Я не знала. Но праздновать с ними не могла. Не могла смеяться, пить из общей фляги и отплясывать у костра, хотя многие улыбались и даже кланялись, когда я проходила мимо, словно и я заслужила свою долю уважения. Я шла с высоко поднятой головой и с опущенными вдоль тела руками. Буджуни семенил следом, глазея по сторонам. Я заметила, как он подхватил чашу с чем-то красным, и задержала дыхание, пережидая рвотный позыв, после чего зашагала к ручью еще быстрее. Мне нужно было помыться. Если я не помоюсь, меня стошнит. Если меня стошнит, я расплачусь. А если я начну плакать, то уже не остановлюсь.

Проточная вода взбодрила меня. Я дважды вымыла волосы и терла голову до тех пор, пока она не занемела от холода. Но онемение было кстати: оно мешало думать. Помыв голову, я двинулась на середину ручья, где вода доходила мне до груди. Там я выскользнула из заскорузлой туники и брюк; ночная тьма служила вполне сносным укрытием, к тому же я не могла оставаться в одежде, пропитанной виной и кровью. Поэтому я скатала ее в мокрый ком, швырнула на берег и взялась за мыло. Кусок был неровным, а течение — бурным, так что действовать приходилось быстро и осторожно. Буджуни стоял на берегу, посвистывая и глазея по сторонам, так что он не вызывал у меня смущения, но и не оставлял без присмотра. Временами он прихлебывал из чаши, однако ни разу не попытался завязать разговор. Когда я выбралась на берег со скрещенными на груди руками, тролль не глядя протянул мне кусок ткани и толстое одеяло, пропахшее пивом и лошадьми. Я с благодарностью завернулась в одеяло целиком и принялась вытирать волосы отрезом ткани.

— Тебе надо поесть, Птичка, — сказал Буджуни тихо. — Ты проспала весь день. Если не поешь, начнет тошнить.

Меня и без того тошнило, но я лишь кивнула и выше подтянула одеяло, укрывая им голову на манер капюшона.

Мы молча вернулись к королевскому шатру. Буджуни бежал за мной, удерживая в коротких ручках пустую чашу, ворох мокрой одежды, тряпки и то, что осталось от мыла. Пока я переодевалась и заплетала влажные косы, он раздобыл где-то еды. Я съела столько, сколько смогла — просто чтобы не обижать друга. За все это время мы не проронили ни слова, однако он оставался рядом, пока веселье в долине не стихло, а на пороге не появился король. Тогда Буджуни поцеловал мне руку, клюнул в щеку и поклонился Тирасу.

— Твоя мама гордилась бы тобой, Ларк, — сказал он на прощание, прежде чем опустить полог шатра.

Я задумалась, не ждет ли его какая-нибудь женщина — женщина, которая сумела по достоинству оценить маленького тролля, — и послала ему вслед пожелание доброй ночи. Полог упал, но я понадеялась, что Буджуни услышал меня даже на расстоянии.

Я ДАЖЕ HE ПОПЫТАЛАСЬ заговорить с королем — сразу отвернулась к стене и закуталась в одеяла, не понимая, что теперь делать, раз спать мне не хотелось. Я слышала, как Тирас ходит у меня за спиной, но изображала отсутствие всякого интереса, пока он не затушил свечи и не устроился на мехах. Воздух пульсировал от беспокойной энергии. Я знала, что король взволнован, а возможно, я сама заразила его своим волнением. Из нас двоих именно я была лишена покоя, хотя больше не испытывала неудобств или усталости. Я несколько минут вслушивалась в его тихие движения и уже решила, что он уснул, когда Тирас внезапно заговорил, заставив меня вздрогнуть от испуга.

— Я знаю, что ты не спишь. У тебя шумят мысли.

Неужели это я мешаю ему уснуть? Я и не подозревала, что обладаю такой силой. Как бы там ни было, Тирас слышал меня все лучше и лучше, даже когда я этого не хотела. Прости. Я постаралась приглушить мысли и уже почти решила, что мне это удалось, когда Тирас снова принялся ворочаться. В его движениях не чувствовалось никакой скованности, и я вспомнила, что еще недавно он истекал кровью. Как твоя рана?

