Таня в очередной раз вздохнула и огляделась. Нет, ну это просто издевательство какое-то! Через неделю Новый год, а она вынуждена тосковать в четырёх стенах. Вот придёт сегодня Павел и она скажет ему, что пора бы выписываться. Капельницы ей не ставят, голову ей уже просветили два раза, а таблетки она сможет и дома принимать. Или не дома? От перспективы попасть «‎в лапы» мужчине, в которого влюбилась до икоты и тех самых пресловутых бабочек, Татьяна зажмурилась и закрыла ладошками уши, а когда открыла глаза, увидела перед собой женские сапожки на каблучке, за которыми монументально замерла пара мужских грубых ботинок. Таня медленно подняла голову и с удивлением уставилась на улыбающуюся Ингу, за спиной которой стоял никто иной, как генеральный директор Прозоров.

— Ой, — поздоровалась Таня и опешила, когда всегда сдержанная Инга бросилась к ней с объятиями. — Как я рада видеть тебя! Мне тут Павел Сергеевич такого всякого понарассказывал, что я уже чего только не придумала. Никита Юрьевич, спасибо вам за эту встречу.

Прозоров кивнул и тихо удалился, прислушиваясь к женской трескотне. Пусть поговорят, а то Инга каждый день спрашивала, можно ли ей увидеть Осипову. Может, эта совместная поездка и встреча Инги с подругой поможет ему хоть немного растопить тот лёд, что сохранялся между ними, и немного сблизит их. А потом можно будет отвезти Ингу в детский сад и поликлинику, пусть забирает документы, потому что он больше никуда не отпустит Эрику, а тем более её маму. ‎

Таня угрюмо посмотрела на Павла, что скалой стоял перед ней:

— Но объясни мне почему? Я здесь скоро плесенью от скуки покроюсь! Паш, ну пойми меня! — Она широко раскрыла глаза и захлопала ресницами, зная, что он сразу тает от этого нехитрого приёма. — Я же занимаю чьё-то место! Сестрички только время теряют, измеряя мне давление и температуру, ни капельниц, ни процедур. А таблетки я и дома могу принимать, чесслово.

— Таня, дядя твой постоянно на работе, мама тоже, а врачи говорили, что за тобой необходимо понаблюдать.

— Знаю, я всё расспросила! Но это крайне необходимо только в первую неделю, а я тут уже больше недели! Ну, Паш, ну пожалуйста, а ты не можешь наблюдать за мной вместо врачей? Я обещаю, что буду соблюдать режим, я не буду нервничать, я тебе клянусь, что буду очень-очень послушной.

Последний аргумент вызвал у Земляного ироничное фырканье — послушной, как же! Эта девочка вообще незнакома с таким понятием, как послушание. Но она в чём-то права. Как говорится, дома и стены лечат.

— Ладно, я поговорю с врачом. Но учти, — повысил он голос, увидев на послушном несколько секунд назад личике плутовскую улыбку, — если врач скажет «нет», я не берусь его переубеждать!

— А ты попробуй, — тихо сказала Таня и опять замерла, невинно глядя ему в лицо.

— Я когда-нибудь тебя выпорю!

— Согласна, — тут же выпалила его непослушная подопечная, — но только если буду шкодить рядом с тобой!

Павел усмехнулся и провёл ладонью по бледной девичьей щеке — бодрится и старается показать, что она сильная и почти здорова. А сама иногда проводит пальцами по виску, потому что ещё болит голова, кривится от боли в спине и ноге при резких движениях. Но он согласен на всё, только бы видеть эти глубокие глаза и эту шальную улыбку. Он вышел из палаты и резко остановился, прислонившись плечом к стене и закрывая себе рот ладонью, сдерживая смех, потому как за закрытой дверью раздался победный клич индейцев. Неисправима. Но так нежна и так любима…

Через час Татьяна Осипова была вынесена из здания больничного корпуса на руках, отчего была тиха и немного удивлена. Как было ей легко и удобно, как приятно щекотал нос аромат сандалового дерева, и как уверенно обнимали её мужские руки, будто имели на это право. Хотя Таня готова была эти права вручить лично, но мама всегда говорила, что негоже девушке делать первый шаг и бежать впереди паровоза. Но если этот «паровоз» будет ещё думать о чём-то и что-то себе придумывать, ей всё-таки придётся брать власть в свои руки. Шутки шутками, а ей уже двадцать два! Так хочется чего-то своего, личного, родного… любимого…

А Павел обнимал желанную женщину и тоже строил планы. Пока только на окончание этого года и праздничные дни. А там уж он её никуда не отпустит! За ней глаз да глаз нужен, а зима долгая, гололедица опять же. И с Борисом Николаевичем надо это дело перетереть, с будущей тёщей познакомиться… С тёщей? Павел хмыкнул, обогнул машину и сел за руль.

