Матушка прошла дальше за поворот. Там стояли другие клетки. В одной бессильно хлопал крыльями орёл, в другой на корточках сидел бурый медведь, глядя на них злобными поросячьими глазками. Некоторые звери скрывались в тени в глубине своих клеток. Мех казался чёрным как сажа, и Элена почти ничего не могла разглядеть, только маленькие горящие в темноте глаза. А Матушка давала каждому порцию сырого мяса.

— Зачем вы их держите? — спросила Элена.

— Они мои стражи, мои питомцы. Но у них есть и другое предназначение. Они отрабатывают своё пропитание, как все мы здесь. И я люблю их, а они любят меня. Должны любить, ведь я для них бог. Я приношу им еду и воду, они это помнят. Кто знает, — усмехнулась она, — быть может, когда я опаздываю, они молятся мне. Panem nostrum quotidianum da nobis hodie — хлеб наш насущный дай нам на сей день.

В корзине оставался ещё один кусок мяса, и Матушка пошла дальше, подняв фонарь. Тварь в последней клетке не ходила нетерпеливо взад-вперёд, как другие звери, а сжалась в дальнем углу. Даже в свете матушкиного фонаря Элена не могла разобрать, кто это — голову как у льва закрывала масса спутанных тёмных волос, а лежащее тело наполовину зарылось в солому.

— Твой ужин, моя зверушка, — окликнула Матушка, бросая в клетку последний кусок окровавленного мяса.

Существо медленно подняло голову, и Элена прижала руку к губам — с почти совершенно чёрного от грязи лица на неё смотрели голубые глаза, без сомнения человеческие. Он был голый, но Элена почти не обратила на это внимания — тело словно покрывала одежда из грязи. Человек подался вперёд и пополз к куску мяса. Когда он приблизился, Элена внезапно поняла, почему он движется таким странным образом — у него были обрублены ступни и кисти рук. Кожа была сморщена и покрыта шрамами — кровоточащие обрубки рук и ног погружали в кипящую смолу, чтобы закрыть раны и не дать до смерти истечь кровью.

Элене случалось видеть увечья — отрезанные за воровство или другие преступления руку, нос или ухо, но она никогда не видела прежде так жестоко изуродованного человека. Несчастный сел, обрубками рук подтянул мясо к груди и, придерживая зубами, оттащил подальше от решётки.

— Ну, как ты себя чувствуешь? — спросила Матушка, и Элена удивилась мягкости, с которой был задан вопрос.

Человек не ответил. Его взгляд метался между Матушкой и Эленой. Он глядел на Элену с таким ужасом, что ей хотелось отвернуться, но она не могла отвести глаз. Потом, словно внезапно осознав свою наготу, он отвернулся, сгрёб обрубками рук несколько клочьев соломы и подтянул к паху.

— Кто... кто это? — выдохнула Элена.

— Ты так ничему и не научилась, дорогая? Ни у кого из нас здесь нет имён. Его знают как моего питомца — и только. Да и зачем ему имя? Но идём, я недавно послала Люс тебя искать. У меня есть для тебя работа на сегодняшний вечер, дорогая, очень важная работа, и тебя нужно к ней как следует подготовить. Этот джентльмен точно знает, чего он хочет.

Угри - порождения воды и грома, ибо они сгущаются из рыбьей слизи, когда неистовствует гроза. Многие смертные боятся купаться там, где водятся угри, чтобы те не высосали их кровь.

Если втереть жир угря в глаза, смертный обретает дар видеть лесной народец и чужие секреты. Печень угря облегчает роды, а их кровь исцеляет бородавки.

Если угря высушить на солнце, размягчить в жире, а потом набить тимьяном и лавандой, его можно носить вместо подвязки, чтобы облегчить боль в суставах, что приходит с возрастом, или болотную лихорадку.

Но если жена желает излечить мужа от пьянства, она должна бросить живого угря в эль или вино и подождать, чтобы он там издох, а потом предложить эту выпивку мужу. Он никогда больше не захочет выпить.

Травник Мандрагоры

Люс осторожно опустила венок из белых роз на распущенные рыжие волосы Элены.

— Ну вот, — успокаивающе пробормотала она, — Они отлично подходят к той маленькой отметине в виде бутона белой розы на твоём бедре. Если у него такая страсть к розам, ему понравится. Джентльмены любят находить скрытые от глаз родинки и шрамы, им кажется, что они открывают тайну.

