— Намажь этим своё лицо и шею, сеньор. Тебе станет лучше.
Взяв предложенное, Анри принюхался к тёмному густому снадобью. Резкий незнакомый запах ударил в нос. Поморщившись, он хотел уже было вернуть сосуд хозяину, но свободная рука сама собой дотронулась до опухшего лица. Это придало Анри решительности, и он, зачерпнув пальцем красноватую маслянистую тягучую массу, вернул горшочек Хуану и стал обеими руками втирать в кожу это сильно пахнущее средство. Странная мазь приятно холодила, изгоняя зуд. Но не успел Анри закончить, как изначально приятный холодящий эффект сменился слабым жжением, которое постепенно усиливалось.
— Ты что мне дал? — накинулся он на майя.
— Лекарство, — спокойно ответил тот, подавая Анри развёрнутый банановый лист с аппетитно выглядевшими кусками мяса.
Несмотря на усиливающееся жжение, поддавшись уверенному тону индейца, Анри вдруг успокоился, сел и, взяв угощение, отправил в рот первый кусок. Мясо было мягким и сочным, но совершенно несолёным и казалось безвкусным.
— Сейчас тебе будет хорошо, — сказал вдруг Хуан, глянув на лицо Анри. — Наши женщины мажут этим маслом детей и свои лица. Оно отгоняет кровопийц. Мужчины редко используют его. Мы обмазываем себя глиной. Я взял это для тебя у колдуна в Нахо-Балаам. Я видел твоё лицо, сеньор. Ты был добр ко мне. Я хотел быть добр к тебе, — договорив, старик отправил в рот кусок мяса, предварительно посыпав его золой.
— Погоди, — остановил индейца Анри, когда тот потянулся за следующим.
Притянув к себе один из своих мешков, он недолго поискал в нём и вытащил завёрнутые в ткань сухари и баночку. Тоже небольшую, но стеклянную и заткнутую пробкой. Положив сухари между собой и Хуаном, Анри открыл баночку и пальцами взял щепотку мелких сероватых кристалликов. Посолив своё мясо, он протянул соль индейцу:
— Бери, так будет вкуснее.
Глаза старика радостно заблестели, но баночку с солью он принял с таким выражением на лице, как будто опасался, что его лишь дразнят. Анри невольно улыбнулся и в этот момент понял, что отёк отступил, лицо больше не жгло и укусы не зудели.
Впервые за два дня наевшись досыта, Эль Альмиранте вспомнил про свой анкерок, на дне которого ещё оставалось немного воды. Сделав пару глотков, он протянул бочонок Хуану. Допив воду, майя вернул его испанцу, поднялся и, вытащив из-за пояса нож, шагнул в темноту, под монотонно барабанящий по навесу дождь.
Высунувшись, Анри выставил анкерок под тяжёлые струи, надеясь, что до утра хоть что-то попадёт через неширокое отверстие вовнутрь. Увидев жеребца, жадно ловившего языком «небесную воду», мысленно выругал себя за то, что, понадеявшись вернуться в лагерь до ночного ливня, не позаботился сделать из банановых листьев корыто для сбора дождевой воды. Несколько мгновений Анри боролся с угрызениями совести, но, представив, как в кромешной тьме и под проливным дождём будет искать в джунглях банановые листья, мысленно испросив у коня прощения, устроил голову на одном из мешков и, закутавшись в плащ, крепко уснул, даже не успев подивиться внезапному уходу индейца.
Три последних недели были для Агаты самыми невероятными в её жизни. Всё это время она, затаившись в сознании Анри, лишь тихо наблюдала его глазами жизнь в далёком Карибском море эпохи испанской колонизации. Дело это оказалось не таким простым, как думалось раньше — Анри и Агату разделяли не только триста пятьдесят один год и девять тысяч триста девяносто километров, но и созданная расстоянием семичасовая разница во времени. Ну, в самом деле — как наблюдать за человеком, если вы уже сели завтракать, а он только идёт спать? С одной стороны, это было удобно, потому что ночью у Анри, обычно, ничего особенного не происходило, зато у Агаты это время занимала работа. Но, с другой стороны, когда на Карибах начинала кипеть жизнь, Агата уже валилась с ног — сезон отпусков ещё не был в полном разгаре и пациентов было много, да и домашние дела требовали времени и сил.
