Щелк.

3.26.

– Грязь! – ахнул Маквей и сел на кровати. Включил свет, откинул одеяло, бросился в ванную. Подобрал туфлю, повертел и так, и этак. Повторил ту же операцию со второй. Засохшая грязь была серой, даже скорее черной. А на кроссовках Осборна застыла красная глина.

Поезд «Париж – Марсель» выехал с Лионского вокзала. Мишель Канарак посмотрела на часы. 6.54 утра. Из багажа у нее была с собой только сумка через плечо. Через пятнадцать минут после того, как Мишель увидела под окном белый «ситроен», ее в квартире уже не было – побросала в сумку то, что подвернулось под руку, взяла такси, на вокзале купила билет второго класса. Придется просидеть в поезде девять часов, ну и наплевать!

Ничего ей от него не нужно, даже ребенка, так любовно зачатого восемь недель назад. Внезапность случившегося совершенно раздавила ее. Это было как гром среди ясного неба.

Поезд набрал скорость, и замелькали кварталы Парижа. Всего сутки назад мир Мишель был полон счастья и тепла. Беременность приносила ей все больше и больше радости. А когда Анри сказал о поездке в Руан и о новом филиале, Мишель решила, что мужа ждет повышение по службе. Все было так прекрасно, и вот ничего не осталось. Какая же она дура! Он все время подло ее обманывал. А ведь она чувствовала, какую власть над мужем имеет эта сука Агнес. Чувствовала, но отказывалась видеть. Сама во всем виновата. Какая нормальная жена потерпела бы, чтобы чужая, незамужняя баба, пусть даже уродина, каждый день возила мужа на работу! А Анри, подлец, все уверял: «Агнес – старая подруга. Что у меня может быть с такой каргой?»

Он называл ее «любимая». Убить бы его, сукина сына. Мишель сейчас, не дрогнув, прикончила бы их обоих.

Городской пейзаж за окном сменился сельским. Мимо с грохотом пронесся встречный поезд. Мишель никогда не вернется в Париж. С Анри покончено, и с прежним миром тоже. Навсегда. Сестра должна понять ее. Как он сказал? «Возьми девичью фамилию».

Так она и сделает. Вот только найдет работу, накопит денег на адвоката. Мишель закрыла глаза и стала слушать перестук колес. Поезд мчался на юг. Сегодня седьмое октября. Через месяц и два дня исполнилась бы восьмая годовщина их свадьбы.

Анри Канарак спал, свернувшись в три погибели в кресле, в гостиной квартиры Агнес. В 4.45 он отвез Агнес на работу, а сам вернулся сюда. Его собственная квартира на авеню Вердье осталась пустая. Если кто туда наведается, не найдет ни единой ниточки. Пластиковый мешок с рабочей одеждой, нижним бельем и обувью Анри сжег в печке; от вещей, в которые он был одет во время убийства Пакара, остался только пепел.

В десяти милях, на другом берегу Сены, Агнес Демблон сидела на своем рабочем месте и обрабатывала финансовую документацию – седьмого числа полагалось расплачиваться по счетам. Она уже сказала месье Лебеку, что Анри Канарак уехал из Парижа по семейным делам и будет отсутствовать минимум неделю. Агнес оставила в булочной и на коммутаторе записочки – всех, кто будет спрашивать Канарака, адресовать к ней.

Маквей с утра пораньше расхаживал по Марсову полю, у подножия Эйфелевой башни. Тусклый рассвет высветил разоренные газоны. Садовники перепахали их весьма основательно, и осмотр затягивался. Но земля всюду была серо-черной, никакой красной глины.

Маквей решил обойти парк еще раз. По дороге ему встретился один из садовников, и детектив попробовал с ним потолковать. Это было непросто – садовник не знал английского, а Маквей почти не говорил по-французски.

– Красная грязь, – сказал он. – Понимаете? Есть тут где-нибудь красная грязь?

Он потыкал пальцем в землю.

Садовник недоуменно пожал плечами.

– Красная. Цвет такой. Кра-сна-я, – по слогам проговорил Маквей.

Старик посмотрел на него как на психа.

Уф, с утра пораньше такие нагрузки. Маквей подумал, что пригонит сюда Лебрюна, пусть тот разбирается.

