— Я не знаю, — говорю я, мой голос почти похож на вопль. Что случилось? Что я натворила?

— Беги за ним, Алекс. Не позволяй ему уйти без объяснений. Только не снова!

Я делаю неглубокие быстрые вдохи. На грани нервного срыва. Образы того, как я провела февраль и март, свернувшись в клубок на кровати и плача.

Этот сукин сын не сделает этого со мной снова.

Я поворачиваюсь и бегу к двери, не беспокоясь, что ребята следуют за мной.

Он был в половине квартала от меня. Я побежала за ним, крича:

— Дилан! Подожди!

Я вижу, как его плечи напрягаются, когда он слышит меня. Он останавливается, спина прямая, все еще не повернулся ко мне.

— Дилан! Что за черт? — кричу я. — Почему ты сделал это? Почему убежал?

Он поворачивается ко мне. Глаза красные и влажные, брови сведены вместе, создавая складку между ними.

Он указывает пальцем на бар и кричит:

— Ты знаешь, как я к тебе отношусь, так как, черт возьми, ты могла привезти меня сюда, зная, что он будет здесь?

Я вздрогнула от крика. Никогда, за все то время, что мы знали друг друга, он не делал этого. И вопрос. Что? Это не имело никакого смысла. Он даже не знал Джоэля.

— Я не знаю, о чем ты, черт возьми, говоришь, Дилан.

Он качает головой, его лицо выражает печаль.

— Я думал, ты не такая, Алекс. Я никогда представить этого не мог.

— Представить что? Я не понимаю тебя!

— Его! Он был в твоей комнате той ночью. Не отрицай, я видел его! Ты говорила по чертову Skype, расставалась со мной, что стало самым худшим днем в моей жизни, а потом этот ублюдок прошел мимо по пояс голый и коснулся твоей руки. Вы смеялись надо мной, когда ты планировала расставание? Тебя трахнули перед тем, как ты позвонила мне?

Такое чувство, будто он ударил меня. Я делаю два или три шага назад и говорю:

— Дилан… это Джоэль. Он парень Келли.

— Тогда какого черта он был там?

Теперь кричу я:

— Потому что он ее парень, ты, идиот. Он все время был там, потому что эти двое… Ты говоришь, что порвал со мной из-за этого? Ты разбил мне сердце из-за глупого недоразумения? Потому что ты думал, что видел парня в моей комнате?

Он качает головой.

— Он был с Келли? — говорит он шепотом. На его лице печаль и злость. Злость на себя? Я не понимаю.

Внезапно он кричит «Черт!» и ударяет кулаком по металлической решетке магазина, у которого мы стоим. Он издает вопль, реальный вопль, и снова бьет по металлической решетке. Он делает это снова и снова, крича «Черт!» при каждом ударе его кулака о решетку.

Ярость отступает, потому что в последний раз, когда он делает удар, кровь брызжет на решетку. Я начинаю плакать, сильно плакать потому, что он вредит себе, действительно вредит себе.

— Дилан, — шепчу я. — Остановись.

Он даже не слышит меня. Поэтому я делаю единственное, что могу придумать. Я обнимаю его, обвивая руками его грудь, и прячу лицо у него на спине, крича так громко, как только могу:

— Дилан, пожалуйста, остановись! Пожалуйста, не навреди себе! Я люблю тебя!

Он останавливается и замирает в моих объятиях. Я плачу ему в спину. Он резко поворачивается в моих руках и обнимает меня так крепко, что я едва ли могу дышать. Он говорит:

— Я не знал. Боже, мне так жаль, Алекс,

Он начинает рыдать от боли и каким-то образом выдавливает из себя слова.

— Это был день, когда Ковальски бросился на гранату, Алекс. Я был не в себе, когда позвонил тебе, — его голос снижается до шепота. — Ты была пьяна, а я так чертовски нуждался в тебе.

Я плачу сильнее и пытаюсь его обнять:

— Прости, Дилан. Я не знала. Не знала.

— Я никогда не переставал любить тебя, — шепчет он. — Ни на секунду. Даже когда ненавидел тебя.

Я шепчу:

— Я тоже люблю тебя, Дилан.

Прошло более двух лет с тех пор, как мы обнимались так, когда утром он уехал домой из Сан-Франциско. Мы оба изменились, но это был первый раз, когда мы были одним целым.