Рассказать кому-нибудь о приключившемся с ней Агата не решилась — проработав почти двадцать лет психологом, она понимала, какой может быть реакция тех, кому бы она доверила свою тайну. Да и рассказывать пока было нечего — в течении этих недель ничего особенного не происходило, если не считать несколько морских боёв армады Анри с пиратами. Тем более что бои, учитывая большое преимущество испанца в количестве кораблей, в обоих случаях закончились быстро. Однако зажимать уши от грохота пушек ей с непривычки таки пришлось, да ещё и при пациентах. Благо стояла жуткая жара и можно было сослаться на боль в ушах, спровоцированную сквозняками и вентилятором.
Но от пребывания в теле испанца страдал не только слух, но и обоняние. К вони припортового города и корабля, обмазанного какой-то едко пахнущей белой пастой, с пропитанными вонючим жиром парусами и обмазанными смолой канатами она привыкала довольно долго. Но ещё хуже дело обстояло с вездесущим запахом немытых потных тел и чеснока. К счастью, ароматические палочки и масла, с помощью которых в кабинете создавалась располагающая к задушевной беседе атмосфера, хорошо переключали обоняние на себя.
Тем не менее, Ярослав заметил изменившиеся интересы жены. Министерство, которое заключило с ним контракт на обеспечение и обслуживание компьютерной техникой, расширялось, и его и без того ненормированный рабочий день растягивался иногда допоздна. Но, когда бы он ни вернулся домой, он заставал Агату не у телевизора, а с планшетом, читавшей не о новинках медицины, а то дневники конкистадоров, то биографии испанских дворян, то историю Испании и её колоний.
Агата действительно пыталась узнать о эпохе, в которую попала, как можно больше. Вначале ею двигало желание доказать самой себе что видимое частью её сознания не галлюцинация. Потому она стала искать в сети морские термины, которые слышала чаще всего. Оказалось, что все те неслыханные ранее слова, как «рангоут», «нактоуз», «бейдевинд» и подобные — не плод больного воображения. Подобным образом дело обстояло и с именами. Нашла она в сети и историю рода Альменара, представителем которого был губернатор, и графов Алькаудете, из которого был близкий друг Анри — коммодор Фернандо, и, конечно же, были там и герцоги Альба, включая дона Фернандо Альварес де Толедо-и-Мендоса — отца дона Себастьяна. Страницы истории семнадцатого века оживали перед Агатой, хотя она и смотрела на неё глазами Анри.
Всё более убеждаясь в реальности происходящего, женщина задумалась о причинах и реализации переноса части её «я» не просто в чужое тело, а ещё и отделённое во времени. Увы, ни медитации, ни поиски в интернете подобных историй ничего не дали. Исходя из твёрдой веры в то, что случайностей не бывает, а подлинный смысл переноса, как и то, кто и как это сделал, откроется рано или поздно, она отважилась «выйти из тени».
Чтобы лучше понимать мотивацию поступков человека, с которым ей теперь пришлось делить тело, Агата решила действовать по хорошо отработанной схеме и «просмотреть» прошлое Анри. Но не только это было причиной её любопытства — была в этом мужчине какая-то затаённая в душе грусть. Она читалась и в его глазах, когда, заставив испанца задержаться у зеркала, Агата впервые смогла рассмотреть его. Однако осторожное копание в памяти «сожителя» ничего не дало — слишком глубоко он прятал воспоминания о своём детстве и юности, сопротивляясь даже во сне. Пока Агата «выкапывала» из самой глубины памяти Анри образы родителей, она ощущала обволакивавшие душу тепло и любовь, но чем выше она поднималась, тем замытее становились картинки, а сознание заполняла печаль. Поняв, что Анри специально прячет в глубину подсознания какую-то сильную душевную боль, Агата решила попробовать разговорить его.
Не смотря на неудачные попытки проникнуть в память «сотельника» сказать, что время прошло бесполезно, было бы нечестно. Слушая мысли Анри, она была приятно удивлена, поняв, что тот тоже составляет психологические портреты своего окружения и даже систематизирует их. Людей он подразделял на три категории: те, кому можно полностью довериться, те, кто словно флюгеры — держат нос по ветру и своего не упустят, но, если уж дали слово, то сдержат его, и те, что во всём ищут лишь свою выгоду и обманут, даже поклявшись, если получат более выгодное предложение. К первой Анри относил всех своих друзей и Себастьяна. Из второй Агата пока знала лишь губернатора Белиза, а вот в третьей, похоже, расположилась жена Фернандо. Такое мнение Эль Альмиранте о жене друга Агате показалось необоснованным, тем более что в памяти Анри ей не удалось найти аргументов для такого размещения. Заинтригованная, она, посетовав, что не может перепрыгивать из одной головы в другую, решила, что ответ может быть спрятан где-то в глубине подсознания Анри и надеялась со временем разгадать эту загадку.
