— Ничего, — вмешался Альтениан, и даже его глубокий замогильный голос затерялся в необъятной пустыне. — Это ли мы пришли найти? Где она? Еде могила первой жертвы Кхаина, Эльданеша?

— Я не горю желанием обыскивать весь мир в ее поисках, — произнесла Иврайна. — Нужно доставить сюда транспорты и...

Она умолкла, когда по барханам прокатилась едва заметная дрожь.

Визарх заметил нечто иное — блеск в глазах, внезапное ускорение пульса. Это чувство он хорошо помнил из прошлого, когда надевал боевую маску в храме Посеребренного Клинка или встречался с бросившим ему вызов соперником в залах инкубов.

В ноздри ударил пьянящий запах крови, напомнивший о многих битвах. В голове вспыхнул красочный калейдоскоп воспоминаний о резне и выживании, о разделенных мечом жизни и смерти, о танце на границе между ликованием и отчаянием.

Души внутри его брони — внутри него самого — начали извиваться и дергаться, делясь собственными воспоминаниями о поражениях и триумфах, пока у Визарха не ушла из-под ног земля, а в ушах не загремели звуки сражения.

Сквозь повисшую перед глазами пелену он увидел, как песок впереди вспучился горой, а затем осыпался, оголив блеклый, испещренный следами эрозии, древний камень. Из недр пустыни поднялось сооружение, с колонн и пологих скатов многоуровневых крыш которого потоками стекал красный песок.

Над купольной вершиной строения заиграл неземной, обжигающе-синий на фоне алого неба свет, из которого в воздухе сложились очертания руны. Руны, знакомой каждому из них.

Символ Эльданеша, Первого, Отца альдари.

Иврайна улыбнулась, увидев наконец могилу — три яруса лишенных окон стен, окруженных колоннадной площадью, которую, в свою очередь, опоясывали широкие ступени. В гладкой нижней стене располагалась квадратная, ничем не украшенная дверь, а на перемычке над ней была выведена надпись на языке настолько древнем, что никто из присутствующих не мог ее прочесть.

Мысль о том, что она так близко к цели, заставляла сердце Дщери Теней биться чаще. Иврайна ощущала внутри нечто могущественное, скрытую за гладким камнем силу вне естественных границ. Песок под ногами разошелся, явив мощеную дорогу, ведущую от монолитного портала к лестничному пролету всего в трехстах шагах от иннари.

Горизонт изменился тоже. Из бескрайней пустыни местность стала темной скалистой равниной, разделенной многочисленными расселинами, из которых исходил мерцающий свет пламени. Из смоляных ям, подогреваемых беснующейся под ними землей, поднимался дым, а громадные горы с озаренными огнем вершинами извергали сернистые клубы тьмы. Яркие лавовые реки, стекающие по их склонам, складывались в боевые стихи на древнем руническом письме альдари, каждый поток — ода завоеванию, сонет любви к смертоубийству.

Иврайна едва заметила трансформацию, полностью поглощенная своей целью. Она пошла вперед, зовя последователей за собой, но спустя несколько шагов ощутила нерешительность и удивленно обернулась.

Иннари словно оцепенели: одни застыли с гримасами экстаза и ужаса, другие онемело смотрели на невероятно древний мавзолей, что восстал из песков. Черты некоторых из них исказились в дикой ярости, с оскаленных зубов свисали нити слюны. Многие тряслись, как будто борясь с чем-то внутри себя. На их лицах читались самые разные состояния, от голода до страха. С губ срывались вздохи и стоны.

Не-мертвые, изумленные не меньше самой Иврайны, поворачивались туда-сюда, взирая на непонятные припадки живых соратников. Келмон размашистым шагом прошествовал барханами вдоль дороги, окруженный вереницей горящих рун.

— Что-то пробуждается. Разве вы не чувствуете горячего ветра присутствия Кхаина? — странным натянутым голосом спросил Альтениан, как будто выдавливая слова между сжатых зубов.

— Чувствуем что? — Иврайна не имела ни малейшего понятия, о чем он говорил. О том, что что-то неладно, свидетельствовали только действия иннари. Дщерь Теней служила посланницей Иннеада, и, пребывая под защитой Шепчущего бога, она единственная из всех живых не слышала песни сирены, раздающейся в головах у остальных.

