Раф поднялся и принялся беспокойно расхаживать взад и вперёд, словно зверь в клетке.

— И Анна и Элена тесно связаны с Джерардом. И пока Элена всё ещё носит в душе то, что он совершил, у Джерарда остаётся надежда на вечную жизнь. Но я не знаю, как их защитить. Если я заберу отсюда Элену, она может подвергнуться смертельной опасности. Здесь ей ничто не угрожает. Она жива. — Он обернулся к узнику в клетке, чьи голубые глаза на почерневшем от грязи лице пристально смотрели на него. — Когда-то мне уже приходилось делать такой выбор, и мне так нужно знать, не ошибся ли я. Может, я пришел к тебе в последний раз. То, что я сделал и что собираюсь — всё только ради любви. Нельзя заставлять человека причинять вред тому, кого он готов защищать все душой.

Раф ухватился за прутья решётки клетки и яростно встряхнул, словно хотел вырвать ответ у скрючившегося в соломе человека.

— Ты должен простить меня. Должен отпустить мне грехи. Больше никого не осталось, кто может... поговорить со мной, да будь ты проклят, просто поговори со мной! Скажи хоть слово, дай знак, это всё что я прошу, сделай что-нибудь!

Но человек в клетке не пошевелился. Мерцание факела отражалось двойным огоньком в его огромных чёрных зрачках, и он не отрывал взгляда от лица Рафа.

Неподалёку в клетках беспокойно рыскали животные, лапы шуршали по соломе, когти скреблись по железным прутьям, где-то далеко гулко капала вода, словно в бездонной чёрной дыре в полу билось огромное сердце.

Раф поднял факел и стал пробираться между клетками к выходу. Звери не спускали с него глаз, когда пламя проплывало мимо них, и продолжали следить из сомкнувшейся тьмы. Раф хребтом чуял их горящие взгляды, но не обернулся. Он поднимался по ступеням, и темнота скрывала все следы его присутствия здесь, как волна смывает следы на песке.

Но когда в подземелье погас последний отблеск света, человек в клетке наконец прошептал:

— Я прощаю тебя, Рафаэль, потому что знаю, ты никогда не простишь себя.

Но его тихий голос слышал только большой чёрный кот.

Убить чайку - всё равно что убить человека, ибо чайки, беспрестанно реющие над волнами, это души утопленников. Чайка, летящая строго по прямой, следует за телом, что плывет под волнами. Это неприкаянная душа смертного, что не может покинуть тело, когда-то служившее ей домом.

Умершие моряки и рыбаки превращаются в чаек, ибо ветер и волны навсегда завладели их душами, и они не могут покинуть море. Смертные забирали у моря, пока были живы, а после смерти должны заплатить за это. Такова сделка с дьяволом.

Если чайка бьется в окно, тот член семьи, живущей в этом доме, что сейчас в море, находится в смертельной опасности.

Когда чайки летят вглубь суши, это значит, что на море собирается шторм. Но если они летят к морю или сидят на песчаном берегу, погода будет ясной.

Смертные боятся заглянуть чайке в глаза, ибо тогда чайка может их узнать и запомнить. А если этот смертный когда-либо отважится плавать в море или упадет в воду с борта корабля, он окажется на милости той чайки. Она выклюет ему глаза и оставит слепого и беспомощного на волю судьбы.

Ибо, как и само море, чайки не питают жалости к глупым смертным, что отваживаются вступить в их царство.

Травник Мандрагоры

Раф шагнул из лодки на сушу, остров Ярмут. Он вложил монету в ладонь лодочника, и тот тщательно изучил её, прежде чем спрятать в одежде. Дрожа от озноба в тусклых лучах рассвета, Раф прошёл по скользкой деревянной пристани, ведущей в Брейдонский залив, где три большие реки вливались в солёное море. Галька под ногами поблёскивала серебряными рыбьими чешуйками. Они были повсюду, высушенную чешую разносил ветер, образуя возле домов бесцветные сугробики, похожие на снег.