Момент был бы прекрасным, но я слышу голос Келли позади нас.

— Эм… я не хочу прерывать эту невероятно трогательную сцену, но эм… ему нужно в больницу. Сейчас же.

Мы с Диланом отстраняемся друг от друга. Я беру его за руку.

О, черт.

Его рука покалечена. Костяшки разбиты, кровь капает на землю большими каплями. Мое дыхание ускоряется, когда до меня доходит, что я вижу кость одного из его пальцев.

— Господи, Дилан, посмотри, что ты сделал со своей рукой!

Он смотрит на свою руку с потерянным выражением на лице. Он качает головой и говорит:

— Эм, да. Я лучше обращусь к врачу, — он закрывает глаза и слегка покачивается.

— Мы пойдем с тобой, — говорит Джоэль.

Келли кивает.

Я снимаю свою накидку и оборачиваю вокруг его руки, и мы ловим такси.

Итак, следующее, что я знал — мы вчетвером заполнили заднее сиденье такси, отправляясь в больницу на Нижний Ист-Сайд. Я сидел слева, вместе с Алекс, обнимающей меня, моя правая рука покоилась ладонью вверх на ее колене, завернутая в шелковую накидку, которая не будет пригодна в будущем. Она опиралась на меня. Я отдавал ей все свое внимание.

Все молчали. В этот момент слова были лишними.

Келли и Джоэль в значительной степени заботились об этом для нас. Келли сидела посреди заднего сиденья и пробормотала Джоэлю:

— Ты никогда не калечил свою руку из-за меня. Что ты за парень тогда такой?

— Ты разыгрываешь меня? — спрашивает Джоэль.

— Я просто говорю. Я не думаю, что ты действительно серьезно настроен. Если бы ты был серьезно настроен, ты нашел бы способ показать это. Например, полностью искалечить свою руку или еще что-нибудь.

Алекс дрожит от смеха рядом со мной. Я поворачиваю голову, глядя на нее, положившую голову на мое плечо.

— Это не значит, что я не воспринимаю тебя всерьез, Келли. Или что я несерьезно настроен. Я просто не спятил так, как этот парень, — он смотрит на меня через машину. — Ничего личного, Дилан.

Я кривлюсь. Вот, блин, это было больно.

— Без проблем, — ворчу я.

— Слушай, Келли, — говорит он. — Мне нужно, чтобы ты услышала меня.

Келли сидит от Джоэля так далеко, как только может. Она прижалась бедром к бедру Алекс. Спина прямая, смотрит прямо перед собой, руки сложены на груди.

— Я думаю, что просто испугался, ясно? Нам девятнадцать! Это большое обязательство. Мы ни с кем больше не встречались с тех пор, как поступили в колледж и… я испугался.

— Это неправда, — говорит Келли. — У тебя беспорядочные половые связи с начала занятий в этом году. Я подпущу тебя к себе не раньше, чем ты проверишься на ЗППП (заболевания, передающиеся половым путем).

— О, ради всего святого!

— Серьезно, что, черт возьми, означают беспорядочные половые связи? Ты применяешь ко мне спортивные метафоры?[17] Ты добрался до домашней базы, теперь пора перейти к Суперкубку или как?

Он качает головой. — Суперкубок — это футбол, невежа, а домашняя база — это бейсбол.

— О. Мой. БОГ!

— О-о-о, черт. Послушай, я облажался, Келс. Я люблю тебя! Я не хочу никого кроме тебя.

— Что ж, теперь ты вернулся в малую лигу, приятель, и у них нет баз. Или трехочковых ударов. Или… неважно. Тебе придется потрудиться, чтобы убедить меня.

— Я достал те странные цветы, которые тебе нравятся.

Алекс сильно трясется, давясь смехом. Я смотрю на нее сверху вниз, наши глаза встречаются. Она улыбается, и я больше всего на свете хочу наклониться и поцеловать ее, если не придется двигать моей раненой рукой. Она тянется ко мне, прижимаясь губами к моему уху, и шепчет:

— Она сейчас вратарь, да?

Я ничего не мог с собой поделать. Я расхохотался.

— Странные цветы? Ты настолько далеко от того, чтобы меня убедить, что даже понятия не имеешь.

— Что я должен сделать, чтобы убедить тебя, детка? — говорит он.