Однако через неделю я заметила за нашим басом интересную особенность. Он погрузился в размышления! Как-то встретила его в коридоре консы с Беличенко, потом с барабанщиком из оперного. Похоже, парень решил сам развивать идею, а Борьку слить за ненадобностью.
Боре об этом рассказала, а он только обрадовался, чем меня страшно удивил. Говорит, что так в сто раз лучше. Особенно, если у Вовы получится. Я сомневаюсь, что у этого свинтуса что-то выйдет, слишком он самовлюблён. А Борька говорит, что только бы название сохранили. «Волкодав» всё-таки и брутально, и по-хорошему, агрессивно, кроме того, несёт смысл позитивной силы, защитника, самое то.
Марина потом мне рассказала, что назвали мужики группу «Черный Волк». Мне кажется, хуже, чем «Волкодав». Клавишницей взяли её, Вова все-таки мудак! Голос божественный, а всё равно мудак.
Вова действительно через месяц пригласил меня на генеральный прогон. Ему удалось как-то договориться с Муровым об использовании концертного зала училища в качестве репетиционной площадки, удалось найти неплохую ударную установку, литавры, даже органолу. Прорезался у Полуяхтова организаторский талант. Конечно, я не могла пропустить представление и, из чисто девичьего любопытства, после третьей пары поднялась на задний ряд. Там уже сидела компания студентов, собравшихся, как и я, познакомиться с будущими «сотрясателями вселенной».
Зал у нас в училище, оборудован неплохо. Окна можно автоматически закрыть плотными шторами. Акустика от этого улучшается. Свет управляется с пульта и может гаснуть постепенно. В зале темно. Где-то далеко едва слышны барабанные раскаты. Внезапно резко вспыхивает театральный прожектор, выхватывая, фигуру в черном балахоне. Балахон перепоясан толстой льняной веревкой. На голове капюшон. Это не то монах, не то воин, не то пахарь. Секунд десять фигура стоит неподвижно и беззвучно. В это время фоном начинают бить барабаны. Вова, наконец, откидывает капюшон и негромко начинает речитатив:
Последнее слово он практически рычит, растягивая р-р-р-р. По спине у меня бегут мурашки… Голос у него всё-таки сказочный. К этому моменту барабаны набирают уже заметную силу, вступает контрабас и бас-гитара…
А с припева понеслась уже полная вакханалия! Ритмы были совершенно не Высоцкого, но гораздо мощнее, пробивающие доспехи цинизма. Всё это в сполохах белого и красного света. Темп исполнения нарастает неумолимо. Внезапно свет гаснет и из кромешного мрака Вова выводит заключительные слова:
И пауза…
Буквально через пару секунд вспыхивает заливающий прожектор, освещая всю сцену.
— Здравы будьте, люди добрые! Сейчас прозвучала «Разбойничья песня» на стихи советского поэта Владимира Семёновича Высоцкого. — Голосом конферансье начал выступать лидер группы. — Команда «Чёрные волки» рада представить на ваш суд программу под названием «Волком родясь, лисицей не бывать». Мы используем стихи и музыку русских и советских поэтов в нашей интерпретации. Прошу сильно нас за это не ругать. А сейчас следующая композиция — «Песенка про дикого вепря», Стихи тоже Высоцкого. Как говорят у нас на Руси: «Волк — не пастух, свинья — не огородник».
Эта комическая песенка воздействовала, конечно, не так мощно как предыдущая, но так, скорее всего, было задумано, чтобы дать слушателю перевести дух и сбавить эмоциональный накал.
Зато следующая была вообще убойная. Даже меня, девушку совершенно далёкую от идеалов комсомола захватило и захотелось встать и петь: «И снег, и ветер, и звёзд ночной полёт…». Какую всё-таки силу имеет музыка! Причём только барабаны и мужской вокал.
После были и лирические, и фольклорные, и даже дворовые. Всего получилось около полутора десятков песен. Было видно, что мужики так увлеклись, что отработали на славу. Если это всё пройдет через комиссию, это будет действительно бомба. Ничего подобного по воздействию в стране сейчас нет.
— Последняя песня посвящается мужественным защитникам Ленинграда. Мы оставили только четыре куплета, но зато самые мощные. Просим у знатоков прощения за варварское отношение к тексту. Вова начинает без музыки речитативом:
На повторе к вокалу подключается барабан, и второй куплет идёт уже в ударном оформлении. Голос Полуяхтова на фоне барабанов звучит, не теряясь. Наоборот, приобретает какие-то эпические оттенки. Повтор второго куплета подпевают уже все присутствующие в зале:
Мне немного неловко, но не петь вместе со всеми просто не возможно. Я удивляюсь сама себе! Всегда мне было глубоко плевать на эту давно минувшую войну! Но музыка захватила. Поистине, великая сила искусства! Если цензура эту песню пропустит, это будет просто супер хит! Могут ведь и не пропустить, тут же про Сталина.
На последнем повторе народ даже сидя петь не смог. Все встали и пели стоя:
Хорошо, что ребята после этой песни не стали ничего говорить, просто погас свет, опустился занавес, и они скрылись во тьме.
Интересно, что Маринки почему-то не было видно совсем. Хотя органола чётко слышалась. Зачем Вова её спрятал от зрителей, я не поняла. Вот взял бы меня, я бы настояла, чтобы клавишницу в центр поставил, а уж я бы показала настоящее шоу.
После репетиции я бегу за кулисы. Просто не могу удержаться от того, чтобы не выразить тот восторг, который охватил меня.
Вова сидел в гримёрке с выступившими на лбу и висках капельками пота. Глаза ввалились, лицо осунулось, плечи опущены. Он никого не замечает. Видно, что мужик отработал на все сто… Почему-то во мне возникла острая жалость к нему, я подошла и мягко провела ладонью по его щеке. Шершавые колючки щетины щекочут ладонь. Лицо горячее и слегка влажное.
Внезапно Вовка поймал мою руку и поднес её к губам. Этого было достаточно, чтобы я потеряла голову. Мы, как безумные, начали целоваться, совершенно не стесняясь присутствующих.
Вдруг, не говоря ни слова, он вдруг поднял меня на руки и куда-то понес. Мне было совершенно всё равно куда. Хотелось просто целовать эти сочные упругие губы, ерошить золотистые волосы, хотелось ощущать его дыхание, ловить движения рук и вобрать в себя острое, запретное, тайное.
…
— Извини меня, сам не знаю, как так получилось, — начинает нелепо и смешно оправдываться. Мы приходим в себя в каком-то тёмном классе, кажется это кабинет музлитературы.
— За что? Мне самой, наверное, этого хотелось, поэтому я к тебе и подошла. — Я сижу голой попой на столе. Мне зябко. Одеваться нет сил. — Вова, не торопись, пожалуйста. Мне надо немного отдышаться. Давай чуть-чуть посидим здесь, все равно уже вечер и никто сюда ломиться не будет.
