Отчаявшись, Магадон пытался спастись от своего желания вернуться к Источнику и от этих снов, сначала прибегнув к выпивке, а потом, когда она не смогла достаточно затуманить его разум, к наркотикам. Он терял себя на многие месяцы. Сны не прекращались, жажда Источника не слабела, но он был таким отупевшим, что всё это тревожило его не так сильно.

Магадон едва помнил те дни. Он помнил, как в один из слишком редких моментов ясности решил послать мысленное сообщение Эревису или Ривену, своим друзьям, но ему не хватило храбрости. Наркотики не заглушили стыд из-за того, во что он превратился. Магадон не хотел, чтобы друзья знали об этом.

Кроме того, у каждого из них была своя тяжкая ноша.

В конце концов, видения Ада покинули его сны и стали возникать в часы бодрствования. Жертвоприношения мерещились Магадону на городских улицах посреди бела дня, в криках лавочников слышался голос отца, чудились дьяволы во тьме каждого преулка. Он погружался в безумие и не мог остановиться.

Кровь от крови моей, убеждал его отец голосом мягким, как калишитский шёлк. Я могу прекратить всё это и дать тебе то, чего ты хочешь, то, что тебе нужно.

Магадон не был уверен наверняка, что этот голос — настоящий, а не просто ещё одна галлюцинация, но соблазн он испытывал. Однажды ночью он проснулся в притоне, и рубашка была вся в крови — в чужой крови. Он знал, что должен сделать что-то, чтобы спастись — иначе умрёт, духовно, если не телесно.

По иронии судьбы, необходимый инструмент он получил от Источника, когда тот увеличил ментальную силу тифлинга. Он воспользовался ею, проведя что-то вроде хирургической операции на собственном разуме, отделив большую часть тёмных, наркозависимых участков своего сознания от остальных. Магадон хотел думать, что отрезал гангренозную конечность, но на самом деле результат больше походил на трещину в сознании. Ему пришлось расколоть себя, чтобы сохранить целостность. Он не мог полностью отрезать свою зависимость или тёмные импульсы, но, по крайней мере, отделил их от сердцевины.

И это сработало. По большей части.

Во сновидениях ему по-прежнему мерещились Девять Адов. Тело кричало Магадону, что он уже много месяцев нормально не спал, зато сознание не помнило этих ужасающих снов. Это было важно. Магадон беспокоился, что какая-то гниль могла проникнуть в него, оставшись незамеченной за ментальной стеной, но решил, что наполовину спасённый человек лучше навеки проклятого.

Взрыв смеха, раздавшийся со стороны лагеря, вывел его из раздумий. Один из купцов, мужчина с намечающимся брюшком и редеющими волосами, отошел от костра и позвал Магадона. Тот вспомнил — мужчину, кажется, звали Гратаном.

— Проводник! Мы тут поспорили. Ребята говорят, что ты никогда не снимаешь эту шляпу.

— Даже когда спишь! — крикнул один из охранников.

Гратан кивнул.

— Даже когда спишь. Я уверен, что у тебя под ней что-то ещё более странное, чем эти твои глаза.

Глаза Магадона — полностью бесцветные, за исключением зрачков — часто привлекали внимание. Он объяснил купцам, что это у него с рождения — так оно, в целом, и было на самом деле, поскольку глаза являлись результатом крови изверга. Многие называли их «глазами змеи», потому что зрачки были похожи на две единицы на игральных костях; неудачный бросок.

— Шрам или как-то так, — добавил Гратан.

— А может плешь побольше, чем у Гратана, — крикнул другой купец, вызвав у остальных новый взрыв хохота.

— Это должна быть всем лысинам лысина! Но лучше шрам.

Гратан подождал, пока стихнет смех, затем указал на младшего купца, сидевшего рядом с ним.

— Вот Тарк говорит, что ты носишь её из суеверия — на удачу или как-то так. Ну так зачем она тебе? На кону двадцать серебряных соколов, которые достанутся тому из нас, кто окажется прав.

Магадон сдвинул свою мягкую широкополую шляпу на затылок, но осторожно, чтобы она по-прежнему прикрывала его рога.

— Эту шляпу?

— Именно, — подтвердил торговец.

Магадон решил пошутить и сказать им правду.

— Я ношу её, чтобы спрятать дьявольские рога, которые растут у меня изо лба. Или как-то так. Так что, выходит, вы все неправы, как орк в крепости дворфов, и можете докинуть к моей оплате двадцать серебряных соколов.

