… Один из врачей-психиатров, присутствовавший на процессе Хаарманна и делавший доклад об этом деле в Гамбургском судебно-психологическом обществе, закончил свой доклад словами: «Я не сторонник смертной казни, но эта казнь вполне соответствовала народному правосознанию».
Б. С. Утевский. Преступления и преступники Западной Европы. 1929.
6. Неизменность метода[27]
Известный германский специалист по криминалистике Роберт Гейндль считал, что установление правильных методов работы органов уголовного розыска невозможно без знания методов, применяемых в своей работе преступниками. Гейндль доказывает, что каждый профессиональный преступник, во-первых, специализируется на определенном виде преступления, во-вторых, при совершении его применяет неизменно один и тот же метод. Способ совершения преступления является самым верным следом, оставляемым преступником. После одного не раскрытого преступления, совершенного профессиональным преступником, следует ждать второго аналогичного преступления, совершаемого им тем же способом, что и первое. При этом история преступления доказывает изумительную одинаковость способов преступлений, совершаемых в разные времена и в разных местах. В доказательство всех этих своих положений Гейндль приводит две серии преступлений, из которых одна была в 1811 году в Лондоне, а другая ровно через сто лет в одном из больших городов Германии.
Герой первой серии преступлений — Виллиамс, бывший матросом на Ост-Индской линии. Эта эпоха его жизни не расследована и сведений о ней не имеется. Известно, что в 1811 году Виллиамс очутился в Лондоне. В это время он выступает уже элегантным, одетым по последней моде человеком. Он покупает все необходимое в самых лучших и дорогих магазинах. Он лечится у самого дорогого зубного врача, посещает шикарные салоны маникюра. Он носит плащ на шелковой подкладке и шелковые чулки. На ногах у него элегантные туфли. Наружность его описана современниками. Он среднего роста, стройный, мускулистый. У него правильные черты лица, рыжеватые волосы. Бросалась в глаза необыкновенная бледность его лица. «Можно было подумать, — говорил один из свидетелей, — что у него в жилах течет не простая кровь, а какая-то зеленоватая жидкость, которая вытекает не из человеческого сердца». Останавливали на себе внимание и его глаза, их холодный блеск. их постоянная устремленность в какую-то далекую точку. Но свою отталкивающую наружность он, по словам свидетелей, искупал внешней любезностью и хорошими манерами.
Для того чтобы лучше понять дальнейшее, нужно ознакомиться с той местностью, где разыгрались описываемые преступления. Ратклиф Хайвай была одна из мрачных улиц возле гавани, расположенная в местности, где еще в 20-е годы нашего столетия полиция боялась показываться иначе, как группами. В соседстве с Ратклиф Хайвай находились т. н. «Голубые ворота», подозрительный уголок, сплошь состоявший из самых отчаянных матросских кабачков, откуда вошедшие в них далеко не всегда выходили живыми или, в лучшем случае, не избитыми. Таковы были и другие улицы, окружавшие Ратклиф Хайвай, наиболее деловую из всех улиц этого квартала. На ней были расположены магазины, в которых имелось все, на что предъявляли спрос матросы. 7 декабря 1811 г. вечером, улица была, по обыкновению, полна народа, — большей частью, подвыпившими матросами из всех стран мира. Была суббота, и люди торопились закупить все необходимое на воскресенье.
Виллиамс, как это было точно установлено, вышел в этот вечер из дома после 11 часов вечера. Он был, по обыкновению, элегантно одет. Под плащом у него были спрятаны орудия его жуткого ремесла. Он шел по улицам с видом праздного гуляки. Все, встретившие его в тот вечер, рассказывали позже об его исключительной вежливости. В толпе, наполнявшей улицу, трудно было пройти, никого не толкнув, и Виллиамс всякий раз в изысканных выражениях просил извинения за невольный толчок.
