Внезапно по небу разнесся гортанный крик, и на одну из бойниц плавно опустился орел. Он раскинул крылья, красуясь, и обагренные на концах перья глянцево блеснули в солнечных лучах. Свет, одновременно теплый и ослепляющий, полился на наши головы обещанием надежды и освобождения, хотя король и оставался птицей.

Я не произнесла его имени даже в мыслях, боясь выдать себя перед леди Ариэль. Все, что мне оставалось, — смотреть на него не моргая. Глаза нестерпимо жгло, но мои ладони были холодны как лед. Ларк. Я ощутила, как имя проплыло по воздуху и опустилось мне на грудь — теплое, мягкое перо.

Моя, — сказал он. Еще одно перо.

Навек, — ответила я. — Навек.

Леди Фири потянулась, чтобы взять меня за руку, словно это «навек» было простым «аминь» к ее недавнему напутствию, но я не подала ей ладони. Мне нужны были они обе, чтобы удержать рассыпающиеся части себя. Затем Тирас улетел — черное пятно на ясном голубом фоне, — оставив в небесах дыру, которая искушала меня последовать за ним или же в нее упасть. Я пошатнулась.

— Ваша светлость? — Голос леди Фири звучал тревожным эхом колоколов, которые в скорбном предчувствии надрывались на кафедральном холме.

Я не ответила. Проделанная Тирасом дыра становилась все темнее и глубже, пока в ней не осталось даже проблеска синевы и я не позволила ей утянуть себя на дно — вниз, вниз, вниз, туда, где томились в плену мои слова.

ТРИ ДНЯ Я ЖИЛА в этой дыре, лишенная звуков, тепла и света. Я выполняла свои обязанности, не понимая, что делаю. Спала, не видя снов. Ела, не ощущая вкуса. Буджуни спал на полу возле моей кровати, хотя я неоднократно просила его уйти. В ответ он лишь сочувственно на меня смотрел и принимался ворочаться в тряпках на ковре. Мы не разговаривали. Не потому что он не пытался, а потому что я не могла отыскать слов в том огромном черном океане, в который превратилась моя жизнь. Все силы уходили на то, чтобы просто держать глаза открытыми и не позволять темноте поглотить себя. У меня не осталось надежды. Я не чувствовала радости. Не видела такого варианта будущего, который не причинял бы мне нестерпимых страданий, а потому вскоре перестала думать вообще. Я не рождала слов и не сплетала заклятий. Я просто существовала. На большее у меня не хватало мужества.

На утро четвертого дня главный сокольничий попросил аудиенции в тронном зале. Представ передо мной, он опустился на одно колено, низко склонил голову и замер. Секунды складывались в минуты. Наконец я вопросительно тронула за рукав ближайшего стражника, и тот в свою очередь осторожно коснулся плеча Хашима.

— Сэр? — позвал он. — Вам нехорошо?

— Мы получили весть из Фири, моя королева. С почтовым голубем.

Голос Хашима был ровным, но пальцы дрожали, заставляя трястись зажатый в них клочок пергамента. Затем он встал и протянул мне записку. Я не взяла ее. Не смогла. Хашим бессильно уронил руку, и его плечи поникли.

— Король… король мертв.

Стражники у трона ахнули. Я продолжала сидеть со сложенными на коленях руками, застывшим лицом, онемевшим сердцем и сознанием таким же черным, как дыра, от которой не смогла убежать.

— Я уверен, что войско еще пришлет официального гонца и тело короля доставят обратно в Джеру. Я сообщу вам, как только что-то узнаю, — пообещал Хашим.

Я машинально протянула ему руку и, когда он ее принял, молча склонила голову — с пугающим спокойствием, словно благодаря его за дурные вести.

— Ваше величество? — робко позвал один из стражников. — Что… что нам делать теперь?

— Кто-нибудь может говорить за вас? — спросил Хашим.

Меня посетило желание открыться ему, узнать, не станет ли он моим голосом, но я засомневалась. У меня больше не было ни надежд, ни сил на доверие. Поэтому я потянулась к пачке пергаментных листов, перу и чернилам, которые с недавнего времени держала на столике рядом с троном, и вывела имя единственного человека, кто мог бы мне помочь. Кто уже знал мой секрет. Руки были как чужие, буквы плясали, и прежде чем я закончила, пергамент украсили несколько клякс.

