Так что пока он должен придерживаться инструкций Шолла и ждать, когда противник сделает первый шаг. Лучше заняться составлением собственного оперативного плана, чем разгадывать намерения противника. Но его план будет эффективен только при условии, если командование операцией он возьмет на себя. И все же на душе у фон Хольдена было неспокойно, он с удовольствием попросил бы Шолла отложить церемонию в Шарлоттенбурге до тех пор, пока противник не будет ликвидирован. Но это невозможно. Шолл ни за что не согласится, он дал это понять с самого начала.

Обогнув угол, фон Хольден прошел до середины квартала, поднялся по ступенькам неприметного дома под № 37 по Софи-Шарлоттен-штрассе и позвонил в дверь.

– Кто там? – раздался голос в интеркоме.

– Фон Хольден, – ответил он. После громкого зуммера щелкнул замок. Фон Хольден поднялся на второй этаж и вошел в просторную квартиру, снятую специально для штаба службы безопасности на время торжеств в честь Либаргера.

– Guten Abend,[33] – произнес охранник в форме.

Фон Хольден кивнул и пошел по коридору мимо ряда столов, за которыми работали секретари.

– Guten Abend, – спокойно поздоровался фон Хольден и открыл дверь в маленький, уютный кабинет.

Проблема в том, вертелось у него в голове, что чем дольше они сидят в отеле, не пытаясь выйти на Шолла, тем у них больше времени на разработку плана действий и тем меньше останется у него, фон Хольдена. В то же время, чем дольше они бездействуют, тем больше у него возможностей подключить дополнительные силы и узнать, что же им все-таки известно и что они замышляют.

– Густав Дортмунд, Ганс Дабриц, Рудольф Каэс, Хильмар Грюнель. – Реммер, отложив список приглашенных в Шарлоттенбургский дворец, посмотрел на Маквея, изучавшего свой экземпляр списка. – У герра Либаргера весьма богатые и влиятельные друзья.

– Некоторые из них не столько богаты, сколько влиятельны, – заметил Нобл, склонившийся над своим экземпляром. – Гертруда Бирманн, Маттиас Нолль, Генрих Штайнер…

– Политический спектр – от самых левых до ультраправых. – Реммер потянулся за очередной сигаретой, потом налил в стакан минеральной воды из бутылки, стоявшей на журнальном столике.

Осборн наблюдал за ними, прислонившись к стене. У него не было списка гостей, да он и не просил. По мере того как все больше информации поступало к детективам, на него обращали все меньше внимания. Чувство одиночества усиливалось, и теперь он был почти уверен: они все отправятся к Шоллу, а его запрут в номере, как непослушного щенка.

– Среди приглашенных Шолл – единственный американец, хоть и натурализованный. Я прав? – Маквей взглянул на Реммера.

– Те, кого успели идентифицировать, – все немцы, – подтвердил Реммер. – Но семнадцать человек Бад-Годесберг еще проверяет. Тем не менее уже сейчас можно сказать, что все приглашенные – весьма почтенные, хотя и разные по политическим взглядам граждане Германии.

Не отрывая глаз от списка, Реммер выпустил громадный клуб дыма, и Маквей помахал рукой, отгоняя его от себя.

– Манфред, почему бы тебе не бросить курить?

Реммер бросил на него косой взгляд и хотел было что-то ответить, но Маквей предостерегающе поднял руку.

– Когда-нибудь, я, безусловно, умру, согласен. Но не хочу, чтобы меня уморил именно ты.

– Извини, – примирительным тоном произнес Реммер и потушил сигарету.

Колкости сменялись долгими паузами, свидетельствовавшими о растерянности троих опытных детективов, отчаявшихся решить эту головоломку. То, что церемония в честь Либаргера проводится в Шарлоттенбургском дворце, а не в зале какого-нибудь отеля, как это делается обычно, на первый взгляд ровным счетом ничего не значило. Но это на первый взгляд. Что-то здесь не так, что-то настораживало, возникала масса вопросов, ответа на которые нет. Вместе у них троих было больше века полицейской службы. За такой срок вырабатывается интуиция. Ощущение опасности исходило от фактов, не лежащих на поверхности. Они приехали в Берлин по следам Эрвина Шолла. А Шолл приехал на торжество к Либаргеру. Почему?