Возле дома номер 29 Виллиамс остановился и стал наблюдать. Дом этот принадлежал торговцу вязаными изделиями Марру. Здесь же была и сама лавка. Было видно сквозь окно, как Марр приводил в порядок перед тем, как закрыться, свои товары. Дверь из лавки вела в жилище Марра, где проживал он, его 27-летняя жена, их восьмимесячный ребенок, тринадцатилетний мальчик-ученик и девушка-прислуга. За несколько минут до 12 Марр послал прислугу купить на ужин устриц. Мари, так звали прислугу, взяла деньги и ушла. Когда она выходила из дома, то увидела на другой стороне улицы какого-то человека, стоявшего под фонарем и пристально смотревшего в окно лавки. Человек этот, заметив, что на него смотрят, скрылся в мрак улицы. Ночной сторож, проходивший мимо лавки Марра вскоре после 12 ч ночи, также заметил неизвестного человека, смотревшего через окно в лавку. Сторожу это показалось подозрительным. Он зашел к Марру и поделился с ним подозрениями. Марр попросил его несколько позже зайти к нему опять и помочь ему закрьпъ ставни на окнах лавки. В 12 часов 30 минут ночи сторож вернулся к Марру, не заметив уже при этом незнакомца, помог Марру и ушел.
По-видимому, Виллиамс догадался, что его заметили и на время отошел в сторону. Вероятно, он видел, как сторож помогал закрыть окна лавки и как он ушел. Задача Виллиамса состояла теперь в том, чтобы успеть проникнуть в лавку, прежде чем закроется на ночь дверь.
Между тем Мари искала, нет ли еще где открытой устричной лавки, и не находила ее. К 12 ч 30 мин улицы стали быстро пустеть. Мари, в поисках устриц, зашла очень далеко. Когда она, наконец, убедилась, что ей нигде не удастся ничего купить, она оказалась очень далеко от дома. На улицах встречались только группы пьяных и буянивших матросов. При звуке голосов Мари пряталась и выжидала, пока прохожие удалятся. Иногда она шла не прямым путем, чтобы избежать нежелательной встречи, и только в половине второго она подошла к дому.
Мари думала, что проголодавшиеся и обеспокоенные ее долгим отсутствием хозяева с нетерпением ждут ее возвращения и откроют ей дверь при первом ее стуке. Поэтому она тихо постучалась. Но ответа не последовало.
В дверях, кроме обычного в то время молотка, был звонок. Но Мари не хотела звонить, так как она боялась, что колокольчик разбудит ребенка. Она стала прислушиваться. В доме была гробовая тишина. Удивленная Мари решилась позвонить. Когда, однако, и на звонок никто не открывал двери, удивление Мари перешло в страх. В голове у нее мелькнула мысль о незнакомце, которого она видела, когда выходила из дома.
Мари растерялась. Она не знала, что ей делать. Ведь если бы даже в доме все заснули, то громкий звонок не мог не разбудить спящих. В отчаянии она стала звонить раз за разом. Потом стала опять прислушиваться, сдерживая дыхание и стараясь уловить хотя бы какой-нибудь звук.
И вдруг звук раздался, но не тот, которого Мари ожидала. Она услышала еле слышный, осторожный скрип ступенек на деревянной лестнице, ведущей на верхний этаж. Потом чьи-то медленные, почти бесшумные шаги, приближавшиеся по направлению к двери. Потом опять тишина. Такая же тишина была и на абсолютно безлюдной улице.
Мари стала опять прислушиваться. Она услышала совершенно явственно чье-то тяжелое дыхание за дверью. Кто-то стоял там и выжидал. У Мари не было уже сомнений, что это чужой, что он сделал что-то страшное с хозяевами. Только дверь отделяла ее от этого человека. Стоило ему раскрыть ее, и Мари была бы в его власти. — еще одна, ничего для него не значащая жертва в длинной серии убийств. Мари нужно было бежать, звать на помощь, кричать. Но она не могла сдвинуться с места.
Нечто вроде гипноза овладело ею, приковало ее к месту, мешало ей издать хотя бы один звук. Молча и недвижно, точно во сне, стояла она и чего-то ждала.
