— Ой, да скажешь тоже! Журналист сворачивает страну с гибельного пути. Ха-ха-ха! — Они же пишут только то, что им разрешат.

— Ты, дружище, опять прав, но что-то надо делать. Что бы ты делал на моём месте?

— Хе, однако, это сейчас попахивает антисоветской провокацией. Ты, Борис, потише бы вещал, мы же всё-таки в публичном месте…

О! Гляди, кажется, наши бифштексы несут. Пока их жарили, мы пиво то уговорили. Так что, надо бы еще по бутылочке. Качество еды, конечно, оставляет желать, как говорится, но пиво годное.

— Девушка! Еще нам по бутылочке, будьте любезны. — Это Павел уже переключился на шествующую в нашем направлении даму с подносом.

— Ты прав, пора завязывать, пока нас не засеки бдительные товарищи и не сдали во внутренние органы. Ты расскажи, чего тебя в Суриковку потянуло. С тем же эффектом ты можешь закончить новосибирский худграф. Заметь, ни Леонардо, ни Рембранд, ни Шишкин с Куинджи вообще никаких академиев не кончали.

— Дык, ты скажешь тоже! Они же жили в дикие времена, когда еще не у каждого человека хвост отвалился, а половина человекообразного населения вообще с пальмы не слезла. Сейчас время совсем другое, без академического образования никуда. Самоучки сейчас не в цене. Даже такой анекдот вспомнился.

Разговор плавно перетекает в обмен анекдотами, благо, что Павел их знает огромное множество.

— Ладно, давай будем рассчитываться, и по полочкам пора, что-то меня с пива в сон потянуло.

— Борь, а ты в Москве, где жить будешь? А то, может, вместе будем со столицей знакомиться? Я в первый раз туда еду. Кстати, есть чем писать, я тебе тёткин телефон оставлю.

— Жить я буду у однополчанина отцовского, где-то в Грузинском переулке. Хороший район до красной площади полчаса пешком или на метро две станции от вокзала. А ты где остановишься?

— Тётка тоже где-то в районе Белорусского. Знаешь такую улицу — Скаковая?

— Нет, первый раз слышу. Ничего, на вокзале справочную найдёшь, и там тебе всё напишут за 20 копеек.

— Ладно, давай расплачиваемся и по каютам.

…

Москва встречала нас заметным морозцем. Справочное бюро открывается только в 8.00, поэтому сидим и ждём в зале ожидания. Мы купили по карте Москвы и теперь пытаемся сообразить, где находится дом его тёти. Судя по карте, её дом стоит на пару кварталов севернее Белорусского вокзала. Считай, что по соседству жить будем.

Дорогу от Белорусского вокзала до Грузинского переулка я знаю хорошо. Во времена работы в науке было у меня несколько командировок в Минсельхоз РСФСР, здание которого где-то там и размещалось.

Иду, скользя, вдоль Грузинского Вала, народу на улице неожиданно много. Похоже, на днях была оттепель, и теперь, когда ударил мороз, вся московская грязь замёрзла буграми и колтунами, а сегодня всё это безобразие ещё и снежком припорошило. У девятиэтажек начинается Грузинский переулок. Мне нужен дом номер 12, это, кажется, как раз следующая панелька. Считай, что пришёл. Интересно, как выглядит бывший бравый командир экипажа дальнего бомбардировщика? Время без четверти девять, уже вполне нормально ломиться к незнакомым людям.

— Дз-з-з-з-з, противно дребезжит звонок. Я стою на лестничной площадке третьего этажа перед дверью, обитой коричневым коленкором. За дверью слышатся уверенные шаги, затем щелчок щеколды. Дверь распахивается передо мной.

— Ну, вот ты каков, сынок Мусаиба. Заходи, заходи, нечего на пороге стоять.

— Здравствуйте, Николай Иванович! От мамы с папой вам большой и горячий привет и поздравления с наступившим Новым годом!

— Ты давай, проходи, хватит тут политесы разводить. Сейчас сядем за стол, вот тогда и будешь рассказывать. Да смотри, с подробностями. Что. Зачем. Почему.

Хозяин, крепкий моложавый мужик в генеральских бриджах и белой майке, с начисто выбритой квадратной челюстью и совершенно седыми редкими волосами, зачесанными назад.

