Что⁈ Как он мог её не заметить? Уж такой лекарь, как Преображенский, должен был понять, что в нём зреет нечто подобное.

— Именно поэтому я здесь, чтобы попрощаться с вами. Надеюсь, ненадолго, — он выдавил улыбку. — А пока что я хочу представить вам нового главного лекаря. Он будет руководить императорской клиникой, пока я нахожусь на лечении…

Проклятье. Сразу две плохие новости. Нет, три!

Ситуация в клинике изменится кардинально. Причём не только по вине нового руководства. Теперь я буду вынужден изменить её сам.

Преображенский ещё не объявил своего сменщика, но я уже знаю, что грядёт война внутри клиники. Моя война.

И вести её придётся сразу на два фронта.

— Теперь мой пост займёт Пётр Вениаминович Захарьин. Мой заместитель по клинико-экспертной работе, а также личный лекарь семьи императора, — объявил главный лекарь. — Думаю, вы сработаетесь. Опыт в этом деле у него большой.

Я заметил, как Захарьин гордо кивнул присутствующим. На его лице блестела улыбка.

Улыбка? Он что, совсем ненормальный? Какая тут может быть радость, если у главного лекаря обнаружили онкологическое заболевание… О чём он только думает, чёрт подери?

В зале повисла тишина. Затем лекари начали засыпать Андрея Преображенского кучей вопросов.

— По одному, уважаемые коллеги, — попросил главный лекарь. — Пожалуйста, давайте по одному. Господин Миротворцев, что вы хотели спросить?

— Во-первых, я хотел бы выразить свои сожаления, — произнёс заведующий. — Но я не совсем понимаю, почему вы вдруг решили попрощаться с нами так, будто всё уже предрешено. Я ведь могу рассчитывать, что у меня получится держать с вами связь?

— Владимир Борисович, к сожалению, всё не так просто, — ответил Преображенский. — Я ведь уже сказал, что перехожу под крыло Аскольда Афанасьевича Платонова. Буду лечиться в его научно-исследовательском центре. А это значит, что на связь выходить не получится. Господин Платонов изобретает новые режимы химиотерапии. Поэтому этот объект считается совершенно секретным.

— Объектом государственной важности, если точнее, — добавил сам Платонов. — Но не беспокойтесь. Вскоре я верну господина Преображенского в целости и сохранности. Думаю, через два-три месяца он уже будет полностью здоров.

Негодяи. Что Платонов, что Захарьин. А Преображенский слеп. Либо он вообще не понимает, что сейчас происходит в императорской клинике, либо его очень грамотно обвели вокруг пальца. Поместили в условия, из которых он даже при всём желании не мог выкрутиться.

По-хорошему, надо бы вступиться. Крикнуть на весь зал, что прямо на наших глазах человека отправляют на каторгу. Собираются подвергнуть мукам, которые даже главный дознаватель Биркин устраивать не умеет.

Но кто мне поверит? Доказательств у меня нет. Я лишь выставлю себя выскочкой. Испорчу свою репутацию.

Нужно поступить иначе. Всё же я могу задать один-единственный вопрос. Многих удивит, что я собираюсь спросить у него именно это, но я уже знаю, как выкрутиться, если это воспримут в штыки.

Я поднял руку.

— Да, господин Булгаков, — кивнул мне Преображенский. — Как хорошо, что вы о себе напомнили. Вы ведь с недавних пор состоите в малом совете как представитель нашей клиники среди баронов. Но теперь отчёты придётся передавать не мне. С этого момента вашими действиями в совете будет руководить Пётр Вениаминович.

Это я уже понял. Ещё одна замечательная новость. Мало того что в совете сидят два предателя, которые работают на Константина Романова, так теперь ещё и я должен отчитываться перед Захарьиным. Перед завистливым лекарем, представляющим третью сторону. И сторона эта ничуть не лучше той, на которой стоят предатели Российской Империи.

— Благодарю за напоминание, Андрей Фёдорович. Уверен, мы с господином Захарьиным сработаемся, — изобразил улыбку я. Хотя эти слова мне дались чуть ли не через тошноту. — Однако я хотел задать вам один нескромный вопрос. Надеюсь, что вы поймёте мою мотивацию.