Караванщики хрипло засмеялись.

— Обставил он тебя, Гратан!

Гратан засмеялся с остальными, и даже поднял свою кружку, признавая победу Магадона. Когда веселье стихло, он сказал:

— Прекрасно, сэр. Вы получите свои двадцать соколов… или как-то так.

Магадон оценил формулировку. Он коснулся полей шляпы в ответном салюте.

— Но только если выпьете с нами, — крикнул Тарк, обладавший куда более властным голосом, чем можно было предположить по его хрупкой фигуре. — Вы так упорно воздерживаетесь, что Носс, — он ткнул пальцем в широкоплечего охранника рядом с собой, — говорит, будто вы — аскетичный монах Ильматера, путешествующий инкогнито.

Носс озадачено нахмурился.

— Что? Аскетичный? Это что, пьяница, что ли?

Новый приступ веселья.

— Выпейте, сэр, — присоединился Гратан, и все остальные вокруг костра закивали, выражая согласие. — Давайте же, присоединяйтесь. Наше путешествие подходит к концу, и обычай требует, чтобы мы разделили выпивку с проводником, пока ещё находимся на тракте.

Носс наполнил элем кружку и протянул её Магадону.

Магадон мысленно придумал вежливый отказ, и уже был готов его высказать, но неожиданно для себя самого передумал. На южных берегах Внутреннего моря действительно бытовал обычай выпивать с проводником на тракте, а кроме того, неожиданно ему захотелось чьей-то компании больше, чем одиночества.

Он поправил шляпу, взял свой лук и мешок, и поднялся на ноги.

Енотам он сказал:

— Я пошёл, матушка.

Купцам:

— Могу уверить вас, господа, что я не аскет ни в коей мере. Я пил всё, начиная с самогона в Звёздном Покрове и заканчивая огненным вином в Западных Вратах. Но в последнее время я отказался от выпивки.

Торговцы и охрана завопили: «Ууу», но не перестали улыбаться.

— Но шляпу ты снять должен, — крикнул кто-то.

— Да! Шляпу!

— Шляпу!

Магадон вдруг осознал, что его шляпа стала объектом слишком пристального внимания, хоть началось всё и с шутки. Нужно было как-то разделаться с этим, иначе закончится всё тем, что кто-то просто сорвёт шляпу у него с головы. А как только караванщики узнают, что он — дитя изверга, улыбки и чувство товарищества исчезнут так же быстро, как появились. С Магадоном такое уже случалось, когда кто-то замечал его рога или родовое пятно на бицепсе.

Приблизившись к огню, он собрал немного ментальной энергии, воспользовался ею, чтобы расширить своё сознание, и легонько коснулся разумов дюжины отдыхавших у костра караванщиков. Никто не подал виду, будто что-то почувствовал.

Магадон легонько ухватил их зрительное восприятие, стянул с себя шляпу и изменил то, что все они увидели. Заставил всех увидеть просто свой гладкий лоб и чёрные волосы, без рогов.

— Плеши — и той нет! — воскликнул один.

— Видите? — сказал Магадон, надевая шляпу обратно. Он отпустил сознание караванщиков и солгал:

— Ни шрама, ни лысины. Я ношу эту шляпу, потому что она принадлежала погибшему от рук гноллов товарищу, когда мы оба были на тракте. Так что когда я на тракте, я редко её снимаю. Довольны?

Такую причину караванщики понимали.

— Довольны, — пробормотали многие из них, понизив голоса. Все закивали. Двое даже подняли кружки в тосте. Другие проклинали гноллов.

Магадон потуже затянул завязки на шляпе и присел к огню. Вокруг звучали шутки, истории, ругательства, и на какое-то время, впервые почти за год, Магадон почувствовал, что снова стал старым собой. Он с радостью отметил, что его руки не тряслись весь вечер, даже когда мысли возвращались к Источнику, как это случалось постоянно. Тяга проходила, хотя и медленно.

Пока Гратан и другие купцы обсуждали ньюансы договорного права в Сембии, его мысли вернулись к давно минувшей ночи на плане Тени, когда он и Кейл беседовали у лагерного костра. То была не пустая болтовня и не спор, а просто честные слова двух мужчин. Магадон доверил Эревису тайну своего происхождения, Эревис доверил Магадону свои страхи. И никто из них не стал судить другого. Той ночью они стали друзьями. Последовавшие события только укрепили эту связь.