Я просто сидел, обхватив руками колени и пытался согреться. Растопить холод, закравшийся в сердце за те несколько минут, пока я учился заново дышать.

Мне никогда не было так страшно. Даже в мумба-юмбах, в которых каждый день можно было схватить пулю. Ни в первом прыжке с парашютом, когда после рывка крик застрял в лёгких и не хотел выходить. Ни тогда, когда старый дырявый Ан-24 потерял один из моторов после касания ВПП в далёком Мозамбике.

Там страх был мгновенный, мобилизирующий. Там я знал, что пусть сейчас сложно и тяжело, но скоро я снова увижу родное небо Москвы, пройдусь по её шумным, наполненным светом улицам, увижу смеющиеся и грустные лица своих.

Но теперь, сидя в промёрзшей остановке посреди развалин своего мира, я не понимал, куда мне возвращаться. Безумная мысль вернуться в бункер, собрать из нескольких комплектов один работающий дьюар и отправиться в сон на следующие десятилетия — эта мысль уже не казалась неосуществимой и безумной.

Я не знаю, чтобы со мной случилось, если бы не пачка старого «Космоса» в кармане. Я машинально вытащил сигарету, чиркнул колёсиком зажигалки и в надвигающихся сумерках вдруг увидел того самого мышонка, который встретился в подвале Института. Он внимательно и с укором смотрел на меня, сидя на пеньке в паре метров. Я протянул к нему руку и он, недоверчиво обнюхав пальцы, вдруг шустро забрался по ним под рукав костюма. Потом выглянул оттуда, словно спрашивая разрешения.

— Забирайся, забирайся. Живое существо… Единственный друг…

Мышонок повёл носом, умостился внутри рукава и, кажется, захрапел. Я аккуратно, чтобы не потревожить его сон, вместился в сугроб, немного нагреб снега вокруг для тепла и тоже заснул, забыв потушить так и не выкуренную сигарету…

Тотемы — система власти, религиозного поклонения и совместного проживания в послевоенных Княжествах. Фактически, это вертикальная структура племенного сообщества, внизу которого находятся рабы, вверху — княжеские рода. Благодаря неуклонной заботе руководства СПД, в последние годы высшие жрецы Тотемов проходят обязательное обучение в Семинарии Святоча. Благодаря повышению уровня образования жрецов, ушли в прошлое культы человеческих жертвоприношений своему Тотему, земенённые на символическое сжигание святых даров. (Энциклопедия Ядерной Эры. Издание 3-е, дополненное. Святоч, 38-й год Я.Э., типография Патриархии СПД).

Наутро ветер стих.

Небо было по-прежнему серым, но однородно-зимним, без вчерашних грозовых туч. Я выбрался из своего гостеприимного сугроба, отряхнулся. Достал детектор. Он ушёл в режим сна, но после включения ничего страшного не показал. Да, уровень радиации был повышенным. В несколько раз более высоким, чем обычный. Но зато не было тех страшных десятков рентген, о которых рассказал Григорьев.

Спохватившись, я раскрыл рукав. Мышонка не было. Нечёткая, мелкая цепочка следов обнаружилась в нескольких метрах от сугроба; мышонок явно ушёл по-английски, не прощаясь. А может быть, не смог меня добудиться. Следы вели к огромному сильно разрушенному зданию примерно в сотне метрах от меня. Но я не стал туда идти. В конце-концов, встретились дважды — авось и в третий раз встретимся. Жаль, не познакомились, не знаю имени. Прости, мышонок.

— Так, лейтенант Панфилов. Смир-н-на! Похоже, у тебя конкретно придавило крышу. А между тем, уже утро, а мы со вчера не жрамши.

Тут же вспомнился Григорьев с его заданием. Может быть, заодно и покушать удастся? Мда… Что говорить, а отсутствием оптимизма я никогда не страдал.

— Прорвёмся! — я решительно перехватил рюкзак и потопал по свежему снегу.

Кафешка Арама находилась примерно в 10 минутах неспешной прогулки от НИИ, в небольшом сквере у бульвара. Раньше.

