Неизвестно, кто начал ту войну. Ворона утверждала, что это были именно Повелители — но это ведь версия Князей, как победившей стороны!

Как бы там ни было, Повелители и Одарённые сошлись друг против друга. Убивать Повелителей с помощью Зёрен маги не могли — но, у них было и обычное оружие. Оказалось, что если Зерно поместить внутри тела Повелителя — он становится таким же уязвимым, как и обычный человек. Князья придумали специальное оружие — стрелы и копья, пули и болты, с Зёрнами внутри. Да не просто с Зёрнами — а с готовыми артефактами, которые, попадая вовнутрь Повелителей, разрывали тех на части или отравляли их. Это было обоюдострое оружие — таким же образом маги могли убивать и друг друга.

К началу Войны насчитывалось более полусотни тысяч Одарённых, двух тысяч Родов и почти сотня Княжеств, под тремя десятками Тотемов. Повелителей никто не считал, но говорят, что их было не более ста человек — и тем не менее, маги почти проиграли. Через несколько лет история одарённых почти прекратилась. Ибо погибли две трети Одарённых, от всех Родов остались чуть больше двух сотен, десяток княжеств и всего несколько Тотемов.

Но и Повелители сильно пострадали. В битве на Поле Великанов (в последней битве той войны) сошлись всего полтора десятка Повелителей и почти пять тысяч Одарённых. Когда же, через несколько часов, битва закончилась, со стороны магов всё ещё было около сотни выживших. У врага — никого, ни одного живого Повелителя.

С тех пор никто о Повелителях не слышал. Ходили слухи, что ловили то одного, то другого Повелителя — как правило, маленьких детей, якобы сыновей и дочерей погибших властелинов. Но на деле, никто не мог доказать, что это именно Повелители — по крайней мере, ни одного официального суда над ними не было.

— Но я-то здесь при чём? — закричал я, — Я к этому какое имею отношение?

Ворона помолчала и сказала тихо:

— Ты отринул Дар. Ты сжёг Тотемный Знак. Ты — Повелитель.

Повелители — легендарные существа, которые появились сразу же после катастрофы. Как правило, обладали особым даром — “берсерком”. Последние Повелители погибли в битве на Поле Великанов в 24-м году ядерной эры. Повелители не имеели ограничений на тотемные или внетотемные практики, ни на ёмкость умений. Они могли безо всякого ущерба для себя владеть и использовать любое количество Зерна Силы (Великий Князь, к примеру, без ущерба для своего здоровья может использовать не более десяти-двенадцати Зёрен одновременно, а обычный Князь — в несколько раз меньше). Кроме того, на него не действуют правила общих законов магии (ОЗМ). Обращение: Сын Грома, Громоподобный, Берсерк.

(Энциклопедия Ядерной Эры. Издание 3-е, дополненное. Святоч, 38-й год Я.Э., типография Патриархии СПД).

— Нет, нет! НЕТ! Какого хрена! Что за бред! — я метался по камере, разбивая и без того немногочисленные предметы ногами, — Я сплю! Я сошёл с ума и сплю! Разбудите меня!

Ворона молчала. Затем дверь открылась и в неё протиснулись несколько воинов в полном доспехе, прикрывая своими щитами бояр Перовского и Баранова. Баранов был пьян, а Перовский бледен, словно мел.

— Итак, Фёдор, по прозвищу Молчун, мы слушаем тебя, — Перовский приказал воинам опуститься на колено и сомкнуть щиты на земле.

— Это я слушаю вас! — крикнул ему, — Что за бред!

Воцарилось молчание. Я смотрел на них, а они — на меня. Я заметил, что воины испуганы и бледны, бояре же держатся внешне спокойно, но как дрожат в их руках крупнокалиберные однозарядные пистолеты! Баранов при этом ещё и чувствительно покачивался.

— Воевода тяжело ранен молнией, которую ты в него выпустил! — заорал он, с трудом удерживая меня на мушке своего карамультука, — Ты есть враг наш, и тебя следует казнить! На колени!

Я с трудом, но взял себя в руки. Сказалась подготовка в космическом центре. Там нас учили приходить в уравновешенное состояние, что бы с тобой не случилось в полёте. Прикрыл глаза, ровно вдохнул-выдохнул несколько раз. И посмотрел на бояр.

