– Вяжи его, – командую Эзе, а сама запихиваю между губ караульного его меховую варежку.

Эза связывает его мастерски быстро. В приливе адреналинового куража верхом я вскакиваю легко и припускаю кобылу. Ох, зря! Она выскакивает из пещеры, и меня ослепляет неожиданно яркое солнце. Дёрнув поводья, оборачиваюсь: снаружи вход в пещеру выглядит сплошной стеной. Понятно, почему караульный всего один и почему изнутри всё кажется тусклым: пелена иллюзии закрывает вход, гасит солнечные лучи.

Из «стены» выскальзывает лошадь Эзы с ней в седле. Только теперь, немного запоздало, радуюсь, что, резко дёрнув за поводья, не поставила свою на дыбы.

Потом оглядываю каменистую тропу вниз. Как по этим колдобинам телега проехала? Разве только с помощью магии. Смотрю под копыта, и от высоты кружится голова. Нет: смотреть можно только вперёд.

– Дорогу знаешь? – спрашиваю у Эзы.

Та, бледнея, мотает головой.

– А я знаю. – На этот раз даю шенкелей намного осторожнее. От ужаса сжимает сердце: лошадь такая огромная, так качается подо мной, меня качает, как же на ней высоко!

Надеюсь, память не подведёт, и мы выберемся в долину, а там и до города доберёмся. В городе легче затеряться, есть шанс найти помощь. И я просто не знаю, куда ещё бежать.

Пригород Ревернана, следующий вечер

– Эй, бродяга, вали отсюда, – хрипло гремит трактирщик. Кряжистый мужчина очерчен падающим из-за его спины светом. Редкие снежинки оседают на его сальные волосы. – Нищим здесь не место!

Для Сарана такое обращение – лучшая похвала. Образ надменного ледяного принца он легко сменил на затравленного невзгодами бедняка. Он может быть любым: пластичность драконьих костей помогает менять фигуру и лицо, дар душевного перевоплощения позволяет изменить характер до неузнаваемости.

– Дай хоть погреться, – просит Саран таким голосом, что любой бы поверил, будто он умирает от холода, хотя он холода не чувствует. – Минутку, прошу…

– Вали отсюда. – Трактирщик захлопывает дверь.

Саран для поддержания образа плотнее запахивает потёртый с виду плащ. Чутьё подсказывает ему, что в подворотне кто-то есть. За ним следят уже час. Но не подходят.

– Я и так уже наказан, – обхватив себя руками, Саран содрогается всем телом. – Я расплатился и плачу!

Чтобы заинтересовать собой культ Бездны, он решил изобразить человеческого мага, приговорённого к изменению судьбы и недавно отработавшего откуп за преступление. Образ идеальный: преступник, который из-за особенностей наказания не может рассказать о себе почти ничего. Именно среди таких людей – навсегда оторванных от семьи и прежней жизни, нуждающихся, измождённых почти непосильным трудом – Культу выгоднее всего искать сторонников.

Только ловля на живца идёт не так быстро, как Сарану хочется.

«Как бы не пришлось возвращаться в столицу с пустыми руками», – снова зябко поёжившись, он направляется прочь от трактира.

Он уже в пяти засветился с печальной историей о том, как после выплаты откупа у него не осталось ничего, и он бродяжничает, выполняя мелкие поручения. Пришлось для вида наняться и вытравить в подвале крыс, пропить вознаграждение, но пока более интересных предложений не поступало.

Саран бредёт по тёмной улочке, стараясь не дышать слишком глубоко. Падающий сквозь щели между ставнями свет разрезает мостовую на неровные части. В тавернах – их тут несколько – шумят, горланят песни. Но временами Саран ощущает взгляд в спину. Кто там: вербовщик или грабитель? В такой дыре уж точно не трудолюбивый стражник.

Развязный весёлый шум квартала нарушается криком.

Вздрогнув, Саран застывает. Человек, которого он отыгрывает, должен развернуться и уйти подальше от неприятностей. Но…

Брань. Ещё вопль. Грохот. Крик. Ругань. Звуки ударов.

– Помогите! – женский крик.

Сердце Сарана взвивается. Бешено стучит в висках, горле, во всём оцепеневшем теле. «Я не должен туда идти, – напоминает себе Саран. – Это не моё дело».