С обеих сторон от него простирались Ряды [30], сотня или около того узких улиц, идущих параллельно друг другу до самого моря. Он свернул в первый попавшийся проулок. Местами проход был таким узким, что Раф мог коснуться руками стен с обеих сторон. Посередине, словно вена по спине креветки, шла открытая сточная канава, но свежий солёный ветерок, проникающий сюда, милосердно уносил прочь большую часть вони от экскрементов и гниющих объедков, оставляя только перебивающий всё запах рыбы, что прилип к просмолённым деревянным постройкам словно вторая кожа. Многие дома служили также лавками или мастерскими, товары выкладывались прямо на узенькую улочку, чтобы освободить в крохотных комнатушках место для работы. Между домишками располагались небольшие дворики, где Раф мельком видел женщин. Одни готовили пищу на открытом огне, другие ткали либо отжимали бельё в корытах. Работа в руках женщин не останавливалась ни на миг, а языки не переставали болтать с соседками, но их острые взгляды не пропускали ничего. Пробиваясь в толчее, Раф крепко сжимал в кулаке кошелёк — он хорошо знал, как порты привлекают воришек.

Он вздохнул с облегчением, когда наконец достиг конца Рядов и оказался на морском берегу. Здесь было не так многолюдно. Везде, куда ни брось взгляд, люди на песке занимались постройкой или починкой лодок, шагали мимо с корзинами, полными рыбы, или разгружали тюки, бочонки или ящики на неустойчивых деревянных причалах, на которые накатывали волны. Дальше, в сером море, на волнах покачивались большие парусные суда, стоящие на якоре, а мелкие лодки сновали между ними, как косяки сардин между китами.

Раф прошёл половину пляжа в поисках "Духа дракона", но невозможно было опознать корабль среди остальных. Он поинтересовался у нескольких местных на берегу, но все они качали головами, слишком много кораблей приходит и уходит.

— Таможня, — кивнул один рыбак в сторону дальнего края берега. — Они учитывают все корабли, потому что собирают с них пошлины.

Раф довольно легко нашёл деревянный домик, но вот найти, с кем поговорить, оказалось не так просто. Он поднялся по наружным ступенькам в квадратную комнату, уставленную маленькими столиками, полную торговцев и капитанов кораблей, кричащих и размахивающих свитками пергамента с тяжёлыми восковыми печатями. В конце концов Рафу удалось пробраться сквозь толпу, бесцеремонно расталкивая людей, и привлечь к себе внимание.

— Не могли бы вы сказать, стоит ли здесь на якоре корабль "Дух дракона"?

Измученный клерк визгливо усмехнулся при звуке голоса Рафа, однако тут же сделал серьёзное лицо и, закатив глаза, усталым жестом показал на огромную стопку пергаментов на своём столе. Раф сунул в его ладонь серебряную монету.

— Пришёл вчера, — пробормотал клерк. — Я сам с ним разбирался. В основном — вино и специи, немного древесины, не слишком хорошего качества. Слоновая кость, пять тюков меха — волчьего и медвежьего, не соболя, и...

— А где его береговая шлюпка? — нетерпеливо перебил Раф.

Клерк засопел, явно обиженный тем, что его выдающаяся память не удостоилась должного восхищения. Его рука снова скользнула через стол, но Раф не собирался расставаться ещё с одной монетой. Он не забыл и не простил ту усмешку.

Раф наклонился через стол, приблизив лицо к лицу клерка.

— Я спросил — где она?

Клерк сердито смотрел на него, но поняв, что Раф не отступит, указал туда, откуда он пришёл.

— Команда будет в "Серебряной сокровищнице", в начале Визгливого Ряда.

Чтобы найти нужный ряд по имени, известному только местным, Рафу потребовалось время. Наконец, какая-то старая рыбачка нехотя указала ему на Визгливый Ряд, а очутившись там, Раф быстро нашёл "Серебряную сокровищницу" по вырезанной над дверью селёдке, которая вкупе с несколькими сухими веточками означала, что здесь пивная.

Время было ещё раннее, и большинство людей заняты работой, но те, у кого не имелось неотложных дел, сидели в маленьком дворике у дома и заливали в глотки эль из почерневших кожаных кружек, будто долгими неделями не утоляли жажды.