— Впустите меня. Ради всего святого, дайте войти!

В голосе слышалась такая мольба, что Раф уже опустил было ноги, но вспомнил слова трактирщицы — никому не открывать. И он снова поднял ноги на скамью.

Стук раздался опять.

— Впустите меня! Боже милостивый, я тону! Я тону!

Раф старался не слушать. Снаружи в завывании ветра зазвучали другие голоса, молили и упрашивали. Он понимал, как трудно стоять в ледяной воде, как отчаянно эти люди цепляются за всё, только чтобы волны не унесли их в бушующее мере.

— Дайте войти. Меня предали. Вы должны впустить меня. Меня хотят убить.

Раф глянул на потолок. Должно быть, трактирщицу разбудили крики, она лежит там и слушает. Но слышно ли ей из-за ветра?

Голос снаружи перешёл в отчаянный визг, человек хотел, чтобы его услышали.

— Сжальтесь, я замёрз, так замёрз. Я не могу больше этого выносить. Умоляю, не оставляйте меня здесь, в темноте.

Кулак яростно заколотил по двери. Человек снаружи кричал и всхлипывал. Раф больше не мог этого выносить. Он поднялся на ноги, прошлёпал по воде через комнату и онемевшими пальцами принялся нащупывать засов на двери.

Он уже почти открыл его, когда руку схватили ледяные пальцы.

— Нет, нет! — выкрикивал Мартин. — Что ты делаешь? Нельзя ему открывать.

Раф отшвырнул его руку.

— А ты можешь это слушать? Тот человек в беде. Мы не можем оставить его умирать.

— Кто? Кто станет бродить здесь в такую ночь? Я не слышу ничего, кроме шума воды и ветра. Если ты отопрёшь эту дверь, в дом ворвётся вода и мы все утонем, а может, и дом обвалится.

Голос снаружи опять перешёл в пронзительный вопль о помощи, он молил так душераздирающе, что у Рафа сводило кишки.

— Разве ты это не слышишь? — он оттолкнул Мартина и опять принялся возиться с засовом.

— Это просто шум шторма, — сказал ему Мартин. — Там что-то стучит на ветру.

Раф не мог поверить, что Мартин не слышит человека, умоляющего о помощи там, снаружи. Этот мелкий хнычущий негодяй настолько труслив, что готов позволить человеку, находящемуся совсем рядом, утонуть, а сам будет стоять сложа руки. Раф изо всех сил пытался справиться с засовом и почти сделал это, когда кулак с силой ударил его в грудину, так что он задыхаясь, перегнулся пополам, изо всех сил пытаясь вдохнуть. Он упал на колени в воду, сжимая и разжимая кулаки, отчаянно пытаясь втянуть хоть немного воздуха в лёгкие, а затем, наконец, с большим усилием, словно внутри что-то вспыхнуло, ему удалось сделать вдох.

Стоя на коленях в ледяной воде, задыхаясь от боли, Раф слышал, как Мартин возвращает на место перекладину засова. Раф стоял на четвереньках в воде, пытаясь отдышаться. Внезапно он ощутил у бедра ноги Мартина, холодное острое лезвие кинжала укололо спину.

— Медленно вытащи и отдай свой нож, — приказал Мартин.

Раф неохотно подчинился. В молодые годы он мог бы разоружить человека одним махом, но чувствовал, что Мартин, несмотря на его тщедушность, умел защищаться получше остальных.

— А теперь садись на ту лавку. И если снова приблизишься к двери, я тебя убью.

Тон Мартина стал неожиданно холодным и твёрдым. В нём ощущалась спокойная решимость, и Раф нисколько не сомневался, что это не пустая угроза. Они сидели на лавках друг напротив друга до самого рассвета, слушая, как снаружи бушует шторм. Оба молчали. Голос снаружи наконец затих, только ветер глухо выл в пустоте, как будто всё живое в мире исчезло.

К рассвету буря утихла, и, несмотря на холод и мокрую одежду, Раф умудрился провалиться в какое-то подобие сна. Он проснулся от скрипа лестницы, по которой спускалась трактирщица. Комнату заливал бледный утренний свет. Ставни были открыты, Мартин вглядывался в Ряды через окно.

— Вода ушла, — сказал он, оборачиваясь к хозяйке таверны.

— Да, точно. Море и правда возвращается в берега, как только стихает ветер.

Она сняла балку засова и распахнула дверь. Даже не выглянув наружу, хозяйка взяла берёзовый веник и энергично размахивая, принялась выгонять в дверной проём воду с пола вперемешку с чёрной грязью.

