— Слушай, дед, ты настоящий герой, я не знал, что ты у нас такой.

Сашка от волнения даже не мог подобрать слов.

— Ничего героического Саш, обыкновенная фронтовая рутина, каждый день приходилось работать в таких условиях.

Чтобы показать свое мастерство, дед подвесил высоко над землей старую консервную банку и отошел от этого места метров на тридцать. Поднял карабин и, прицелившись, выстрелил по мишени. Пуля цокнула о банку.

— Ну, внук, теперь твоя очередь.

Дед сократил расстояние до цели на пятнадцати метров.

— Видишь прицельную планку, ее нужно всегда ставить на расстояние до цели, старайся, чтобы мушка на стволе была вровень с верхней поверхностью планки. Мушку ставь по центру прорези на планке и подводи ее строго под мишень. Задержи дыхание и медленно, указательным пальцем, нажимай на спусковой крючок. Саша последовал его совету, но пуля прошла мимо. Ему раньше довелось стрелять, но только из мелкокалиберной винтовки в школьном тире и с воздушки (пневматическое ружье), тогда результаты были положительные.

— Руки не напрягай сильно, чтобы не создавать мандраж в мышцах, приклад прижми плотнее к плечу, бойся отдачи. Вот так. «Цок» — шлепнула пуля о банку. Глаза Сашки засветились от радости.

— Ну вот, а я что говорил, наша порода! — повеселел дед.

Проходили дни, недели, настало время, прощаться деду Михаилу с внуком. Катя, прислала письмо и просила, чтобы он собрал внука в дорогу и проводил до теплохода.

Саша привязался к деду, но такая привязанность была более взрослой, ему интересно было слушать, когда дед рассказывал о себе и своих фронтовых подвигах. Все, что говорил дед о тайге, теоретически передавал свои знания Саше, это моментально фиксировалось в его сознании. Он понимал, что там, в городе ему будет не хватать такого надежного друга и прекрасного собеседника, теперь он отчетливо понимал, почему мама всегда проявляла уважение к своему отцу и любила его. Они были, как две капли воды схожи характерами. За все время, пока Саша гостил у него, дед ни разу не повысил на него голос и не позволил себе каких либо вольностей в воспитании внука. Только разговоры, вместо нотаций, только убеждения, вместо насаждений своей воли, а главное — это уважение и понимание с каким относился дед к нему. Как умела мама найти подход к сыну в любой создавшейся ситуации, так и дед, спокойно, рассудительно объяснял внуку те или иные вещи.

Попрощавшись с родственниками на берегу, Сашу в сопровождении деда и тети Наташи переправили в лодке на другой берег, там, где располагалась пристань. Тетя Наташа всплакнула, ей нравился этот паренек, с ним она находила общий язык.

Тихо подошло судно и пришвартовалось к пристани. Работник теплохода открыл дверцы на борту и стал пропускать пассажиров на палубу.

— Ну, дорогой мой, давай прощаться, — сказал дед, и крепко обняв внука, прижал к себе. Саша волновался, от навернувшихся слез немного защипало глаза.

— Маме передай, что все хорошо, если у вас не сложится жизнь с отцом, приезжайте в Михеевку, знайте, что ближе и роднее вас, у меня никого нет. Передай маме, что я ее люблю.

У деда на глазах навернулись слезы, они скатывались на щеки и терялись в седых усах и бороде.

Долго Саша находился на корме и махал рукой, стоявшим на берегу людям. Дед шел вдоль берега и тоже махал рукой, его фигурка медленно таяла по мере того, как теплоход уплывал все дальше и дальше.

Когда теперь им суждено встретиться? Наверно не скоро.

Голод, усталость навалились на Аркана и его спутника Сему, пробиравшихся уже несколько дней по краю болота. Идти тайгой вор не хотел, зная прекрасно, что заплутает, интуиция подсказывала ему, что топи когда-нибудь закончатся.

«Арканя, братан, не бросай меня», — выбрасывала память обрывки фраз, затянутого в трясину Костяна.

«Ах, если бы я тогда хоть на кропалик догадался, что лесник крутит нам динамо (обманывать), мы бы сразу порешили их обоих. Зря, что отложили все на потом. Гроза разыгралась не на шутку, не дала в полной мере овладеть ситуацией. Дед — зараза оказался крепким, видать в своей жизни ему приходилось служить. Как ловко он меня мордой в грязь».

