Этот Мистер Майер носит парик?

Я слышала это в нашей школе недавно.

Брайэн смеется.

- Нет, это очень старая новость. Я говорю о Калебе Бэкере, которого выпустят завтра на свободу. Что?

Дэниэль нанизывает на свою вилку гарнир и подхватывает салат:

- Миссис Бэкер позвонила моей маме и рассказала все. Досрочное освобождение. Мне интересно, дадут ли они вернуться ему в школу.

Досрочное освобождение? Он должен был быть в тюрьме еще, по крайней мере, шесть месяцев. У меня был идеальный план: отправиться в Испанию прежде, чем он вернется. Глубокая, острая боль в груди резко пронзает меня, когда я вдыхаю, а мои пальцы начинают дрожать. У меня мини-паническая атака, но я стараюсь не допустить того, чтобы об этом узнал кто-то еще.

- Мэгги, ты в порядке? - спрашивает меня Сабрина, когда я отталкиваю от себя пирог.

Нет. Я определенно не в порядке.

Как будто того, как мой отец смотрел на меня все дорогу от Сант-Чарли до Рая, не было в достаточной мере пыткой, моя мама сжимала кулаки со всей имеющиеся силой с тех пор, как я покинул ДИПДН сегодня днем. Я даже не допускаю мысли о том, что когда-нибудь она посмотрит в мою сторону.

Что, черт возьми, я должен сказать? Прекрати нервничать, мам. Я уверен, все будет хорошо. Ее сын - осужденный уголовник. Я просто хочю, чтобы она прекратила постоянно напоминать мне об этом. Хорошо, это займет какое-то время. Изначально она никогда не была безумно любящей матерью. Городской парк находился перед нами, когда мы ехали вниз по Мэсси-Авеню. Когда мне было пять лет, я выбил свои два передних зуба на детской площадке парка, и здесь же, на баскетбольной площадке, была первая моя драка, когда мне было девять. Это были старые добрые времена. Я не могу поверить, что мне семнадцать и я размышляю о старых добрых временах.

Затем мы повернули, и парк скрылся из виду. Позже мы подъехали к знакомому двухэтажному кирпичному дому с четырьмя белыми колоннами, обрамляющими парадную дверь. Выйдя из автомобиля, я глубоко вдыхаю.

Я дома.

- Ну…, - говорит отец, открывая дверь, - Добро пожаловать в Рай.

Я киваю вместо того, чтобы смеяться над наиболее распространенным приветствием посетителям в этом городе. Я скрываюсь в холле. Обстановка не изменилось за год - я вижу это сразу.

Как ни странно, не ощущается, что я дома.

Хотя пахнет здесь хорошо. Словно яблочная пряность. Я не чувствовал раньше этот сладкий, острый аромат в этом месте, хотя и казалось, что он был здесь всегда.

- Я… хм… буду в своей комнате, - сказал я им, хотя звучала это так, будто я спрашиваю разрешения. Почему так я понятия не имею. Эта комната была моей, это все еще моя комната. Так почему я веду себя так, будто это место просто пит-стоп? Я делаю шаг по знакомой лестнице, чувство клаустрофобии охватывает меня, и я начинаю потеть. Я рискну подняться по лестнице и оглядеть прихожую. Мои глаза застывают на виде черной, прислонившейся к двери, фигуре.

Ожидание.

Этим черным видением оказывается моя сестра-близнец, Лия. Она не просто обрела силуэт моей сестры, она обрела еще и ее тело. И она одета во все черное.

Черные волосы, черный макияж. Черт, у нее даже ногти черные. Гот до глубины души. Дрожь пробегает по моей спине. Трудно поверить, что это моя сестра. Она напоминает труп.

Прежде, чем я выдохнул еще раз, Лия бросается в мои объятия. И шумные рыдания, выходящие из ее рта и носа, напоминают мне о моих сокамерниках.

Даже когда Судья Фэркус посмотрел на меня с отвращением и сказал мне, что я буду почти год заключен в тюрьме из-за моего тупого вождения вне трезвом виде, я не издал ни звука. Когда они дали мне наряд в полосочку и нашли мне переполненную камеру, я так и не осознал, что оскорблен. А когда Дино Альварез, член банды из южного Чикаго, подошел ко мне во время часа в тренажорке и загнал в угол в мой второй день в ДИПДН, я почти обделал свои штаны. Но я ни разу не заплакал на протяжении всего этого времени.

Я глажу голову сестры, не зная, что еще сделать. У меня не было ни единого физического контакта в течение года, и я жаждал его, когда сидел в своей камере более трехсот дней и ночей. Но теперь, когда я ощущаю это от своей собственной сестры, такое чувство, что стены надвигаются на меня.

- Мне нужно прилечь на некоторое время, - говорю я, затем слегка прижимаю ее. Что мне действительно нужно так это отдохнуть от этого старого / нового шквала семьи в моей жизни.

Когда я иду в свою комнату, темный деревянный пол под ногами скрипит, отдаваясь эхом в ушах.

«Это - комната ребенка», - подумал я. Спортивные трофеи и мои Звездные войны, световой меч Энакина Скайуокера все еще на моей книжной полке, где я оставил их и вымпел Средней школы Рая, прибитые к изголовью моей кровати. Черт, даже фото Кендры в ее школьной форме черлидера прикреплено на ленту к спинке кровати, как будто мы - все еще пара.

Я оборвал все связи с ней, когда меня арестовали. Кендра из тех девочек, что привыкли быть избалованными своими родителями и испытывают отвращение к людям, с которыми я жил в течении прошедшего года. Я мог бы просто представить, как ее унижает подруга Дино Альвареза во время еженедельного часа посещения. Последняя вещь, которая мне была нужна в ДИПДН - это пинание моей задницы другими заключенными, потому что у меня есть девушка, которая носит дизайнерскую одежду и имеет две тысячи долларов в кошельке. День посещения для меня состоял из визита мамы, нервно сжимающей свою ладони и смотрящей на меня, словно бы я был чужим ребенком и отца, бессвязно болтающего что-то о погоде и о чем-то еще, чтобы заполнить тишину. Идя к своему шкафу в спальне, я пробую на ощупь новую одежду, которую мама, должно быть, купила для меня. О чем она думала? Мои футболки и майки куда-то делись. На их месте появились вызывающие, застегивающие на пуговицы, клетчатые рубашки в тон солдатского обмундирования. На полках все сложено, словно в Дорожном магазине, брюки разложены по различным оттенкам.