Через несколько минут он был уже в кабинете у Гейндля. Не прошло получаса от момента нападения, как начался первый допрос. Еще на месте ареста преступник назвал свою фамилию. Из сигарной лавочки ее сообщили по телефону Гейндлю. Сейчас же стали отыскивать ее среди протоколов допроса всех живших по улице Матильды. Гейндль мог торжествовать. Протокол допроса арестованного тотчас же нашелся. Оказалось, он жил на улице Матильды наискосок от библиотеки. В его алиби в день убийства Анни был пробел между 8 и 9 часами утра.

При допросе арестованному, на основании имевшихся материалов, сказали, что четырнадцать дней тому назад он опоздал на службу. Ему указали, как он провел весь день, когда было совершено убийство Анни, и после шестичасового допроса он сознался в обоих убийствах.

Если бы, полагает Гейндль, справки о преступнике стали наводить после второго его преступления, то прошло бы достаточно времени для того, чтобы он обдумал положение и упорно отрицал бы убийство Анни. Возможно, что и опоздание его на службу в то утро изгладилось бы из памяти свидетелей, и никакой возможности доказать его вину в первом убийстве не было бы. Тем самым главная улика отпала бы. Ибо одного того обстоятельства, что у преступника одна нога оказалась короче и шире другой, как и на следах в библиотеке, было бы недостаточно для обвинительного приговора.

Таким образом, Гейндль на примерах доказал правильность своего положения: каждый преступник неизменно возвращается к избранному им способу совершения преступления.

Б.С.Утевский. Преступления и преступники Западной Европы. 1929.

Германия, 1926 год… Дюисбург, германский город с 285 000 жителей, считается самой большой речной гаванью Европы. Город раскинулся широко. По размерам площадь его равняется плошади Парижа. В южной части города рабочие кварталы: улицы с каменными коробками, набитыми людьми. Одна из таких коробочек принадлежит мелкому торговцу Вильгельму Гагедорн. Коробочка маленькая, узенькая. В первом этаже помещается собственная лавчонка Гагедорна. Торгует он разными съестными продуктами. Рядом с лавочкой — кухня. С другой стороны — маленькая гостиная. В ней все атрибуты мелкобуржуазного благополучия — пальмы по углам, олеографии на стенах, пианино. Рядом спальная комната. На одной кровати спит сам Гагедорн с женой, на другой их дочь, героиня будущего процесса, Кети. Ей семнадцать лет. Тут же на диване спит семнадцатилетний парень, рабочий Шильковс-кий. Он чужой. За право спать здесь он платит.

Во втором этаже проживает семья рабочего Гельцлейхтера, состоящая из жены, мужа и пяти детей. Старшей из дочерей, как и Кети Гагедорн, семнадцать лет. Они подруги. В следующем этаже живет некая Шеффен. Она разведена с мужем. У нее трое детей. Самому младшему, Фредо, девять лет. Наконец, в квартире со двора живет полька по фамилии Зонсбек. Она плохо говорит по-немецки. У нее живет торговец со странной фамилией — Птаг, резкий, грубый человек. Его боятся все дети. С соседями он в вечной ссоре. С Гагедорнами и Гельцлейхтерами у него тяжба в суде: дела о побоях, о ложных присягах. В этой коробочке жизнь, как и на всей улице, отравлена угольным дымом, озлобленностью, вечными ссорами, мелочными дрязгами.

Отец Кети человек не старый. Ему всего 40 лет. Он красивый, статный мужчина. Наследственность у него дурная. Он любит выпить, поспорить, поссориться. Ломой приходит частенько пьяным, много говорит во сне. Супружеские обязанности выполняет тут же, не стесняясь присутствием Кети. Про мать Кети имеются такие сведения: она из рабочей семьи, выросла на этой же улице, ей 35 лет. Она самовольна, холодна, любит интриги.

Кети — единственная дочь Гагедорнов. Но ее не балуют. Учат ее шитью и музыке, но заставляют торговать в отцовской лавочке. О каком-либо воспитании нет и речи. Ласки она не видит. Зато пощечины часто сыплются на ее бледные щеки. Бранят ее, конечно, каждый день. Детство Кети самое заурядное, типичное для немочки из провинциальной мелкобуржуазной семьи. В самые юные годы она была счастлива и беззаботна. Братьев и сестер ей заменяла маленькая собачка Ами. Кети посещала народную школу. Когда она подросла, ее посылали для конфирмации в церковь к старому пастору. И школа, и церковь были тут же, на этой же улице.