Теперь мне пришлось пробираться сквозь груды камней и поваленных деревьев и столбов, которые, словно пасти капканов, ждали ногу неосторожного путника. Часто они таились под ровным, обманчиво плотным на вид снегом. После первых провалов по колено, я остановился и из подручных средств соорудил снегоступы. Идти сразу стало легче.

Мой путь вдоль бульвара напоминал петли испуганного зайца. Вот здесь я уткнулся в полностью выгоревший остов автобуса, слева и справа от которого перемешались в невероятном хаосе старые провода, столбы и стволы. Пришлось возвращаться с сотню метров, выискивая безопасный обход среди развалин. В другом месте я чуть было не упал в огромный провал прямо посреди улицы, который поглотил добрый десяток автомобилей. В конце-концов, мне пришлось обходить настоящий кратер того, что раньше было станцией метрополитена. На соседних улицах было ещё хуже — десятки скелетов разваленных зданий, балки перекрытий, листы полусгоревшего шифера превратили улицы в непроходимое минное поле.

А ещё, слева, по направлению к центру города, в воздухе постоянно висела зелёная пелена тумана. Видимость его менялась от пары метров до полукилометра, и иногда я чувствовал, что из него за мной кто-то следит. Ощущение было неприятным и, хотя ни разу я не смог разглядеть ничего живого, движущегося внутри этой пелены, предпочитал держаться от неё подальше.

Пару раз мне казалось, что в снегу лежит книга или какой-то журнал. Я бросался туда, но каждый раз вместо них обнаруживался какой-то обгоревший мусор.

В детстве я очень много читал. В интернате была неплохая детская библиотека, которой почти никто не пользовался. Для меня же чтение стало отдушиной, настоящим убежищем для маленького человека, ежедневно вынужденного драться за место под солнцем. Вот и сейчас, остро захотелось оказаться в тиши мягкого солнечного света, между полками немного пыльных книг. Только где сейчас найти уцелевшую библиотеку?

Пожары неразборчивы. Они едят всё. Но первыми они жадно, почти без копоти, сжирают именно бумагу. За те несколько часов, пока я осторожно пробирался к своей цели, я не увидел ни одной книги, ни обрывка газетного листа. Даже деревья были обожжены, многие — до самой сердцевины. Некоторые стволы ещё стояли, сопротивляясь ветрам. Тем ужаснее выглядели их раны.

Когда до кафешки оставалось буквально несколько десятков метров, дозиметр взвыл. Щелчки превратились в непрерывный стрекот. Я рванул обратно, через несколько шагов детектор успокоился.

Осторожно, шаг за шагом я снова начал приближаться к тому месту, где цепочка моих следов развернулась обратно. Это место сильно отличалось от того, что мне пришлось видеть ранее. Справа, за грудой очередных развалин, зиял огромный кратер. Даже толстый слой снега не смог скрыть его размеры. Раньше бульвар здесь отворачивал в сторону; теперь на месте городских кварталов не было в прямом смысле ничего. Если я не сбился с пути, то как раз за этой самой воронкой должен был быть виден стадион Лужники; однако, до самого горизонта протянулась такая же холмообразная снежная пустыня. Вчерашний зелёный туман немного рассеялся, открывая леденящий душу вид на развалины столицы. И лишь в паре километров, прорывая вершинами мутное облако, решетчатыми скелетами пестрели башни того, что раньше было Москва-Сити. Обернувшись, я понял что уже несколько минут незаметно для себя поднимался вверх, и стоял сейчас практически на краю вала из обломков земли, кирпича и металлоконструкций. Вытянув в руке детектор, я нащупал ту зону, за которую заходить не стоило. Это был край обвала, начало кратера.

«Чтобы там не взорвалось, это была жуткая дрянь, если и через полвека продолжает так фонить», — подумал я.

Сверху я увидел, что цель моего путешествия стерта с лица земли. Несколько небольших холмиков на месте, где раньше стояли 9-ти этажки. Кафешка была между ними, на входе в сквер. Арам очень гордился своим пробивным характером: мол, даже когда затеяли реконструкцию и вместо гаражного кооператива устроили этот самый сквер, он сумел подтвердить своё право на ларёк с мангалом. Только пришлось сменить дрова на газ.

— Кажется, приплыли. Ладно, пойдём посмотрим, товарищ лейтенант, может быть что-то и найдём.