— Исчезла. Ты остановила кровотечение и облегчила боль, а превращение исцелило меня окончательно.

В шатре снова воцарилась тишина, хотя вокруг кружились десятки незаданных вопросов. В конце концов я не выдержала, раздраженно откинула одеяло и направилась к выходу. Мне хотелось сбежать, но не хотелось оставаться в одиночестве. Позади раздался шорох: король тоже поднялся, но не стал меня удерживать. Я замерла, ожидая его следующих слов. Они меня удивили.

— Я помню, как впервые убил человека. Мне было пятнадцать. Один из отцовских советников решил похитить меня ради выкупа. Он был в отчаянном положении. Но я знал, что отец скорее позволит мне умереть, чем поддастся на шантаж или угрозы. Он никогда ни с кем не торговался.

У меня в памяти мелькнул образ короля Золтева — черные глаза, сверкающий меч, и я невольно поежилась.

— Тот человек меня недооценил. Я знал, что должен спастись сам, поэтому украл его меч. Я помню, как лезвие вошло в живот. Это оказалось проще, чем я думал… А может, страх придал мне сил. — Тирас помедлил. — Но когда я увидел, как из его глаз уходит жизнь, во мне что-то сломалось. В ту минуту я пожалел, что не убил вместо него себя.

Почему?

— Потому что, когда он умер, во мне тоже что-то умерло. Словно он забрал с собой часть моей души. Лучшую часть. Я так ее и не вернул. И мне до сих пор ее не хватает.

Я прекрасно знала, о чем он говорит. Об утраченной невинности. Первое убийство лишило его добродетели и оставило вместо нее сожаление, напрасное и оттого еще более гнетущее.

— Как думаешь, куда он ушел? — спросил Тирас тихо.

Я не сразу поняла, что он говорит о том мужчине. А куда уходим мы все после смерти? Возвращаемся к Творцу Слов? Или рассыпаемся в прах и снова становимся частью элементов, из которых были созданы? Я не знаю. Может, некоторые просто перестают существовать. А другие удостаиваются чести родиться снова или продолжают жизнь в другом обличье. Надеюсь, вольгары, которых я сегодня убила, не поджидают меня где-нибудь.

— Ты беспокоишься из-за них? Что они могут отомстить тебе в другом месте и времени?

Нет. Меня беспокоит не это.

Тирас помолчал, ожидая продолжения, но я лишь крепче обхватила себя руками. Я боялась думать, боялась выдать больше того, чем готова была поделиться.

— Они убили бы всех нас. Ты стольких спасла.

Я стольких убила, — горько отрезала я. За спиной раздался шорох: Тирас подошел совсем близко. Я обернулась, и он остановился в одном шаге.

— Да. Я никогда не видел ничего подобного. — В его голосе слышалось искреннее восхищение.

Мне захотелось кричать. Пальцы непроизвольно сжались в кулаки. Я не меч.

— Что? — Вопрос окрасился удивлением.

Я не меч! Я зажмурилась, сдерживая горячие слезы. Я не собиралась делиться с ним ничем из этого. Но поводья самоконтроля уже ослабли, а Тирас слушал чересчур внимательно. Я не оружие. И не хочу им быть!

— Ты та, кто ты есть. Я тот, кто я есть. Наши желания ничего не значат.

Я не оружие! Слова у меня в голове превратились в плач, горький и безнадежный. Я слышала, что Тирас придвинулся вплотную, но так и не ощутила прикосновения. Я была благодарна ему за это. Если бы он до меня дотронулся, я бы точно сломалась.

— Я никогда не хотел быть королем. Но я тот, кто я есть. Наши желания ничего не значат, — повторил он.

Я наконец подняла голову и заглянула ему в лицо, искаженное бесконечным страданием. Ты ошибаешься. Только желания и имеют значение.

— Почему? — пробормотал он, уставившись на меня.

Потому что без желания все превращается в обязанность. У меня задрожали губы, и я поспешно сжала их, словно это могло заставить замолчать и мысли. Тирас надавил подушечкой большого пальца мне на нижнюю губу.

— Ты желаешь меня?