Вскоре ее настроения меняются Она начинает чувствовать себя несчастной. У нее развивается мечтательность, фантазия. Ее мечты так непохожи на ее жизнь. В жизни она продает в лавочке на копейки сельтерскую воду, селедки, хлеб. В мечтах она богатая, знатная, красивая, роскошно одетая дама. Кино играет в ее жизни и в ее мечтах большую роль. Она любит в мечтах представлять себя знаменитой киноартисткой. Она жадно впитывает псевдоромантику кинолент, в которых немецкому обывателю преподносят сладенькие идиллии или тысячеметровые драмы, лишенные всякого чувства действительности, в которых нет ни малейшего отзвука живой жизни и никак не отражается где-то рядом бурляшая классовая борьба пролетарских масс. В остальном она добрая, хорошая девушка. Мужчина до нее не дотрагивался. Она участвует в христианском девичьем союзе. Религиозна. Но однажды она впадает в ярость и разбивает распятие. Это — наказание богу, не исполнившему ее горячей мольбы Позже, когда она стала преступницей, первой в Германии и самой молодой девушкой сексуальной убийцей, она говорила: «Мой поступок — божья кара за то, что я разбила распятие».

Сексуальность рано втягивает ее в липкие сети. Сексуальность ее уродливая, извращенная. Мужчины ей противны. Да и могло ли быть иначе, когда на ее глазах с раннего детства протекала половая жизнь ее родителей. Все хорошее, настоящее, здоровое было оплевано, опошлено, вызывало отвратительные представления. Сексуальность естественно пошла по другому пути, где могли еще быть идеалы, стыдливость, красота, — по пути однополой любви. Первое эротическое переживание пришло к ней с появлением бродячего цирка, разбившего на соседней плошали свою палатку. Содержательница цирка, мадам Гендрикс, искала кого-нибудь, кто бы мог поиграть в цирке на пианино, заменявшем в ее предприятии оркестр. Родители позволили Кети играть в цирке по нескольку часов в день за плату по 3 марки в неделю. В цирке Кети познакомилась с танцовшицей Паулой. Она на два года старше Кети, развращена до мозга костей, она лесбиянка. Она берет на себя обязанность «просветить» Кети и вводит ее в круг закулисных интриг бродячих циркачей. «Просвещение» падает на благодарную почву. Затаенная сексуальность прорывается в Кети и направляется на маленьких девочек в доме. Для них Кети взрослая дама, и с ними ей приятнее, чем с ее ровесницами.

Однако ее сексуальность — чувство без содержания, переживание без удовлетворения. Кети пытается писать стихи и рассказы, часами фантазирует на пианино, увлекается бульварными романами. В этот период она отличается рассеянностью, неспособностью сосредоточиться мысленно на чем-либо, мечтательностью, неопределенными порывами. Два раза она делает попытки убежать из дома, но оба раза ее насильно возвращают с вокзала. Но она не успокаивается и мечтает убежать в Америку. В газетах ей попадается объявление какого-то шарлатана, которое начинается словами: «пишите мне с доверием». Она пишет ему длиннейшее фантастические письмо.

Пустоту в чувстве Кети пытается заполнить суррогатами: она пишет сама себе письма до востребования, ходит на почту, подучает их, отвечает сама себе. Ходит к ясновидящим, которых в послевоенное время так много развелось в Германии. Много думает о своей наружности, употребляет косметические средства. Со сладострастным ужасом читает отчеты о сексуальных преступлениях. Но вместе с тем она остается девушкой, не встречается с мужчинами. Она несколько раз была на танцевальных вечерах, но всегда с родителями. Наивность и искренность мирно уживаются в ней рядом с недостаточным чувством действительности. Ее мир — мир фантазии и созданных ею детских представлений.

Эксперты-психиатры не установили в ней каких-либо отклонений от нормы. Было установлено лишь, что в то время, как обычно она была весела и жизнерадостна, во время менструаций она делалась капризной и возбудимой. Она жаловалась на головные боли, страдала головокружениями, короткими потерями сознания, но никогда у нее не было судорог. А со времени встречи с Паулой она пристрастилась к детскому пороку. Она злоупотребляла им, не отдавая себе точного отчета в том, что она делает, не получая удовлетворения. Точно так же установлено было, что она впервые в жизни получила удовлетворение, сопровождавшееся стеснением в груди и чувством страха, за несколько дней до совершения преступления. В поисках удовлетворения она до крови кусала себе губы, наносила себе повреждения.