Снова грохот. Впереди из подворотни на улицу вываливается оборванец.

– Держи её! – ревёт он.

– Она меня пырнула! – вопят в подворотне.

– Прирежь её!

«Какая-нибудь шлюха недооценила клиентов, – Саран пытается развернуться, но оцепенение настолько сильно, что его обжигает паническая мысль: – Меня заколдовали? Как? Когда?»

Глухой удар, и из подворотни вылетает ещё один оборванец, сшибает первого. Что-то глухо взрывается, ударив Сарана магической волной. Снова вскрик, и Саран уже несётся туда, ругая себя за глупость: «Это выпадает из образа, за мной наблюдают, может, это ловушка».

Саран влетает в подворотню, там мечутся тёмные фигуры, одна спотыкается и перелетает через мешок. Саран, не разбирая, отшвыривает двоих существ в вонючих лохмотьях на улицу за своей спиной. Третьего оборванца почти размазывает о стену.

– Не подходи! – женский рык отзывается дрожью в теле Сарана, он снова застывает. И снова её голос: – Убью!

Скрипнув, наверху приоткрывается створка. Немного жёлтого света проливается в закуток между домами. Он мерцает на растрёпанных тёмных волосах девушки в мужской одежде, на окровавленном кинжале в её руке. Сарану вдруг кажется, что здесь очень светло, так светло, что он различает изумительно синий цвет её глаз.

Вдруг они закрываются, и девушка, как подломленная, начинает оседать на землю, но Саран успевает её подхватить.

Недолго думая, Саран с потерявшей сознание Виторией на руках выходит из лабиринта неблагополучного района и стучит в дверь постоялого двора для торговцев.

Сонный хозяин гостиницы, едва глянув сквозь окошечко в двери, ворчит:

– Убирайтесь.

Но Саран резко подступает к нему, шипит:

– Яд и когти.

Дверь отворяется в тепло тёмного пустого зала со столами. Мигом проснувшийся хозяин запирает дверь на засовы и кивает на едва заметную в темноте лестницу.

– Туда, второй этаж. Что-нибудь надо?

Раньше Саран с бесчувственными девушками дела не имел, поэтому не представляет, что нужно.

– Пока ничего, – отзывается он.

– Камин разжечь? – спрашивает следующий по пятам хозяин.

– Да.

– Позвать лекаря? – Он позвякивает ключами. – Нужно что-нибудь передать в контору?

– Пока нужна только комната.

– Будет, будет исполнено. – Хозяин отпирает одну из дверей. – Проходите.

В сумрак комнаты он заскакивает первым и взмахом руки воспламеняет сложенные в камине дрова. Оранжевое пламя наполняет светом небольшую комнату, озаряет кровать с сундуком в изножье, узкий секретер возле закрытого шторой окна и табуретку.

– Бельё чистое, – сообщает хозяин. – Ужин принести?

– Да… И захвати верёвку с магическим плетением. – Обещания убить, даже брошенные в порыве эмоций, Саран не игнорирует.

Удивлённо покосившись на бесчувственную ношу, хозяин выскакивает из комнаты. Шорох шагов быстро угасает в глубине гостиницы. Присутствие других постояльцев выдают глухие рулады храпа и мерное поскрипывание постели.

Саран кладёт Виторию на постель и оглядывает. Запёкшаяся кровь на её одежде, руках и лице намекает, что её нужно осмотреть хотя бы поверхностно.

В первую очередь Саран сдёргивает с неё великоватые сапоги, затем развязывает плащ. Кровь на её волосах выглядит свежей. Сдвинув тёмные пряди с уха Витории, Саран в тусклом рыжем свете и скоплении теней различает разорванную мочку, словно с неё сорвали серьгу. Он касается второго её уха: там золотая серёжка с изумрудами – слишком дорогая в сравнении с невзрачной одеждой явно с чужого плеча.

Заглянув в безмятежное лицо, Саран осторожно касается раны: «Жаль, останется шрам». И, чтобы этому помешать, тут же склоняется, обхватывает мочку губами. Металлически-сладкая кровь наполняет его рот, смешиваясь со слюной. Ещё одна причина для недовольства отца: ледяные драконы его линии ядовиты, но Саран унаследовал не яд короля, а целебные свойства слюны матери.