— Вместе, — заулыбалась Милли, кивая головой.

Разулись и улеглись. Места хватило, чтобы можно было лежать на спине.

Я лежала, закинув руки за голову. В просветах раскидистых крон мелькали крупные звёзды. Над ухом прозудел комар. Милли недовольно что-то проворчала, взмахнула рукой, и над нашим лежбищем образовался купол из светящейся зеленоватым светом москитной сетки. О! это что? Я вижу магическую сетку? Интересненько! Это плюшки начинаются? А где знание языка? Ладно, подожду до утра.

День выдался длинный, насыщенный, эмоциональный. Думала, долго не усну. Ан, нет. Накрыло с головой умиротворение, тело расслабилось, и я уплыла в царство Морфея. Без сновидений.

Резко проснулась от каких-то звуков. Милли! Девушка лежала спиной ко мне в защитной позе эмбриона и всхлипывала. Потом несколько раз гневно вскрикнула. Я развернулась к ней, приподнялась на локте и подула в лицо, изгоняя кошмар. Погладила, успокаивающе по голове.

— Спи, Милли, спокойно. Спи, моя хорошая девочка. Я с тобой. Теперь у тебя всё должно быть хорошо. Зачем-то же меня перекинули к тебе, — прошептала я. — Ты не одна и я не одна. Мы вместе.

— Вместе, — выдохнула Милли, расслабляясь.

Я, подложив под голову руку, обхватила Милли другой и прижала к себе. Я всем нутром своим почувствовала, что так надо. Мы с этой девочкой друг другу опора и защита. Мы вместе. И я уснула уже до утра.

Проснулись рано. В кронах деревьев громко пели птицы. Если они себя ведут так же, как и земные, значит, они встречают рассвет. Сумерки уже поблёкли, но небо над головой ещё тёмное. А птичье разноголосье становилось всё слаженнее. Как жаль, что мы не увидим красоты восхода. Вдруг пение птиц прекратилось. Всё замерло в ожидании появления светила. Вокруг стало быстро светлеть. Рождался день. И снова зазвучали птичьи голоса. Но это было уже другое звучание. Я бы сказала — деловое. Слышались хлопанья крыльев, шелест листьев.

Милли взяла котелок и пошла куда-то. Через несколько минут вернулась с водой. Ага, значит ручей рядом. Взяла кружку, позвала меня. Мы умылись, поливая друг другу. Котелок с оставшейся водой Милли подвесила на треногу, стала разводить костёр. Я же убрала постель, аккуратно свернув шубу и плед, достала из своей сумки пакет с баранками. Ягодки в кружку мы собирали вместе. Не столько в кружку, сколько в рот. Вкус брусники, слегка отдающий хвоёй. А вот во взваре хвоя не чувствовалась, аромат был совсем иной.

Почаёвничали с баранками. Я достала из сумки новенькие лёгкие брючки, а тёплые сняла. Милли вскрикнула, глядя с ужасом и указывая пальцем на мои ноги. Я с недоумением посмотрела на неё. Ну, да, у меня варикозное расширение вен. Артритные, с лёгкой деформацией колени и ступни. Но болей нет и ходить это мне не мешает. Милли кинулась к рюкзаку, достала шкатулку. Теперь она взяла другой камешек, чёрный с красными и зелёными прожилками. Такого же размера, как и розовый, но поверхность его ровная, не огранённая. Постелила вновь плед и, заставив меня лечь, принялась перекатывать камень по венам снизу вверх до паха. Я прекрасно чувствовала, как стягиваются вены, видела, как убираются вздутия. Закончив с венами, Милли прощупала коленные суставы, ступни, проверила руки. Покачала головой, поохала и, сделав скорбное лицо, развела руки в стороны. Она ничем помочь не могла. Да и на этом спасибо огроменное! Убрали всё в рюкзак, оглядели, прощаясь, приютившую нас полянку, и пошли дальше. Как-то сложится наш день…

Мы шли берегом ручья. Погода продолжала благоприятствовать нам. Если местное солнце и припекало, то мы этого не чувствовали: разлапистые кроны кряжистых деревьев образовывали тень, гасящую жар светила. Мне шагалось на удивление легко, словно и не давил груз преклонного возраста. Толи потому что воздух здесь вкусный, ароматный, запахами растений напоенный, похоже целебный. Да и вода в ручье необыкновенная, бодрящая.

Далеко от стоянки не отошли, как услышали шум драки. Дрались какие-то звери. Слышались визг, рычание. Милли замерла, прислушиваясь, подала мне знак замереть, а сама медленно, бесшумно прошла к дереву и, немного обойдя, выглянула из-за ствола. Тут же откинулась назад и сделала страшные глаза.