— Значит, вы уходите, — это прозвучало скорее как утверждение, нежели вопрос.

Трактирщица напомнила Рафу мать. Каждое утро она никак не могла дождаться, когда мужчины уйдут из дома. Она относилась к мужчинам и детям так, будто их можно вытряхнуть на улицу вместе с пылью, вышвырнуть, если понадобится.

Скрюченной рукой Мартин протянул Рафу нож, рукоятью вперёд. Он не смущался и не приносил извинений, просто небрежно возвращал его, как случайно оброненную вещь.

Раф взял нож и тут же притянул француза к себе, ухватив рукой за локоть.

— Только попробуй ещё раз, — прорычал Раф, — и мой нож окажется меж твоих рёбер, а не в руке.

— Надеюсь, — твёрдо ответил Мартин, — больше мне это не понадобится.

Трактирщица демонстративно шуршала веником вокруг их ног, подталкивая к двери, а потом погнала прямо на них волну грязной воды, заставив поскорее выскочить наружу.

Маленький двор был разрушен. Хотя большая часть воды уже ушла по отлогим Рядам назад, в море, в каждом даже самом небольшом углублении ещё стояли лужи. Столы и скамьи разбились, снова превратившись в куски плавника, из которого были сколочены, и теперь кучей валялись у дальней стены, засыпанные мокрым песком. Ярко-зелёные водоросли плотно облепили перевёрнутые и поваленные бочки. Мёртвые рыбы на мокром песке пялились остекленевшими глазами, ещё живые отчаянно бились в солёных лужицах. Морская звезда подёргивала кончиком луча среди кусков смолы, обрывков верёвки, разбитых кувшинов и одинокого румяного яблока.

Внимание Рафа привлекло движение — крупный краб боком выскользнул из-под спутанного куска рыболовной сети и засеменил в укрытие, к куче деревянных обломков, сжимая в поднятой клешне что-то белое. Теперь, заметив краба, Раф увидел под старой сетью что-то ещё, большое и бледное. Он не мог разобрать, что это, и, больше из любопытства наклонился и попытался распутать сеть, которая так долго была в море, что вся покрылась слизью и раковинами морских уточек. Но сеть держала крепко. Раф потянул, и что-то выскользнуло из спутанного узла на мокрый песок. Это оказался рваный рукав, выбеленный морем, но не он заставил Рафа поспешно отпустить сеть. Из обрывка рукава торчали острые костяшки пальцев.

Раф не сразу понял, что смотрит на тело человека, или вернее, на его верхнюю половину. Кем бы ни был этот несчастный бедолага, он долго пробыл в море. Большая часть лица объедена, а то немногое, что осталось от рук и груди, изорвано в клочья, обнажая кости. Гроздь чёрных ракушек прилипла к одному из рёбер, а вокруг шеи запуталась пурпурная ламинария.

За спиной Рафа раздался вопль, он обернулся и увидел в дверном проеме хозяйку таверны, её берёзовый веник упал на землю, обеими ладонями она зажимала рот. Соседка, проходящая мимо по улице, услышала крик и бросилась к ней.

— Что такое? — спросила она, успокаивая, но потом ахнула, последовав за безумным взглядом трактирщицы.

Соседка несколько раз перекрестилась, обняла хозяйку таверны и попыталась увести внутрь, но поражённая женщина не сдвинулась с места.

— Это мой муж, мой Питер.

Соседка прижала ладонь к губам трактирщицы.

— Ну-ка замолчи, что это ты сама топишь мужа? Нет никаких вестей о несчастье с его кораблём. Вот увидишь, он скоро войдёт в эту дверь. И не успеет снять сапоги, как ты начнёшь его пилить.

Но трактирщица покачала головой.

— Я поняла, что его не стало, в тот день, когда баклан просидел на крыше нашего дома от зари до заката. Они всегда прилетают сказать, что корабль затонул. Он знал, что Питер погиб, знал и прилетел рассказать мне.

Соседка опять попыталась впихнуть её внутрь.

— Утром нашли ещё одно тело. Я его видела, и это не твой Питер. Море всегда возвращает мертвецов, когда придёт время. Но не твоего Питера, милая. Твой Питер жив.

Трактирщица опять покачала головой.

— Я знаю, это он ко мне вернулся. Я слышала ночью, во время шторма, он умолял впустить в дом. Говорил, что замёрз, так замёрз. Вы ведь тоже слышали, господин, слышали, как мой мёртвый муж стучал в дверь?