Пользуясь тем, что в пятницу приём начинался во второй половине дня, женщина решила предшествующую ночь посвятить более активным действиям. Дождавшись, когда муж уснул, Агата тихо вышла из спальни и не зажигая свечи, села на ковёр в сукхасану и полностью переключилась на Анри. Тот в это время сидел в церкви, благоговейно распевая псалмы. Агата не была атеисткой. Как и многие в тяжёлые жизненные моменты она искала бога, но встретившиеся на её пути попы вызвали отторжение к христианству и толкнули на поиски альтернативы. Начитавшись древних и современных философов и мистиков, Агата создала себе свою собственную картину Вселенной и её законов. И они отличались от тех, которые проповедовала церковь. Поэтому, когда Анри погрузился в свои мысли, задавая богу вопросы, на которые вряд ли получил бы ответ Небес, Агата на очередное «Почему?» ответила сама фразой, которая звучала в ней ещё со школьной скамьи: «Потому что религия — опиум для народа!». Нельзя сказать, что Анри испугался. Вначале он даже не понял, что чужой голос, заговоривший с ним, у него в голове, и стал оглядываться. Осознав, что никто из сидевших рядом не обращался к нему, он растерялся. А Агата, решив заявить о себе и установить контакт, продолжала свою антирелигиозную проповедь. И только тогда, когда почувствовала нарастающий в сознании Анри страх, осознала, какую сделала глупость. Человек из XVII века, особенно испанец, уверенный в незыблемости католичества и никогда не слышавший даже слова «телепатия», первым делом подумал, что это сам дьявол искушает его, проверяя силу веры. Лихорадочно соображая, как выпутаться из этой ситуации, Агата невольно втянулась в дискуссию, пытаясь выдать себя за «голос подсознания». Вышло не очень убедительно, потому она продолжила следить за Анри, стараясь сгладить последствия «контакта». Да и события начали стремительно развиваться. Ошарашенная не менее Анри вначале откровенным признанием в любви дочери губернатора, а затем присягой дона Себастьяна, Агата забыла про сон. Краешком сознания наблюдая за ужином в доме Фернандо и испытывая лёгкое опьянение от выпитого испанцем алкоголя, она наслаждалась вкусом ранее неведомых блюд и размышляла над мотивами, побудившими гранда принести, по сути, вассальскую присягу плебею. Мотивы Исабель тоже были не очень понятны — чтобы она там ни говорила, но Агате не очень верилось, что дочь графа хотела бы стать женой пусть даже богатого и красивого, но простолюдина. Но ещё менее она верила словам Себастьяна. «Зачем ему это нужно?» — задавалась она вопросом. В отличие от Анри, поверившего в искренность клятвы, Агата, как человек современный, верила в бескорыстие так же, как и в инопланетян — и то, и другое наверняка существует, но где-то очень далеко.
Когда зазвенел будильник Ярослава, поднимавший его на работу, Агата, слушая звуки пятиструнных испанских гитар и смакуя необычный пирог, в полной уверенности, что уже ничего интересного в Белизе не произойдёт, отправилась готовить завтрак. Но не успела она сварить кофе, как губернатор срочно вызвал к себе Анри. Пропустить такое и лечь спать хотя бы на пару часов перед работой? Вот ещё! — Агата, несколько рассеяно поддерживая разговор с дочерью о делах, внимательно слушала разговоры в губернаторском дворце.
Когда Анри заявил о своём намерении отправится в поход против индейцев, Агата поняла, что она не может позволить себе упустить возможность увидеть настоящих майя. К тому же в голове пульсировала мысль о том, что на этом походе может закончится её путешествие в прошлое. Так же, как и Фернандо, женщина была уверена, что индейцы, напавшие на какое-то поместье, вряд ли дадут Анри время высказать желание урегулировать ситуацию без насилия. Не долго думая, Агата поняла, что надо действовать. Первым делом надо было отменить пациентов, чтобы не только успеть хоть немного отдохнуть, но и поразмышлять над тем, чем она могла бы быть полезна Анри в этой экспедиции. Как бы ни было тяжело жить двойной жизнью — за себя и «за того парня», женщина уже успела привязаться к этому симпатичному и близкому ей по обострённому чувству справедливости, мужчине. Гибель Анри для неё теперь уже была бы не просто смерть героя приключенческого фильма, а потеря близкого человека. Выпроводив дочь в институт, а мужа на работу, Агата наставила будильник на полдень и отправилась спать.
Когда «Одинокий пастух» Джеймса Ласта вырвал её из объятий Морфея, она позвонила в регистратуру и взволнованным голосом сообщила о лопнувшей трубе. На основании того, что она ликвидирует потоп и ждёт аварийку, попросила медсестру перезаписать пациентов на иные дни.