Наверно с того момента Аркан начал считать, что заново народился на свет. Теперь Садовников до конца жизни не забудет, как на его глазах тонул его кореш Костян, как под проливным дождем и крики обезумевшего от страха недотепы Семы, он пытался вытащить Костяна из трясины. Вор оступился и соскользнул с кочки, выпустив при этом веревку из рук. Кореша медленно засасывало. Аркан до сих пор помнит его полные мольбы глаза и перед тем, как захлебнуться: последние слова:

— Арканя, братан, не бросай меня!

Конец веревки, за которую был привязан Костян, ушел под воду и он, хлебнув жижи в последний раз, сгинул в болоте.

Аркан, подобрав слегу, направился к верещавшему от страха Семе и, подняв его из воды, угрозами заставил следовать за ним. Осторожно нащупывая твердые места, метр за метром продвигались они в том направлении, откуда все вместе вошли в болото. Ливень прекратился также быстро, как и начался. Прибыло много воды, потому пространство показалось непроходимым и бескрайним.

Аркан, собрав силу воли в кулак, огрел жердью скулящего Сему и продолжил путь дальше. Шаг за шагом со множественными остановками тащились они вперед. Иногда приходилось просто ползти на брюхе, наматывая на себя болотную тину. Когда осталось преодолеть последний километр трудного пути, Аркан заслышал приближающийся шум винтов вертолета. Он приказал лечь Семе на живот и завалил его мхом и болотной травой, после чего проделал с собой то же самое. Пролежав некоторое время и убедившись, что вертолет больше не появляется над болотом, они продолжили свой путь к спасительному берегу. Сколько прошло времени, пока они добрались до сухого места, вор не знал. Упав на траву, они долго отдыхали, пока до сознания Аркана не дошло: «Неужели самое страшное осталось позади? Ан нет… Хорошей воды нет, жратвы нет, идти не знаю куда…» — эти мысли завели Аркана в такой стопор, что ему понадобилось какое-то время, чтобы успокоить себя, — «ладно, главное, что жив и на свободе, а остальное все добуду».

Духа и мужества Аркану занимать не пристало. Вспоминая разговор лесничего, он решил идти вдоль болота или, по крайней мере, не залезая в топи, двигаться к предполагаемой трассе. Воду пили прямо из болота, питались, чем придется: молодыми побегами сосны, очистив их от гибких иголок, несозревшими ягодами, какими — то растениями, напоминавшими по виду трубчатые. Страшно хотелось курить, сигареты закончились, а махра осталась в рюкзаке, который ушел на дно вместе с Костяном.

Аркану удалось высушить отсыревшую спичку, потерев ее о волосы на голове, но чиркалку на спичечном коробке разъело водой. Да разве это помеха для старого каторжанина: натянув штанину брюк, он пару раз чиркнул спичкой об нее, и костер запылал. Завернув сухих листьев в найденную в куртке бумажку, он затянулся. «Фу, какая гадость! Отвратительная штука, и табаком не пахнет». Пришлось отдать самокрутку Семе, который с жадностью ее выкурил. От голода подвело живот.

Опять вспомнил о Костяне, жаль было, не смог его вытянуть из трясины. Ярость и ненависть нахлынули при воспоминании о лесничем и его внуке: «Дай Бог, выберусь живым из тайги, разыщу их. Вот гадом буду, за Костяна, они мне ответят головой. Навеки они мои кровные враги».

Вор презрительно взглянул на безмозглого Сему, вид которого был жалок: лицо обросло щетиной, грязный, изодранный, взгляд голодный.

«А интересно, на кого я похож?» — подумал Аркан, пытаясь разглядеть в луже свое отражение, но увидев похожее на Семиного лицо, хмыкнул.

Шли, ползли, теряя счет дням и ночам. Наконец закончилось болото, и перед взором Аркана предстала густая стена тайги. Грянула другая беда: прошли последнее место, где осталась вода, и набрать ее было не во что.

Сема уже не скулил, он боялся, что вор пришибет его в порыве ярости, и потому вел себя тихо.