— Таня, начинай слушаться прямо сейчас! Шею шарфом укутай, а ногу вот сюда. Я кресло назад отодвину, а ты ногу чуть вверх подними, чтобы отёков не было. И прекрати бурчать! Я всё прекрасно слышу.

Он завёл мотор и повернул голову к своей прекрасной пассажирке. Попалась! Теперь она от него никуда не денется!

***

Никита закрыл крышку ноутбука и потёр уставшие глаза. Слишком много навалилось на него к концу года. И дела компании, и личные дела. Хотя назвать то, что происходило в его жизни, делами как-то и не получалось. С одной стороны, это какие-то тихие радости, но с другой…

…Сегодня Инга ездила в детсад, куда ходила Эрика, чтобы решить вопрос о переводе. Недалеко от его дома, каких-то минут двадцать на машине, в посёлке был свой детский сад. Прозоров сам ездил туда, переговорил с заведующей, и его заверили, что Эрика Горелова, пока Горелова, как он надеялся, может быть записана в среднюю группу. Но для этого нужны её медицинская карта и заявление матери. И он решил, что сама Инга сможет поехать с водителем и всё забрать. Но к обеду, когда Григорий отзвонился и ждал её, Никита вдруг неожиданно для себя сорвался и вскоре въехал в старый двор. Дурак! Надо было сразу выяснить, что детский сад находился в соседнем дворе от бывшего места её проживания.

Когда он появился из-за угла, его слуха коснулся скрипучий женский голос:

— Видала, ЗинаидАлексевна, какая стала? Мужа в застенки, а сама на крутых машинах разъезжает. Тьфу, негодница!

Никита подошёл ближе и через невысокий металлический заборчик посмотрел на пустынную территорию с качелями, деревянными домиками и горками. Сегодня было довольно морозно, вряд ли детей выведут гулять.

— Ну а что ей делать? Только и остаётся, МарьВасильна, что искать мужиков. Сама-то ноль без Димитрия.

Прозоров повернулся и внимательно посмотрел на сидящих на лавочке женщин. Он покачал головой — сколько ж таких «камер наблюдения»‎ в каждом дворе? И оделись по-зимнему, видимо надолго засели в засаде.

— Извините, не подскажете — нельзя ли здесь квартиру снять? — Никита подошёл ближе и с улыбкой посмотрел на сплетниц. — Мне, наверное, по ошибке указали на этот дом. Я звоню, звоню, а там пусто.

— А ты в какую квартиру звонил?

— В сороковую, что на четвёртом этаже.

Женщины поджали губы и быстро переглянулись.

— Не живёт там пока никто, хозяев нет.

— Да? Жаль, мне двор ваш очень понравился. А когда они появятся, хозяева-то?

— Ах, кабы знать. Хозяйка-то вон, в садике сейчас, только, видать, не до квартиры ей. На такой машине приехала!

Никита обернулся и увидел Григория, что стоял рядом с автомобилем и крутил ключи на пальце.

— Да, хорошая машина. Сразу видно, что хозяйка хорошо зарабатывает.

Женщины опять переглянулись и одновременно хмыкнули.

— Зарабатывает, как же! Всю дорогу её Димочка на себе тянул, а она, неблагодарная, хоть словом бы с кем обмолвилась! Проскочит по двору, что та кошка, и молчит. И девчонку свою приучила «драсти» и всё.

— Так работает, наверное, устаёт.

— Да прям, устаёт! Как сыр в масле каталась, Димочка вон на ночную работу устроился, всё ей мало, всё мало! Сама целыми днями где-то свой зад просиживала, а он и ребёнка к соседке устраивал, и в магазины, и на работу. А сейчас его арестовали, а она ходит тут, хвостом крутит. Самой уже неделю как не видно, дома не появляется, значит, у любовника! И давно она Димитрия обманывает, потому как сразу исчезла, сразу! Видать, только и ждала, а может, сама и навела, и обвинила!