Со связкой ключей в руке Шишков подошел к письменному столу и начал подбирать ключ к среднему яшику. Гребенников ему светил.

Но вот Гурий прервал свое занятие и начал прислушиваться: до него явственно донесся шум от проезжающего экипажа. Гребенников бросился к окну, стараясь разглядеть, что происходило на улице.

— Рядом остановился господин… Пошел в соседний дом, — проговорил почему-то шепотом Гребенников.

Вдали послышался шум ехавшей еще пролетки. На лицах Шишкова и Гребенникова выразилось беспокойство.

— Надо уходить… скоро дворники начнут панели мести, и тогда… крышка! — проговорил Гурий, отходя от письменного стола.

Оба были бледны и дрожали, хотя в комнате было тепло. Шишков вышел в переднюю. Взглянув случайно на товарища, он заметил, что на том не было фуражки.

— Ты оставил фуражку там… у постели, — сказал он товарищу. — Пойди скорей за ней, а я тебя обожду на лестнице.

Увидя страх, отразившийся на лице Гребенникова, Шишков повернулся, чтобы пойти самому в спальню за фуражкой, но тут взгляд его случайно упал на пуховую шляпу князя, лежавшую на столе в передней. Недолго думая, он нахлобучил ее на голову Гребенникова, и они осторожно начали спускаться по лестнице. Открыв ключом парадную дверь, они очутились на улице и пошли по направлению к Невскому.

Проходя мимо часовни, у Гостиного двора, они благоговейно сняли шапки и перекрестились широким крестом. Шишков, чтобы утолить мучившую его жажду, напился святой воды из стоявшей чаши, а Гребенников купил у монаха за гривенник свечу, поставил ее перед образом Спасителя, преклонив перед иконою колени…

Затем они расстались, условившись встретиться вечером в трактире на Знаменской. При прощании Шишков передал Гребенникову золотые часы, несколько золотых иностранных монет и около сорока рублей денег, вынутых им из туго набитого бумажника покойного князя.

Так выяснилось и объяснилось дело.

После сознания преступников дело пошло обычным порядком. Вскоре состоялся суд. Убийцы были осуждены в каторжные работы на 17 лет каждый.

Из книги «40 лет среди убийц и грабителей» (Записки начальника петроградской сыскной полиции И.Д. Путилина). — К.: СП «Свенас», 1992.

Гусев переулок, коротенький, соединяющий Лиговку со Знаменской улицей, в то время не был застроен пятиэтажными домами и казался огороженным с двух сторон заборами.

За заборами раскидывались широкие дворы с садами, а в середине дворов стояли, обыкновенно, одноэтажные деревянные домики, невдалеке от которых размещались конюшни, сараи, ледник, прачечная и дворницкая избушка.

Дом, в котором произошло это страшное убийство, находился на месте ныне стоящего под № 2.

В самом доме, в нижнем этаже, жил майор Ашморенков с женою и сыном кадетом, приходящим домой на праздники, и двумя прислугами.

В июне месяце 1867 года, рано утром, в Духов день, на кухню квартиры Ашморенкова постучался водовоз, привезший воду, но ему дверей не отворили.

Он постучался еще два раза, не достучался и, слив воду в прачечную и домохозяину, поехал снова к водокачке, на пути заметив дворнику, что прислуга у майора заспалась.

Дворник небрежно махнул рукой, словно хотел сказать: «А ну их»…

Спустя полчаса в двери и окна, которые были закрыты ставнями, стучался булочник, потом молочник, потом опять водовоз — и никто не мог достучаться, а дворник на все расспросы только говорил:

— Чаво пристали. Проснутся и отопрут. Не терпится тоже!..

Наконец, на эти беспрерывные стуки обратил внимание разбуженный домохозяин, коллежский советник Степанов.

Раздраженный, в халате, он высунулся из окошка и, окликнув дворника, спросил, что за шум.

— Да вот! — сердито ответил дворник, — господа и прислуга у майора спят, а эти черти ломятся. Времени им, вишь, нету!