Это «почему?» приобрело еще более интригующий характер, когда оказалось, что рядом с сотней блестящих фигур, приглашенных на чествование Либаргера, сам виновник торжества выглядел бесцветным и совсем незначительным.

Бад-Годесберг подготовил досье Элтона Карла Либаргера. Он родился в Эссене в 1933 году в семье обедневшего каменщика. Элтон Либаргер был единственным ребенком, закончил школу в 1951 году, а затем исчез в водовороте событий в послевоенной Германии. Спустя тридцать лет он вынырнул словно ниоткуда – как мультимиллионер, живущий в похожем на средневековый замок поместье «Анлегеплатц» в двадцати милях от Цюриха и контролирующий деятельность любой мало-мальски значительной западноевропейской корпорации.

Встает вопрос – каким образом?

В налоговых декларациях Элтона Карла Либаргера с 1956 по 1980 год отмечено: профессия – бухгалтер, адрес – вернее, адреса – обыкновенные многоквартирные дома в Ганновере, Дюссельдорфе, Гамбурге и Берлине (и только с 1983-го – в Цюрихе), доходы – едва достигающие прожиточного уровня.

Но с 1983 года его доходы резко скакнули вверх, а в 1989 году, когда у него случился инсульт, облагаемый налогами доход, можно сказать, вырос до астрономической цифры – сорока семи миллионов долларов.

И этому нет объяснений! Люди бывают чертовски удачливы, верно. Были случаи, когда наживались состояния за одну ночь. Но как может заурядный бухгалтер, всю жизнь проживший на грани нищеты, внезапно превратиться в могущественного, влиятельного промышленника и финансиста? И при этом по-прежнему оставаясь загадочной фигурой. Он не числился в правлениях европейских корпораций и банков, университетов, госпиталей, благотворительных организаций. Не состоял ни в одном частном клубе. Не участвовал ни в какой политической деятельности. На его имя не существовало ни водительских прав, ни свидетельства о браке, ни даже кредитной карточки. Так кто же он? И почему сто самых уважаемых и влиятельных граждан Германии прибывают со всей страны, чтобы отпраздновать его исцеление?

Реммер высказал предположение, что все эти годы Либаргер тайно занимался наркобизнесом. Он переезжал из города в город, получал огромные суммы денег и сразу же вкладывал их в швейцарские банки. К 1983 году он имел достаточно, чтобы узаконить свое положение.

Маквей покачал головой. Одна и та же мысль появилась у него и у и Нобла одновременно, как только они прочли список гостей. Их внимание привлекли два имени – Конрад Пейпер и Густав Дортмунд. Вместе с Шоллом они являлись основными пайщиками ГДГ, «Гольц девелопмент груп» – корпорации, которой принадлежала «Стендэд технолоджиз» из Нью-Джерси, нанявшая в 1966 году Мэри Риццо Йорк для проведения серии экспериментов с сжижением газов. В том же 1966 году Мэри Йорк была убита Альбертом Мерримэном по приказу Эрвина Шолла.

Это убийство было совершено еще до прихода Конрада Пейпера в ГДГ, он появился в правлении в 1978 году. Но с его приходом ГДГ заняла ведущее положение в нелегальной торговле оружием. До этого компания занималась обычными деловыми операциями.

– А что представляет собой Дортмунд? – поинтересовался Маквей.

– Ну, у него скромное положение – он всего-навсего президент федерального банка… Дортмунды, подобно Ротшильдам, знаменитая банкирская династия на протяжении двух веков.

– Поэтому Дормунд, как и Шолл, – неприкосновенная фигура, – заключил Маквей.

– Привлечение Дортмунда к суду, несомненно, вызвало бы скандал, если ты это имеешь в виду.

– А что известно о Конраде Пейпере?

– О нем я почти ничего не знаю. Богат, женат на фантастически красивой женщине, она, кстати говоря, сама тоже очень богата. Известно лишь, что его дед, Фридрих, снабжал оружием половину планеты в обеих мировых войнах. А теперь его заводы перешли на производство безобидной продукции – штампуют кофеварки и пылесосы.