— Да, конечно, — кивнул Преображенский. — Задавайте, Павел Андреевич.

— Какого рода онкология у вас возникла? — спросил я. — Понимаю, что вопрос этот личный, но ваш ответ может пригодиться не только мне, но и другим лекарям. Вы ведь знаете, что мы сейчас улучшаем эффективность работы профилактического отделения. Таков приказ ордена лекарей. Хотелось бы знать, на профилактику каких злокачественных заболеваний стоит обратить особое внимание.

— Простите, господин Преображенский, — вмешался онколекарь Платонов. — Но я не рекомендую вам отвечать на этот вопрос. Это — ваша конфиденциальная информация. А господин Булгаков ведёт себя как хам.

— Хам, говорите? — пожал плечами я. — Не спешите с выводами, Аскольд Афанасьевич. Это я ещё второй вопрос не задал.

— Всё в порядке, господин Платонов, — остановил спор Преображенский. — Павел Андреевич прав. Я — лекарь. И должен показать пример. Господин Булгаков, у меня рак желудка. Как это ни прискорбно признавать, метастазы уже попали в печень.

Лекари начали перешёптываться. Зал загудел. Кто-то начал делать для себя пометки. Кто-то называл меня хамом, как и Платонов. Но это значения не имеет. Пусть болтают, что им вздумается.

Пока что всё идёт строго по моему плану.

— Ну что, вы довольны, Павел Андреевич? — бросил Платонов. — Может, теперь отстанете от господина Преображенского. На самом деле вы сказали большую глупость. Не могу не отметить, что ваш вопрос не имеет никакого смысла. Как это может помочь в профилактике? Один случай на статистику не влияет. Или вы наивно полагаете, что раз наш главный лекарь заболел раком желудка, значит теперь все люди на Земле начнут страдать от этого недуга?

— Вижу, вы совсем не поняли, к чему я клоню, господин Платонов. Давайте обойдёмся без прилюдных оскорблений. Вы себя же выставляете далеко не в лучшем свете перед всей императорской клиникой, — спокойно продолжил я. — Как раз в вашем непонимании кроется загвоздка. Из неё и вытекает второй вопрос, — я перевёл взгляд на главного лекаря. — Господин Преображенский, я обратил особое внимание на ваш случай, потому что вы — могущественный лекарь. Лекарь, который каким-то образом смог упустить из виду столь серьёзное заболевание в собственном теле. Если можете, объясните, как так вышло, что эта опухоль вышла из-под вашего надзора и даже успела дать метастазы?

На этот раз находящиеся в зале лекари начали перешёптываться ещё громче. Были те, кто посчитал мои слова наглостью. Но даже их интересовал ответ.

Как? Как так вышло, что Преображенский запустил своё здоровье? Даже я бы заметил, если бы у меня вдруг начала развиваться опухоль. Но Андрей Фёдорович имеет больший запас жизненной энергии, чем у меня. Больший опыт управления ей. Он не мог допустить такую ошибку.

— Достаточно, господин Булгаков, — взял слово Пётр Захарьин. — Вы оскорбляете Андрея Фёдоровича. Это недопустимо. С чего вы взяли, что у вас есть право сомневаться в его силе?

— Это право даёт мне здравый смысл, — отметил я. — Мы явно имеем дело с новой формой онкологии. И развивается она в десятки раз быстрее других схожих заболеваний. Как иначе объяснить, что господин Преображенский пострадал от этого заболевания?

— Именно поэтому он и будет наблюдаться в моём центре, — вмешался Платонов. Онколекарь с Захарьиным говорили по очереди, договаривали друг за другом. Не давали Преображенскому и лишнего слова вставить. — Уж поверьте, там мы со всем разберёмся.

— Всё так, как говорят мои коллеги, господин Булгаков. Возможно, эта опухоль подключилась к моему магическому центру и черпает силу оттуда, — произнёс Преображенский. — Вы задали хорошие вопросы. Надеюсь, ответ вас удовлетворил.

— Спасибо вам, Андрей Фёдорович. Более чем, — я присел на своё место. — Больше вопросов нет.

Эта сцена, на которой стоят Преображенский, Захарьин и Платонов, была создана, чтобы главный лекарь мог выступать сразу перед всей клиникой. Как же иронично. Теперь это не сцена, а эшафот.