Она поправила венок, и Элена взвизгнула — шип уколол ей голову. Люс закусила губу и оглянулась на Матушку, а та пожала плечами.

— Ты слышала его слова, он хочет, чтобы шипы остались.

Люс огорчённо посмотрела на свои руки, исцарапанные в кровь от плетения этой короны.

— А это он не хочет увидеть?

— Он может смотреть на всё, что пожелает, если платит за это, — резко ответила Матушка. — Ну-ка, дай взглянуть на тебя, дорогая.

Элена с трудом дышала через маленькое отверстие в деревянной маске, плотно прилегающей к лицу. Она выглядывала сквозь узкие прорези для глаз и уже ощущала нарастающую панику. Элена не понимала, зачем этот человек потребовал, чтобы она надела маску. Маска была просто выкрашена в белый цвет. Ни черт лица, ни контуров — гладкая поверхность, как будто лицо не имело значения, не существовало. Важна была только плоть, только тело.

Элена искоса взглянула вниз, на прекрасное белое платье — простое и гладкое, спадающее до пола, повязанное алым шёлковым поясом. Мучительно было сознавать, что под платьем нет ни сорочки, ни чулок, ни ботинок, и Элена чувствовала себя голой.

Матушка удовлетворённо кивнула.

— Ну, ступай. Он хочет, чтобы ты была готова к его приходу.

— Но, Матушка, прошу, скажите, чего он от меня хочет, что мне делать? — жалобно спросила Элена.

— Полагаю, совсем немного, по крайней мере, для начала. Сперва он всё сделает, а после выполняй то, что он скажет. — Она открыла дверь, ведущую во вторую приёмную, и махнула Элене унизанной украшениями рукой. — Входи, дорогая. Сюда.

Элена смотрела на распахнутую дверь, как заключённый на раскалённые клещи палача, и не двигалась. Люс взяла её под руку и повела вперёд.

— Вот увидишь, это и вполовину не так страшно, как кажется, — прошептала она, подбадривая Элену. — Некоторые джентльмены бывают очень даже приятными. Знают, как доставить девушке удовольствие.

Элена поплелась вперёд. Вторая комната оказалась просторнее, чем та, где её одевали. Там были беспорядочно расставлены маленькие столики с бутылями, кубками, подносами с мясом, медовым печеньем и фруктами. В стороне возвышался деревянный помост, покрытый толстым тюфяком, который выглядел так, словно набит перьями, а не соломой. Элена вздрогнула при виде этого ложа. Так вот где он это сделает? С другой стороны стояла неглубокая мраморная чаша в форме створки гигантской раковины, такая большая, что в ней могли поместиться два человека. В центре раковины был укреплён резной шест, разрисованный резвящимися дельфинами, увешанный странными фруктами и цветами, которые никогда не росли у моря. Наверху красовалась гигантская рыба, раскрашенная в красный и золотой цвета. Она нависала над чашей, широко разинув позолоченный рот.

Подойдя к раковине, Люс нажала плавник на рыбьем хвосте. Изо рта рыбы изящно изогнутой струёй на шест извергся поток воды и потёк вниз. Люс рассмеялась.

— Хвалит, Люс, не трать воду, а то придётся снова наполнять, — сказала Матушка, однако довольно улыбнулась. — А теперь поспеши, дорогая. Он скоро будет.

— Ты должна войти в эту ванну. — Люс помогла Элене переступить через край, потов сама влезла за ней. — Повернись, прислонись спиной к столбу.

Матушка полезла за чем-то под стол и вернулась к Люс с длинной верёвкой в руках. Элена внезапно сообразила, что они собираются делать, оттолкнула Люс, подобрала длинную юбку и попыталась выбраться из чаши.

— Держи её! — рявкнула Матушка.

Матушка с трудом перебралась через низкий край раковины, схватила руки Элены и снова прижала её к столбу, так крепко, что та на мгновение задохнулась. Прежде чем Элена успела понять, что происходит, Матушка отвела её руки назад, за столб, а Люс крепко связала запястья. Элена вопила и вырывалась, но верёвка уже обвила её плечи и туго перетянула грудь, так что она оказалась крепко привязанной к столбу.