Укорив себя за ложь, она тут же нашла себе оправдание в том, что жизнь испанца, который, сам того не зная, стал её подопечным, находится в опасности, в отличие от запутавшихся в самих себе чехах. Вооружившись планшетом, поставила на журнальный столик термос с чаем и коробку с печеньем, залезла с ногами на диван, устроилась поудобнее, и отправилась впервые в жизни верхом на лошади по каменной дороге среди юкатанских джунглей.
Время в обеих реальностях летело быстро.
Когда домой вернулся с работы Ярослав, Анри с затаённой тревогой приближался к поместью «Красивая излучина». Готовя ужин, Агата прислушивалась к разговору мужа с дочерью менее внимательно, чем к беседе Анри с его солдатами. Когда Ярослав опять ушёл спать один, обиженный невниманием жены и отказом рассказать о проблемах, не дающих ей спать, о существовании которых, обеспокоенный поведением Агаты он не сомневался, Анри ехал под сенью огромных серебристых деревьев к месту встречи с вождём племени майя, напавшего на испанское поместье.
Валясь с ног от усталости, женщина отправилась в постель, съедаемая тревогой за человека, волею каких-то неизвестных сил ставшего ей близким. И лишь поздним утром, пробравшись из глубокого сна без сновидений, за чашкой кофе, заботливо поданного мужем в постель, она узнала, что Анри добрался до прогалины в джунглях и крепко спит в укрытии, построенном из бамбука старым майя, встреченным им на пути к поместью…
Когда Агата объясняла мужу свою рассеянность мыслями о тяжёлом случае, она не кривила душой. Вот только то, что этот случай — она сама, женщина упустила из своего рассказа.
Во время обеда ситуация в Белизе достигла пика напряжённости — Анри отправился один навстречу неизвестности. Пока он строил себе новый укрыт, Агата лихорадочно искала в сети информации о опасностях, подстерегавших в джунглях.
…И в эту ночь угрюмый от беспокойства муж опять ушёл в спальню сам. Агата же, напившись крепкого кофе, села на своё любимое медитативное место и стала ждать появление майяского вождя…
«Ну вот я и увидела настоящих индейцев майя!» — сказала она себе, когда украшенная перьями фигура вышла из джунглей и приблизилась к костру. «Если бы не этот касик, я бы, наверное, была разочарована — ничего похожего на те картинки, что можно найти в интернете. Да и величественных пирамид мы не встретили» — прислушиваясь к разговору Анри с индейцем, «шёпотом» думала Агата. Когда договор между этими двумя был заключён, уже светало. «Ну, похоже, жизни Анри ничего не угрожает. Во всяком случае от индейцев», — рассудила женщина, допивая пятую чашку кофе и, пока Анри купался под тропическим ливнем и ужинал жареным обезьяньим мясом, отправилась делать проснувшимся мужу и дочери оладушки на субботний завтрак.
Пообщавшись во время завтрака с семьёй, обсудив с ними проблемы вырубки тропических лесов и дождавшись, пока Анри крепко уснёт, Агата под предлогом усталости удалилась в спальню и принялась внушать Анри всё, что узнала о опасностях тропиков. «Странно, что я никогда об этом раньше не задумывалась, — в перерывах между внушениями мелькнула у неё мысль. — Хотя, чего странного-то? Я же в джунглях никогда не была и не собиралась, по крайней мере в этой инкарнации. А сейчас, когда я начиталась столько всяких ужасов о разных тропических болезнях, разносимых москитами и клещами, о ядовитых пауках и змеях — меня туда уж точно никто не заманит!» — потрогав ещё совсем недавно зудящее лицо от искусавших Анри москитов, Агата подумала, что надо будет в следующий раз подготовить антигистаминное и обезболивающее. «Если у меня так зудят укусы, полученные не мною, и болят мышцы, хотя не я рубила бамбук саблей, интересно, что будет со мной, если вдруг Анри ранят или убьют?» — эта мысль, которая почему-то не приходила раньше, враз отогнала сонливость. Агата задумалась. Логика подсказывала ей, что все ощущения дискомфорта, которые испытывал Анри, проявляются у неё лишь эмпатически, и, если она примет таблетку ксизала, например, чтобы унять зуд, это поможет ей лишь потому, что она знает, что это за препарат, но Анри, скорее всего, облегчения не почувствует. Та же логика подсказывала, что в случае смерти испанца её двойная жизнь, с наибольшей правдоподобностью, прекратится. К своему удивлению, дойдя до этого вывода, Агата вдруг поняла, что она не хотела бы этого. И не только потому, что не желала смерти Анри — он был ей очень симпатичен своей порядочностью, честностью и, несмотря на то, что не колеблясь прикажет открыть огонь по вражескому кораблю или же в битве будет безжалостно рубить врагов, она чувствовала в нём уважение к жизни. Пусть это было продиктовано его религиозностью, но убеждение, что только бог, даровавший жизнь, имеет право забрать её — ей импонировало. Но и потому, что для неё закрылся бы новый мир, который она только начала познавать.