– Пардон, – сказал он, стараясь говорить в нос, как истинный парижанин. Хотел было уйти, но в это время его взгляд упал на красный платок, торчавший у садовника из заднего кармана.

– Красное, – сказал он, тыча в платок.

Старик вынул платок и протянул полоумному иностранцу.

– Нет-нет, – отмахнулся Маквей. – Цвет красный.

– А! – сообразил садовник. – La couleur![4]

– Вот-вот, la couleur, – закивал детектив.

– Rouge,[5] – сказал француз.

– Rouge, – смачно раскатывая «р», повторил Маквей. Потом наклонился, зачерпнул горсть земли. Спросил: – Rouge?

– La terrain?[6] – осведомился старик.

Маквей снова кивнул.

– Да-да. Rouge terrain.[7] Есть тут? – Он обвел рукой парк.

Садовник повторил жест:

– La terrain rouge?

– Qui![8] – просиял американец.

– Non,[9] – покачал головой садовник.

– Non?

– Non!

Вернувшись в гостиницу, Маквей позвонил Лебрюну. Сказал, что улетает в Лондон и что у Пола Осборна все-таки, кажется, рыльце в пуху. Неплохо было бы присмотреть за ним до тех пор, пока он не улетит домой, в Лос-Анджелес.

– И еще, – добавил Маквей. – У Осборна ключи от «пежо».

Через тридцать минут, в 8.05, напротив входа в отель Осборна припарковался неприметный автомобиль. Полицейский в штатском отстегнул ремень безопасности и приготовился к долгому ожиданию. Отсюда он непременно должен был увидеть, как Осборн выходит из отеля. Предварительно француз позвонил в номер – якобы по ошибке – и убедился, что объект на месте. Быстрая проверка автопрокатных компаний дала возможность установить номер, цвет и год выпуска арендованного «пежо».

В 8.10 другая неприметная машина подобрала Маквея, чтобы доставить его в аэропорт. Очень любезно со стороны парижской полиции и инспектора Лебрюна.

Пятнадцать минут спустя машина все еще ползла в густом потоке автомобилей. Маквей успел достаточно изучить Париж, чтобы сообразить – его везут куда угодно, но только не в аэропорт. Он оказался прав: еще пять минут спустя они подъехали к полицейскому управлению.

В 8.45 Маквей, облаченный все в тот же мятый серый костюм, сидел в кабинете Лебрюна и рассматривал снимок отпечатка пальца (8x10). Смазанный след, который удалось обнаружить на осколке стекла в квартире Жана Пакара, был реставрирован и сильно увеличен. Дактилоскопическая лаборатория Интерпола в Лионе потрудилась на славу – компьютер сделал почти невозможное. Затем изображение перевели сканнером на лист, сфотографировали и переслали в Париж.

– Вы слышали о докторе Хуго Классе? – спросил Лебрюн, зажигая сигарету и рассеянно глядя на пустой дисплей компьютера.

– Да. Это немецкий специалист по дактилоскопии. – Маквей убрал снимок в папку. – А что?

– Ведь вы, похоже, намерены спросить, насколько достоверна компьютерная реставрация отпечатка?

Маквей кивнул.

– Класс сейчас работает в штаб-квартире Интерпола. Он и компьютерный художник-график убрали смазанность, а затем венский эксперт Интерпола Рудольф Хальдер обработал изображение. Тут все точно, как в банке.

Лебрюн вновь поглядел на дисплей. Он ждал ответа на запрос, посланный в Лионский архивно-информационный центр. Первый запрос, в европейский отдел, вернулся с ответом «в картотеке не значится». Запрос в североамериканский отдел имел тот же результат. В третий раз Лебрюн попросил обработать данные по всем закрытым делам.

Маквей пил черный кофе. Ему было трудно поспевать за всеми этими современными штучками, хоть он и старался не отставать от прогресса. Что поделаешь – сыщику старой школы неограниченные возможности высокомощных технологий казались излишней роскошью. Маквей привык считать, что залог успеха – не жалеть подметок. Бегай, рой землю носом, добывай улики. А потом выходи на преступника и раскалывай его. И все же Маквей отдавал себе отчет в собственной старомодности. Давно пора научиться пользоваться достижениями науки и тем самым облегчить себе жизнь. Поднявшись, американец подошел к Лебрюну и тоже стал смотреть на дисплей.