— Леополь, кэрг, — прошептала она, поёжившись.

Я не осталась стоять столбом, подошла к ней и тоже выглянула. Ого! Ёшкин свет! Внутри «хоровода» дрались два зверя. Один, похоже, из семейства кошачьих, наверно, и есть леополь: пёстрый с расцветкой оцелота, и ростом с самого крупного. По-кошачьи гибкий, вёрткий. Второй — чёрная росомаха. Этот, наверно, кэрг. У росомахи телосложение массивней, но это не мешает ей стремительно двигаться, и когтищи, что крюки. Кошка, а это была самочка, судя по виду, ослаблена нездоровьем, с сукровичной течкой. Видимо росомаха приходила к ручью и почуяла запах кошачьей проблемы.

Я застыла истуканом, глядя на эту картину. Милли тоже смотрела с замиранием. Звери не обращали на нас внимания, увлечённые яростным поединком. Но вот кошке удалось несколько раз ударить росомаху кончиком хвоста, а росомаха вспорола той брюхо. Обе упали и не двигались. Всё! Ничья?

Мы кинулись к лежащим зверям. Меня раздирало любопытство, а у Милли оказался иной интерес. Она выхватила нож и кинулась к неподвижной росомахе, добивая её. Подбежав ближе к зверям, я обомлела. Кошка?! На меня смотрели ярко-голубые глаза на человеческом очень суглом лице. Это кто? Мантикора? Но почему такая маленькая? В индийских мифах это лев с головой человека. А львы? Они же два метра в длину от ушей до хвоста, а то и больше. А эта метра полтора. Да тощенькая какая-то. В этом мире, наверно, такие вот, мелкие. Может, молоденькая ещё?

Пока я, загруженная мыслительным анализом «кошки», не отрывая взгляда от неё, стояла столбом, Милли, шустро орудуя ножом, отрезала у росомахи по суставу конечную часть лап с когтями (стопы). Вдруг у меня в голове возникла картинка: два маленьких котёнка, копошащиеся под корнями дерева. Я вздрогнула. Это что? Ментальный посыл? Не фифа се! Я начала обходить дерево, внимательно приглядываясь к выпирающим корням. Милли заканчивала отрезать четвёртую лапу, окликнула меня. Я обернулась. Девушка вопросительно дёрнула подбородком: что, мол, ищешь? Я показала на мантикору, а потом изобразила ладонями маленькое нечто и, показав два пальца, указала на основание древесного ствола. Милли бросила отрезанную часть лапы в кучу к остальным трём и подошла ко мне. Задала немой вопрос и посмотрела на мантикору. Они пару секунд глядели глаза в глаза, потом Милли согласно кивнула. Пройдя несколько шагов, мы обнаружили котят. В ямке между корней копошились два мокрых новорожденных детёныша мантикоры, издававших звуки, похожие на писк котят. Размером они были со щенков крупной собаки. Так вот чем была ослаблена мантикора — родами. Интересно, а где же их папенька? Я взяла детёнышей за шкирки и понесла показать мантикоре. Она внимательно посмотрела на них. Детёныши дёрнулись у меня в руках и уставились своими мутными глазками в сторону матери. Вряд ли они её видели. Похоже, мать и детёныши общались ментально. Это потом, на следующий день мне объяснила Милли. Хотя я и сама догадалась. Мантикора, сделав детёнышам ментальное внушение, протяжно муркнула и вздохнула. Глаза её начало затягивать смертной поволокой и закрылись. Тело прошила предсмертная судорога, хвост дёрнулся.

Милли кинулась к мантикоре и отсекла треть длинного хвоста, вынула из кармана куртки кусок крепкого шпагата и, натянув шкуру на срез, завязала, как мешок. Я наблюдала за действиями девушки, продолжая держать за шкирки мантикорок, покорно висевших и не возмущавшихся. А ещё я внимательно разглядела мантикору. Это на первый взгляд её морда казалась человеческим лицом. Глаза — да, человеческие, с круглыми зрачками и длинными ресницами по верхнему веку. Морда плоская, но нос кошачий, без переносицы, только более выдающийся, и пасть звериная, клыкастая с тонкими губами. Верхняя губа раздвоенная, как у кошки. Уши тоже звериные, но голые и почти круглые, и расположены по бокам напротив глаз, как у человека. Подбородок скошен. И жуть жуткая — голое «лицо», шерстью не покрытое. Бррр. Над глазами ярко выражены дуги бровей, от которых начинается шерстяной покров головы.