— Я клянусь, что в первый раз услышал о Повелителях только что, от Вороны, которая сидит в соседней камере. Я клянусь, что не имею никакого представления о том, в чём меня обвиняют. Я не покушался на воеводу, я не понимаю, что произошло. Я — не Повелитель!

Услышав эти слова, боярин Баранов заревел, попытался прицелиться и выстрелил. Пуля взвизгнула за моим плечом, сзади что-то взорвалось и меня мягко толкнуло на копья воинов. В ушах зашумело, словно их закрыло ватой. Перовский отпихнул боярина, что-то крикнул ему. Воины поднялись и, прикрывая хозяев, вышли из камеры. Я рухнул на колени.

Крови не было. Ни на спине, ни из ушей. Слух быстро возвращался. Я оглянулся — на кирпичной кладке позади меня, в центре обугленного круга, торчало довольно крупное Зерно. Я с трудом вытащил его из трещины. Вокруг него расплескался жидкий свинец. Несмотря на горячий ожог на стене, Зерно было холодным и успокаивающе, по-кошачьи, урчало.

— Ну, ну, — я положил его на ладонь и успокаивающе погладил его, — Не волнуйся. Как тебя звать, кошечка?

Я был в шоке. Да, был напуган до смерти. Но, понимание того, что я был на волоске от смерти, придёт позже. Когда-нибудь. Я это усвоил после Мумба-Юмбы, после того полёта на падающем транспортнике, после того, как несколько раз смотрел в глаза смерти ТАМ.

ЗДЕСЬ же я в первый раз был так близко от конца, и моё сознание словно раздвоилось. С одной стороны, я был испуган, избит, оглушён и жалок. С другой — я был совершенно спокоен, собран и удивлён. Удивлён тем, как мурчит у меня на руках Зерно, которое только что едва не убило меня.

— Слушай, давай дружить? — спросил я его, поглаживая по граням, по ребрам, по остриям, — Меня Фёдором зовут, а тебя — как?

Зерно никак не ответило, но было заметно, что поглаживания постепенно снижают его урчание, и теперь оно просто гудело, словно шмель. И вслед за этим ровным гудением, я вдруг стал ощущать, видеть, какое-то странное свечение, что исходило из самого центра Зерна. Оно превратилось для меня в какую-то своеобразную шкатулочку, в которой горит маленький серебристо-синий фонарик. Его лучи, странным образом изгибаясь, расходились в стороны. Как будто гало на плохой фотографии, сделанной против Солнца. Я стал различать оттенки всех цветов радуги, которыми был наполнен узор его лучей. Они проходили сквозь мои пальцы, сквозь мою кожу и кости — и я вдруг почувствовал их живое биение, словно теплые, нежные потоки солнечного света. Боль от избитого тела ушла, как не бывало!

— Нет, так не пойдёт. Может быть, ты радиоактивно? — спросил я у Зерна.

Оно опять мне не ответило. И я, на всякий случай, положил его на нары, а сам сел на корточки в противоположный угол и, не отрываясь, принялся смотреть на него.

Отступление. В кабинете Перовского.

— Я выстрелил в него, я попал в него, но он отвёл пулю! — Баранов качался на стуле, уставившись пустым взглядом в стену, — Я выстрелил в него, я попал в него, но…

— Да заткнитесь уже! — Перовский хлопнул кулаком по столу и скомандовал охране, — выведете его, пусть Трубадур займётся им, накапает покой-корня или ещё чего…

Воины вывели неадекватного боярина из кабинета, а Перовский, обхватив голову руками, сел за стол и уставился на белый лист бумаги.

— Он не врёт.

Боярин поднял глаза и посмотрел на Ворону так, словно увидев её в первый раз в жизни. Она сидела на подоконнике и спокойно курила самокрутку.

— Что? Как…?

— Он не врёт, — спокойно повторила она, выпуская кольцо за кольцом, — Он не знает. Что он — Повелитель. Он вообще не наш.

— Что значит — не наш? — Перовский откинулся на кресло, — Послушай, Ворона. Я и так пошёл у тебя на поводу. Ты не должна была с ним говорить. Что ты ему рассказала?

Ворона спокойно докурила самосад, затушила окурок в пепельнице из черепа химеры: