— Чё- ты, Воробей, какое на фиг построение?! — возмутился Пархатый, — ты чё не врубаешься, мы свободу себе добыли, а ты нам — на плац.

— Дрон и блаткомитет так решили. Смотрите — вон вся зона на плацу собралась, — настаивал Сашка.

— Пацаны, — крикнул Рыжков, — они чё в натуре, ноты попутали в зоне?

Жека оглянулся на остальных освобожденных, как бы ища у них поддержки.

— Остынь Пархатый, — осадил его кряжистый здоровяк, им оказался семьянин Васьки Симуты — Серега Сокол, — раз братва так решила, значит идем на плац, а ты Рыжий выше планки не прыгай, знай свое стойло, с тобой еще разборы не закончились.

Жека с обидой в голосе взбеленился:

— Вы чё, пацаны, я же первый мента прессанул, и вас всех выпустил.

— Да ладно Пархатый, не мети пургу, айда к братве, — подтолкнул его Леха Сибирский, и толпа заключенных, только что вырвавшаяся из изолятора направилась на центральный плац.

Они подошли к основному скоплению заключенных и вклинились в толпу.

— Мужики, дай дорогу каторжанам из БУРа.

Все стали расступаться, давая пройти освобожденным узникам.

— О-о! Кого я вижу! — воскликнул Васька Симута, увидев Сокола и остальных арестантов. Они горячо побратались, Сокола он не видел четыре месяца, со дня его посадки в БУР.

Дрон закончил читать и обратил внимание на пополнение. Поздоровавшись с братвой, вор прикинул по обстановке, что может возникнуть стычка между освобожденными и ментами, и потому «цинканул» глазами своим подручным, чтобы они были начеку.

— Вы немного тут припозднились, — обратился он к пацанам с веселыми нотками в голосе. — Короче, вот бумаги, — и Дрон протянул их полковнику, — на рассмотрение и решение наших требований даем вам ровно два часа.

— Дронов, ты же прекрасно понимаешь, что здесь есть такие пункты, исполнение которых не в нашей компетенции, — сказал полковник.

— Вот мы и подождем два часа, чтобы вы вызвали сюда прокурора по надзору и начальника управы, а все остальное порешаем именно с тобой.

Начальник колонии встревожено посмотрел на заключенных, только что покинувших изолятор.

— А где смена контролеров, где лейтенант Брагин? Что вы с ними сделали? — обратился он к заключенным.

— А мы с ними местами поменялись, — ответил за всех Пархатый, — правда, они не хотели, но мы их «культурненько» попросили, — произнес он с издевкой.

— Что значит, попросили? — еще больше заволновался полковник, — вы что, их…

— Да живые они, живые! Только малость помятые, что с них убудет, шкуры то у вас крепкие, — весело произнес Сибирский.

Осужденные вокруг засмеялись. Кузнецов с тревогой в голосе проговорил:

— Мужики, отпустите их, не берите грех на душу, они ведь при исполнении.

— Да вы посмотрите на них! — взбеленился Сибирский, — значит мусорам нас втаптывать в грязь — не впадлу, а как справедливо вас раскачать, так это грех… Это ты сам придумал? А, мусор? Я тебя готов прямо здесь на части порвать, за зловоние из твоей пасти.

Осужденные зароптали, зашумели.

Дрону был необходим тайм-аут, и он решил выполнить свою миссию до конца.

— Общем так, вы сейчас сваливаете отсюда, и пока не предложите что-нибудь дельное, к нам не суйтесь. Попытаетесь взять штурмом зону, мы будем давить ваших сослуживцев, и каждый час выдавать вам активистов в непотребном виде. Молите Бога, что мы вас отпускаем, так как вы взяли на себя роль парламентеров, а то сидеть вам вместе со своими прапорами. За ваши козни и беспредел — сейчас бы вас без базара… — Дрон обхватил свое горло пальцами, намекая на удушение, — мужики, пропустите их, пусть подумают над нашими словами.

Под громкое улюлюканье и всякого рода гадости, начальство колонии было вынуждено убраться с территории зоны.

Итак, изолятор был освобожден.

Штаб, где раньше располагались на втором этаже ДПНК и смена контролеров — опустел.

К лейтенанту Брагину и прапорщику, брошенных в камеры, добавилось еще двое прапоров, схваченных зэками в промзоне.

Сформированные отряды осужденных распределили по всему периметру колонии. Особое внимание уделялось въездным воротам, производственной и жилой зон, которые общими усилиями начали заваливать разным хламом, нагромождая баррикады. Сносили туда двухъярусные шконки, деревянные тумбочками, которые в случае штурма будут поджигаться.

За всеми действиями строго следил блаткомитет зоны.

Дрон и вся лагерная братия, заняли бывшее помещение штаба и оттуда давали указания всем заключенным. Посыльные бегали по отрядам и местам скопления восставших и передавая распоряжения. Отряды делились на бригады, бригады разбивались на звенья, во главе каждого стоял, назначенный заранее пацан или крепкий, имевший среди зэков авторитет — мужик. К примеру, такой, как Матвей из шестнадцатого отряда.

На входе в столовую стояли крепкие «бойцы» и без особой надобности никого туда не пускали: еще неизвестно, сколько времени зоне придется сдерживать осаду ментов, а продуктов на складе было не так уж много. По указанию блаткомитета на кухню стаскивались все продукты, которые удалось собрать в общак.

Понимая и чувствуя обстановку в мятежной зоне, мужики сами подходили и сдавали продукты: кто сколько мог, и такая солидарность радовала всех. В такой момент неприятели забывали о своих распрях, старались встать бок обок для последующих действий. Даже «обиженные», и те сплотились в небольшие группы, желая принять участие в неповиновении. Кто утром был лоялен к восставшим, то к вечеру был уже в их рядах. Но много мужиков отказывались участвовать в неповиновении властям, они держались особняком в отдельных отрядах и с опаской смотрели на приготовления блатных. Страх перед наказанием не давал им принять решение и влиться в ряды бунтовщиков.

Ужинали поотрядно: повара постарались на славу, приготовив отменный ужин, и что самое главное — всем осужденным, принявшим активное участие в неповиновении, было налито по сто грамм водки, которая была завезена с объекта и доставлялась в зону по другим каналам. Дрон с пацанами не знали устали, они обходили посты восставших. Ирощенко внимательно наблюдал за расстановкой сил и по мере надобности менял позиции осужденных.

Два часа, данные на принятие решения, уже прошли. Группа осужденных подошла к КПП и криками стала вызывать начальство, надеясь, что кто-то выйдет им навстречу.

За забором, со стороны свободы, раздался звук вещания мегафона, и голосом начальника колонии было заявлено:

— Граждане осужденные! Немедленно прекратите неповиновение, зона со всех сторон окружена солдатами внутренних войск, мы даем вам последний шанс: сложите все имеющееся у вас технические средства и выходите на плац, на всеобщее построение. Освободите наших сотрудников немедленно. Выведите актив зоны из первого отряда и передайте их в наши руки. В противном случае мы будем вынуждены начать штурм!

Дрон вернул несколько газет в рупор и, выждав, когда мегафон смолкнет, выкрикнул:

— А как же наши требования, и твое слово офицера? Что, сволочь, прохлявил свое слово?! Так знай: мы с мразями, запятнавшими свою честь, переговоры не ведем. Начинайте, мы вас достойно встретим.

За два с лишним часа передышки, что получили начальство и сами заключенные, администрация колонии время не теряла. К мятежной зоне уже прибыли начальник управления генерал Зыков и работники прокуратуры. Были вызваны специальные воинские подразделения по укрощению бунтов и восстаний, к колонии подтянуты бойцы внутренних войск. Кругом рассредоточились БТРы и военные машины, крытые брезентом. Колыхались ряды бойцов в форменном обмундировании, в касках на головах, с большими щитами в руках, вооруженные дубинками и саперными лопатками. На некоторых крышах бронетехники расположились автоматчики.

Все ждали приказа из Москвы. Только в высших кабинетах принимались решения: стрелять в осужденных или брать штурмом зону, без единого выстрела.

Областное управление Исправительно-Трудовых учреждений ожидало приказа из столицы и не пыталось прислушиваться к предостережениям лагерного начальства. В руках заключенных находились заложники, и в случае штурма они грозились уничтожить их.