Найдите леди Фири.

— Нужно сообщить Палате лордов, — сказала леди Фири.

Ее лицо было так же непроницаемо, как и мое, голос спокоен. Если она и была поражена или расстроена, то ничем этого не выдала. Я не могла ее судить — за моими собственными стенами простиралась выжженная пустыня. Сейчас мы совещались в библиотеке, и хотя я сидела на обычном месте короля, окруженная его вещами, они не могли придать мне хоть толику его уверенности.

— Глашатай сделает объявление на закате, и в городе начнется Пентос, период траура, — продолжила леди Фири.

Я тупо кивнула и отыскала глазами своего личного телохранителя, который по стечению обстоятельств также принял на себя роль королевского представителя и вестника.

— Я прослежу, чтобы все было сделано, — пообещал он. — Мне связаться с советниками?

Я снова кивнула, пытаясь подавить чувство беспомощности, которое разрасталось у меня в груди, словно черный дым. Тирас так торопился сделать из меня хорошую королеву, и все же я оказалась не готова к этому. Леди Фири дождалась, пока стражник покинет библиотеку, выдвинула стул и села напротив меня. Движения девушки были быстрыми и точными, а тон — сдержанным.

— Лорды приедут в Джеру, ваше величество, — предупредила она. — И наверняка попытаются вас сместить. Признать непригодной для трона. Вам следует заранее продумать стратегию.

Я не ответила сразу, и леди Фири бросила на меня долгий взгляд. Ожидая. Пытаясь войти в мое положение. Прямо сейчас мое сердце было слитком джеруанской руды — черным, твердым и таким тяжелым, что мне стоило огромных трудов держать плечи развернутыми. Тело мелко дрожало, норовя обмякнуть под этой скалой, распластаться на ковре и никогда уже не подниматься. Кель. Это была единственная мысль, пробившаяся сквозь стену моего оцепенения, но леди Фири кивнула.

— Лорды подождут, пока прах короля не будет предан земле. Но если военные действия в Фири продолжатся и Кель не сможет сопроводить его тело в Джеру, похороны придется провести без него. Прецеденты существуют, а ритуалы должны быть соблюдены в любом случае.

Тела не будет. Тирас исчез, но не умер. Я заставляла себя верить в это. А что, если он… не вернется? Леди Фири метнула в меня колкий взгляд:

— Кель?

Я говорила не о Келе, но все равно кивнула. Ее предположение растопило каменную корку у меня на сердце и обратило его в чистый страх. Что, если не вернется ни один из них?

— Тогда вам придется принять решение. Вы хотите быть королевой? — мягко спросила леди Фири. — Вы носите наследника, но… возможно, в этом случае будет мудрее уступить лордам.

И что они сделают? Чего они хотят?

— Власти. Контроля. — Леди Фири пожала плечами. — Тирас был не очень-то гибок.

Если меня сочтут непригодной… кто меня заменит?

— Скорее всего, Палата лордов назначит регентом вашего отца. Вы останетесь королевой, но реальная власть будет у него. Конечно, однажды престол унаследует ваш ребенок… если доживет до тех времен. Или вы можете выбрать себе другого мужа. Кого-то, кто обеспечит вам защиту… и голос.

Тон леди Фири был кроток, но я чувствовала тень насмешки и сомнения, которая окружала ее мысли. Я не знала, на кого направлено ее презрение — на меня или на царящие в Джеру порядки, ограничивавшие всех женщин королевства. А как бы поступили вы, леди Фири? Она удивленно вскинула бровь.

— Я? — Девушка рассмеялась и покачала головой, но темные глаза опасно блеснули, а губы сжались в тонкую полоску. Когда она снова на меня посмотрела, ее взгляд был прям и тверд. — Я бы не поддалась. Затаилась. Выждала. И в нужный час… сделала бы свой ход.

Когда над городом разнесся плач труб, я вернулась в спальню и спряталась в гардеробе короля, среди его вещей, отчаянно стараясь удержать в памяти родной запах. Но от слов было не скрыться и там. Глашатай долгих два часа выкрикивал объявление закатному небу, возвещая горожанам Джеру о смерти короля.