Визарх стоял рядом с ней. Его лицо скрывал шлем, но поза свидетельствовала о напряжении. Рука Визарха лежала на рукояти Азу-вара, однако не сжимала ее, и только едва заметная дрожь пальцев выдавала гораздо более сильную внутреннюю борьбу воина.

Жажда убивать была почти непреодолимой.

Сквозь застилавшую глаза кровавую пелену Лаариан увидел, как Иврайна подошла к нему, в тревоге и смятении склонив голову.

«Убийца родни».

Слова эхом разнеслись в его голове и прокатились по нервам, погружаясь в само естество.

«Убийца родни».

Это было не обвинение — пусть и справедливое, — но титул. Заслуженное звание. Поздравление. Одобрение.

«Убийца родни».

Это была мольба. Требование. Команда. Стремление...

Пальцы Визарха дотронулись до вычурной рукояти меча Беззвучных Криков, и в миг касания в его крови заструилась песня. Старушечий меч хорошо знал мелодию, которая его возносила, заставляла вынуть клинок из ножен. В стремлении постичь тайну собственной крови Морай-Хег отдала Кхаину свою руку, и тот отсек ее по запястье. Пять пальцев богини судьбы перековали в Ключи Мертвых, старушечьи мечи, которые при объединении и орошении кровью откроют Седьмой Путь и возвестят пробуждение Иннеада.

Шепчущий бог все еще спал, и грезы его не могли сравниться с раскаленной добела яростью Кхаина, что волнами захлестывала Визарха.

«Убийца родни».

Слова ударили подобно грому и сотрясли землю, и спустя мгновение Лаариан понял, что они раздались не в его голове, а отразились от мощеной дороги, вырвавшись из отворившихся огромных ворот в погребальное святилище. Во тьме что-то тускло замерцало, будто пламя за дымчатым стеклом.

«УБИЙЦА РОДНИ!»

Лаариан извлек меч, и кромку оружия объяло пламя, подобное огню в его сердце. Он увидел текущую внутри Иврайны кровь, пульсирующую, струящуюся, дающую жизнь. Такую простую, столь легко проливаемую, так быстро заканчивающуюся.

Визарх сопротивлялся. Визарх, чемпион Иврайны, страж Иннеада, боролся с кричащим в его голове голосом Каэла Менша Кхаина.

Во мгле за могильными вратами вспыхнула искра. Головня, стремительно разгораясь, превратилась в клинок чистого огня и приковала к себе взгляды всех иннари, включая Дщерь Теней, которая увидела в колеблющемся пламени конец миров и гасящую звезды силу. От одной только мысли о подобной мощи у нее пошла кругом голова, а тело затряслось от желания завладеть этим оружием и высвободить невообразимое разрушение.

Словно коснувшийся затылка холодный ветер, морозное дыхание Иннеада погасило огонь, остудив жгучую жажду кровопролития, которую воспламенило вышедшее из места упокоения Эльданеша создание.

Как и аватары Кхаина, заключенные в сердцах искусственных миров, существо имело плоть из магмы и кожу из ржавого железа. Лицо его было маской застывшей ярости, глаза — провалами в пламенные глубины неукротимого гнева. Изо лба росла пара завитых рогов, между которыми горела руна Кроваворукого, а за ним, подобно рыцарскому плащу, клубился густой дым.

Вулканическое создание носило полированную броню, изваянную и сращенную из ребер и черепов, хребтов и ключиц, тазовых костей и грудных клеток. На желтоватых пластинах была выцарапана тысяча рун, каждая из которых чуть отличалась от знака Кроваворукого — Тысяча имен ненависти, под которыми Он стал известен во время Войны в небесах.

Он поднял черный, покрытый кровью кулак — то самое проклятие Кровавой Руки, которое Азуриан наложил на Кхаина за убийство Эльданеша. И рука его была не пустой, внутри нее билось сердце основателя первых доминионов альдари. Пальцы из тени сжали трепещущее сердце, и застывшие перед инфернальным зверем иннари закричали от боли и шока, как будто мощная хватка сокрушила их собственные тела.