Стоявшие тут же водовоз, прачка, булочник загалдели в один голос:

— Завсегда Прасковья рано встает, а тут на! Восемь часов!.. И господа встают рано!.. В восемь часов майор окно открывает!.. Неладно тут!.. Надо бы квартального!..

Коллежскому советнику Степанову это безмолвие в квартире майора тоже показалось странным.

Он знал майора уже 10 лет. Старый служака, тот всегда просыпался рано и уходил в казармы. Когда вышел в отставку, у него сохранились те же привычки. Степанов накануне играл с ним в шашки до 9 часов, после чего ушел, оставив всех здоровыми и довольными.

И вдруг… такой сон!..

— Беги в квартал, — приказал он дворнику, — а я сойду.

Дворник бросился со двора, и всех охватило какое-то жуткое чувство.

Люди инстинктом чувствуют несчастье.

Хозяин поспешно сошел вниз, как был — в халате и туфлях, и по очереди расспросил каждого: долго ли, в какие двери и окна стучались. Потом сам стал стучаться в обе двери и во все окна.

То же безмолвие…

Теперь уже всех охватил ужас, и все стали говорить шепотом, а закрытые ставнями окна и безмолвие за ними приняли зловещий вид.

У майора была квартира из пяти комнат, сеней и кухни. Красивое крылечко с парадной дверью вело в просторные сени, за ними была кухня, слева были столовая, гостиная и спальня майорши, а справа — кабинет и спальня майора, и все восемь окон с красивыми деревянными узорами, теперь закрытые зелеными ставнями с прорезями в виде сердец, выходили на передний двор, а окно кухни — на задний.

Дверь же в кухню выходила на общую лестницу, по которой можно было попасть во второй этаж, где в мезонине жил сам домохозяин, одинокий холостяк, со старой прислугой.

Минут через двадцать вернулся дворник, с которым пришли квартальный и помощник пристава.

— Что тут у вас? — спросил помощник.

— Да вот, — ответил Степанов и передал все происшедшее — Избави Бог, не беда ли, — окончил он.

— А вот узнаем! Может быть, двери отперты!.. Эй, дворник, попробуй! — приказал помощник дворнику.

Тот побежал к крылечку и подергал дверь. Она оказалась запертой.

Услужливые водовоз и булочник стали дергать дверь в кухню.

Заперта тоже.

— Тогда ломать! — решил помощник. — Как они запираются?

— Передняя — на ключ, — объяснил дворник, — а в кухню — на крюк.

— Ну, тогда легче переднюю! Неси топор!.. Надо составить акт!..

Квартальный составил акт, дворник принес топор, засунул лезвие между дверей у замка и одним нажимом открыл замок.

Помощник отворил дверь и двинулся вперед, за ним шли квартальный и домохозяин. Дворник остался в дверях.

И едва они скрылись за дверью, как раздался крик ужаса, и домохозяин выскочил на двор с криком: «Убиты!», после чего опять вбежал в квартиру.

Собравшаяся уже изрядная толпа хлынула к дверям, когда показался квартальный и, вбежав на улицу, стал неистово свистать.

Созвав будочников, он погнал их на двор для сохранения порядка, а сам помчался за мной…

Было 10 часов утра. Я[17] только что приехал с дачи в своей одноколке, когда квартальный ввалился ко мне, задыхавшийся, и почти прокричал:

— Страшное убийство! Двое, трое, четверо!

— Где?

— В Гусевом переулке.

— Едем!

Я захватил с собой одного из агентов, ловкого Юдзелевича, сел в одноколку и поехал, приказав оповестить судебные власти.

У ворот и на дворе уже толпились зеваки; будочники отгоняли их, переругиваясь и крича до хрипоты.

У крыльца меня встретили бледные пристав и помощник.

Я прошел за ними в квартиру майора, и то, что увидел, оставило во мне и до сих пор неизгладимое впечатление ужаса.

Я вошел не с крыльца, а через кухню, дверь в которую приказал отворить пристав.

Ставни уже были открыты, и ясный летний день весело сверкал в чистеньких комнатах, оскверненных ужасным преступлением.

В просторной, чистой и светлой кухне ничто не указывало на преступление, но едва я дошел до порога внутренней двери, как наткнулся на первую жертву преступления.