— Антонина Спиридонна, ты как? К торжественному завтраку готова?

— Готова, готова, балабол старый. — Раздается грудной женский голос с кухни. — Боря раздевайся, мой руки и ступай на кухню. Всё уже на столе.

Бросаю рюкзак в прихожей, куртку на свободный крючок, разуваюсь и шагаю в ванную. Пять минут, и я сижу за столом в светлой и чистой типовой кухоньке. Передо мной на столе классический гранёный стакан горячего чаю с лимоном, а посреди стола возвышается большое керамическое блюдо с горкой пирожков. Рядом притулилась миска со сметаной и электрический самовар по последней моде стилизованный под старину. Я тоже достал гостинец.

— Наша сибирская смородина сорта «Чемпион», попробуйте, она, конечно, не такая ароматная как с куста, но всё равно. Консервирование без горячей обработки, только ягода и сахар. Говорят, все витамины сохраняются.

Разговор перескакивает с погоды на последние спортивные события. Потом на политику. Я вспоминаю про первый полёт Ту-144.

— Николай Иванович, а вы слышали, что дней десять назад наш сверхзвуковой Ту-144 первый пассажирский полёт совершил?

— Во-первых, это был не пассажирский перелёт, а всё-таки только почтовый, во-вторых, после катастрофы в Ле-Бурже наши руководители не верят никому. Ведь это же надо так нам подгадить! А в-третьих, ты это откуда узнал?

— А что? Кто-то всё-таки диверсию устроил? Я читал, что там какая-то камера у кого-то выпала, попала и что-то там сместила… Последний вопрос хозяина я игнорирую. Чёрт! Неужели опять проболтался,…

— Да, какая, к чертям камера! Французы, сволочи, пустили свой «Мираж» поперек курса. Наши парни попытались уклониться, а самолёт на сверхзвуке управляется плохо, вот и погибли все вместе с машиной. Естественно всё засекретили, чтобы скандал с Францией не затевать. Что-то эти гады заплатили, но мужиков, то не вернёшь. Там же такие ребята были… — Николай Иваныч замолкает на минуту.

Я же продолжаю авиационную тему.

— А как вы считаете, когда можно ждать выхода на пассажирские линии этой машины?

— Да, лучше бы никогда. — Ворчит бывший ас. — Топлива она жрёт, как слон; шумит, как сто Ту-104, аэродромов для нее нужных мало. Выигрыш во времени, даже если будет лететь вдвое быстрее, чем другие модели, не принципиальный. Какая разница, прилечу я за четыре часа или за два? Для войны это ещё может быть оправдано, а для гражданских перелётов смысла ни на грош.

…

— Боря, а ты смотрел новую комедию «Здравствуйте, я ваша тётя!»? — Это уже Антонина Степановна решает сменить тему.

— У нас в Бразилии так много диких обезьян! — цитирую я одну из своих любимых комедий. — Калягин там очень хорош.

— Да, там и Казаков, и Джигарханян просто великолепны. А эта фраза: — «Я старый солдат, и не знаю слов любви», наверняка будет крылатой, — подхватывает Антонина Спиридоновна.

Разговор плавно перетекает на обсуждение новинок кино. Воскресный день позволяет хозяевам не задумываться о времени. Они с интересом расспрашивают меня о жизни в Новосибирске, о родителях, о планах на наступивший год.

— Борис, а почему ты собрался в Московский Университет поступать? В Новосибирском же тоже есть факультет журналистики. Это и чисто в бытовом отношении проще, и меньше денег будут тратить твои родители, и тебе никуда ездить не надо. А учиться статьи писать лучше в живом деле.

— Я бы с вами, Николай Иванович, согласился, но если думать не только об обучении, но и на перспективу, то Москва гораздо лучше. Сюда съезжаются весь Союз. После окончания однокурсники будут работать во всех газетах и журналах. Вы представляете, какая это сеть? А студенческая дружба самая прочная, так все говорят. Кроме того, именно в Москве сосредоточены самые лучшие журналисты СССР и всегда будут шансы познакомиться с настоящими мастерами. Журналистика это же не инженерия, где, личность не так важна.

В разговоре возникает пауза, во время которой я собираюсь с мыслями. Стоит ли мне рассказывать Захарову о своей истинной сущности? Поверит ли? А если поверит то, что это мне может дать?